Страница 136 из 165
Коронационные торжества и маневрирование гвардейцев и гренадер, составивших сводный корпус, вызвали восторг у маршала Мармона — посланца короля Карла X. Герцог Рагузский спросил у императора:
— Правда ли, что похитительница ожерелья Марии Антуанетты скрывается в России?
— Я слышу об сем впервые, — ответил государь и тут же поинтересовался у Дибича, послан ли курьер в Крым?
В день коронации мятежникам вышло очередное послабление. Присужденным на каторжную работу вечно срок сокращался до двадцати лет. По истечении его они переводились на поселение. Бенкендорф сделал собственноручную надпись для памяти на печатном экземпляре манифеста, из которой следовало, что закончившие срок селятся в Сибири в качестве вольных жителей, а не поселенцев, и могут быть приписаны в какой-нибудь цех или гильдию, но в Россию возвращаться им не позволено, так как они остаются политически умершими для страны. Его слова, в сущности смягчающие участь сотен людей, позднее использовались для обвинений Бенкендорфа в чрезмерной жестокости.
Рутинная работа отнимала у Бенкендорфа массу времени. Каждую свободную минуту он знакомился с разного рода донесениями, которые показывали, что источник беспокойства все-таки не устранен. В сентябре он написал Воронцову, что молодежь снова принимается за танцы и уже значительно менее занимается устройством государства, политикою обеих полушарий и мистическими бреднями. Однако не все выглядело так благостно. Ордынский докладывал:
— О войсках, Александр Христофорович, болтают разное. Многое совершенная бессмыслица. Надзор все-таки надо поручать образованным и неглупым агентам. Вот, например, что пишут о преображенцах. Они, дескать, преданы государю, но в них стараются вселить любовь к цесаревичу Константину и ненависть к императрице Марии Федоровне. Цесаревич будто бы просил уменьшить гвардейцам срок службы до пятнадцати лет, государь согласился, а императрица воспрепятствовала. Теперь цесаревич обиделся на государя и не общается с ним. В чьих руках надзор, Александр Христофорович?! Этак мы далеко зайдем.
— Тут ты ошибаешься, Ордынский. Подобные сведения должны быть зафиксированы, однако отнесены к категории слухов. Мы обязаны знать как можно больше, если не все, и уже наше дело оценить собранные факты, очистив от наносного.
— Я полностью с вами согласен, Александр Христофорович, но агент обязан и сам разбираться, что нести в клюве.
Накануне нового 1827 года Бенкендорф отправил фельдъегеря в Крым с приказом отыскать бумаги графини де ла Мотт-Гаше, которые, вероятно, были похищены лицами, находящимися с авантюристкой в дружеской связи. Документы, не обнаруженные в темно-синей шкатулке, безусловно заслуживают особенного внимания правительства. Необходимо опросить слуг, знакомых и чиновников. Даже городского голову и членов ратуши надо привлечь к дознанию. В феврале фон Фок доложил Бенкендорфу:
— Вот вам, Александр Христофорович, и результат. Курьера сгоняли, деньги потратили, шуму наделали. В дело втянули феодосийского градоначальника и земский суд. А все кончилось пшиком. Бумаг нет как нет. Прислали рапорт какого-то титулярного советника Браилки, пару пустяковых бумажек и протоколы допросов, где спрашиваемые отнекивались. А ведь речь шла о лицах, небезразличных высшим властям! Баронесса Крюденер, княгиня Голицына и международная авантюристка де ла Мотт. Копия свидетельства о ее смерти то ли после развратной оргии, то ли от собственной руки имеется у французского вице-консула Луи Бертрена. Вытребовано им из Лондона. А мы — ничего! Какой-то Браилка, какой-то Мейер! Ни губернатор Нарышкин, ни управляющий Новороссийскими губерниями граф Пален не имеют специальных навыков при расследовании подобных казусов. Надо посылать опытного следователя и жандармского офицера — тогда и толк будет. А все это денег стоит! Розыск — вещь дорогая! Между тем задумаемся, как эта особа через камеристку к покойной императрице Елизавете Алексеевне проникла?! Шутка ли! И государь тоже удостоил ее будто бы беседы. Интересы охраны требуют выяснения мельчайших обстоятельств! А мы иногда занимаемся пустяками. Что там поэт Пушкин начирикал или куда его превосходительство поэт Василий Андреевич Жуковский отправился.
