Страница 134 из 165
— Россия невероятно богатая страна, и, кажется, не только талантами.
Во время наполеоновских войн и позже — в двадцатых годах — он говорил почти каждому гостю из России:
— Жаль, что возраст не позволяет мне совершить столь дальнее путешествие. Но зато я сохраняю очарование фантастических представлений о вашей стране. Поверьте, что для человека моих занятий это немало.
Интерес к России, впрочем, отличался холодностью, которую иногда канцлеру фон Мюллеру удавалось растопить. Он был видной фигурой при дворе гросс-герцога Карла Августа и оказал Веймару большие услуги в период наполеоновских войн, стараясь склонить русских на сторону, и не только Веймарского гросс-герцогства. Но жизнь есть жизнь, и постепенно эпоха высокой литературной славы Гёте невольно ограничила его восприятие и даже возможности. Он всегда пренебрегал вторичным и предпочитал получать исторические сведения не из описаний, а из первых рук. Он деликатно расспрашивал великую княгиню Марию Павловну об ужине 11 марта, на котором она присутствовала в Михайловском замке вместе с женой главного заговорщика статс-дамой фон дер Пален и ее дочерью, фрейлиной императрицы Марии Федоровны. Что поведала великая княгиня Гёте, останется навеки тайной, но то, что беседа на эту тему состоялась, не подлежит сомнению. По крайней мере двое из присутствующих знали о заговоре и были уверены, что переворот должен состояться через час-другой. Не вызывает вопросов и внутреннее отношение Гёте к императору Александру Павловичу, всю жизнь болезненно реагировавшему на малейшие подозрения, высказанные в его адрес. Иногда его отношение к человеку определялось позицией, занятой им при оценке событий мартовской ночи в Петербурге. Он никогда не простил Наполеону замечания в талейрановском письме по поводу протеста России в связи с расстрелом герцога Энгиенского: «Если бы в то время, когда Англия замышляла убийство Павла I, знали, что зачинщики заговора находятся в расстоянии одного лье от границы, неужели не постарались бы схватить их?» Именно эти слова вызвали вечную ненависть императора Александра к Наполеону, и он добил его, не соглашаясь ни на какие компромиссы, и, быть может, вопреки исторической целесообразности. Он не очень жаловал Михаила Илларионовича Кутузова именно потому, что фельдмаршал и будущий герой Бородина присутствовал на ужине и был один из немногих, кто видел отца живым и помнил подробности беседы, которая велась за столом.
Гёте не мог относиться к императору Александру как к слабому и лукавому властелину. Покоритель Европы и победитель Наполеона обладал сильным характером и умел использовать свою мощь вопреки мнению позднейших историков, впрочем, как и современников. Вот почему Гёте прежде всего с холодностью относился к сыну императора Павла Петровича. Тот платил великому поэту такой же монетой. Однако Гёте проявлял осторожность и не демонстрировал своих чувств, между тем косвенно выражая свое отношение в злобной иронии по адресу баронессы Крюденер, которая пользовалась невероятной славой во времена Венского конгресса и Священного союза. Не сумев привлечь внимание Наполеона, она с успехом овладела фантазией русского государя и стала соавтором мистической декларации, датированной 26 сентября 1815 года и подписанной учредителями Священного союза. Она считала императора ангелом, ниспосланным на землю для выполнения воли Всевышнего. Переписка между ними была настолько интенсивна, что привлекла внимание агентов различных европейских дворов. Баронесса даже хвасталась полученными посланиями от императора. До 1818 года она оказывала определенное влияние на события, вызвав своими проповедями Евангелия по всей Германии и Швейцарии волну энтузиазма не очень ясного происхождения. Первым ее гонителем стал князь Меттерних. Гёте презирал баронессу, сочинив эпиграмму, которая лучше остального характеризует его истинные чувства по отношению к Крюденер и императору Александру:
Если вспомнить, что Венский конгресс окрестили танцующим и что император Александр пригласил баронессу ко двору, легко себе вообразить, как Гёте относился к мистическим увлечениям северного властелина.
Бриллиантовая мистерия
И вот здесь начинается самое главное. Баронессе пришлось удалиться в лифляндские поместья, где ей продолжал оказывать покровительство император. В России она сблизилась с княгиней Анной Сергеевной Голицыной, супругой адъютанта великого князя Константина Павловича полковника Голицына, известного в петербургских кругах под именем Jean de Paris. Второй подругой и наперсницей стала некая особа-графиня де ла Мотт-Гаше. Такой тройственный союз переполнил чашу терпения императора, который многое прощал баронессе Крюденер и смотрел сквозь пальцы на то, чем она занималась в России. Крюденер не до конца утратила влияние. Между тем приятельница де Гаше каким-то таинственным образом познакомилась с мистрис Бирх — любимой камеристкой императрицы Елизаветы Алексеевны. Девичья, фамилия камеристки была Casalet, и с ней графиня будто бы встречалась до замужества, возобновив отношения в России, куда де Гаше приехала после долгих скитаний по Европе в 1812 году. Император Александр, утомленный слухами о проделках баронессы, которые сотрясали Петербург, предложил ей покинуть столицу. Рассуждать повелитель Северной Пальмиры долго не любил, и бедную баронессу вместе с дочерью, тоже баронессой Юлией Беркгейм, прямо от Калинкина моста на барке, правда, с пересадкой в Кронштадте, отправили в Крым. Графиня де Гаше якобы после свидания с императором поехала туда же, приглашенная княгиней Голицыной в ее имение Кореиз. В Крыму Крюденер вскоре заболела и, несмотря на теплый прием, оказанный ей тамошней публикой, благополучно скончалась в Карасубазаре.
Наводнение поздней осенью 1824 года, подготовка к поездке в Таганрог, серия доносов, полученных императором Александром, события на Сенатской, допросы мятежников и их казнь, приготовления к коронации императора Николая Павловича заняли все внимание властей. Им было не до какой-то графини де ла Мотт-Гаше. Однако, получив известие из Крыма, чиновники новоиспеченного III отделения переполошились и забегали по Петербургу, собирая сведения об упомянутых дамах. Времени у них оставалось мало, потому что Бенкендорф вместе со всей свитой отбывал в Москву. Он торопил фон Фока, а фон Фок наседал на Фогеля, Фабра, Фукса, Наумова, Крыжова и других агентов, которые работали еще при графе Милорадовиче. Фогель упирался и капризничал, однако необходимые подробности добыл. Фон Фок кое-что узнал и от чиновников Министерства внутренних дел, где он возглавлял канцелярию при графе Кочубее и Ланском. На него компромат не произвел большого впечатления, но Бенкендорфа поставил в тупик, и он несколько дней не мог собраться с мыслями и сделать доклад государю.
— Княгиня Голицына — дама своеобразная, — начал издалека фон Фок. — Она урожденная Всеволжская и владеет имением в