— Ну тут ты не совсем прав, Максимилиан Яковлевич. Следствие по делу Пушкина должно быть продолжено, чтобы политически неблагонадежные и развратные стихи не имели хождения более. Кстати, флигель-адъютант полковник Адлерберг прислал именной список по алфавитному порядку лиц, о которых собирала сведения Следственная комиссия. Он тебя не удовлетворил и меня тоже. Надо затребовать список с подробностями, чтобы в любой момент навести справку. Требование государя справедливо. Он получил таковой недавно. Но нам тоже нужен! Как мы без него? Напиши дежурному генералу Главного штаба Потапову: пусть в III отделение доставят копию. Они нас игнорируют и все дело хотят пустить через Главный штаб. Сего допускать нельзя. Сочини что-либо поязвительней, позабористей. Какие я им еще верительные грамоты обязан представить, коли государь о моем требовании знает?!
В конце июня 1827 года такой «Алфавит» был представлен Потаповым в III отделение.
— Отлично переплетен и составлен с тщанием, — доложил Бенкендорфу фон Фок. — Мастерски Боровков выполнил порученное. А нельзя ли нам его причислить к нашему ведомству? Я на свой страх и риск послал чиновника барона Дольста в Крым добрать сведения о Гаше.
На войну в одной коляске
В конце зимы сего года гвардия выступила из Петербурга. Кирасирскую дивизию и по одному батальону из каждого гвардейского полка оставили в столице. Командование армией вверено было графу Витгенштейну, а морской экспедицией — князю Меншикову. Император, пожелав лично принять участие в войне с Портой, должен был покинуть Петербург весной, когда полки будут на подходе. Войску еще надо переправиться через Дунай. Первая значительная остановка будет в Витебске, затем в Браилове и Одессе.
Граф Витгенштейн сформировал штаб в благоприятной обстановке. Только что в Петербурге получили известие о Наваринском сражении. Наконец-то русско-англо-французский флот разгромил укрывающиеся в Наваринской бухте соединенные силы турок и египтян. Контр-адмирал граф Гейден сыграл ведущую роль в Наваринском бое и вскоре получил звание вице-адмирала. Ибрагим-паша с превеликим трудом спас несколько кораблей, приняв обязательство не использовать их против греков. Однако султан Махмуд не смирился и продолжал подготовку к большой войне. Канцлер Меттерних, внешне поддерживая хорошие отношения с русским двором, под покровом тайны всячески активизировал султана, подговаривая не уступать императору Николаю Павловичу.
От генерал-адъютанта Паскевича поступали не очень утешительные сведения. Начатая генералом Ермоловым Кавказская война не была тщательно подготовлена. Интриги раздирали аппарат наместника. Ермолов ухитрился перессорить разные племена, восстановив одновременно против России.
Бенкендорф сильно влиял на государя:
— Чего добивается Ермолов? Паскевич по прибытии в Тифлис поставил себя в подчиненное положение и изъявил готовность выполнять приказы наместника. И что же? Какие приказы последовали? Барон Дибич напрасно его защищал. Ермолов в прошлую войну сеял смуту, поедом ел Барклая-де-Толли! А за что? Война показала, что отсутствие единства среди генералитета много вреда принесло России. Разве Барклай-де-Толли выбрал для отражения наполеоновского нашествия неверную тактику? Один мой сотрудник правильно оценил сложившуюся тогда ситуацию. Чем лифляндец Барклай отличается от грузина Багратиона, хоть и православного? Но на войне ведь речь идет не о таинствах Святого Духа! Ваше величество, уберите Ермолова с Кавказа.
Петербург был на стороне государя. Многие русские хотели сопровождать армию. Даже почтенные литераторы, ранее критиковавшие правительство, теперь испытывали патриотический подъем. Князь Петр Андреевич Вяземский, приверженец Пушкина в александровские времена, известный революционными воззрениями, изъявил желание содействовать в открывающейся против Оттоманской Порты войне. Он просил Бенкендорфа помочь ему. Однако государь отказал: все места в армии заняты, а желающих огромное количество. Но государь не забудет патриотического поступка и постарается употребить отличные дарования князя на пользу отечеству. Обиженный Вяземский пожаловался при встрече Жуковскому: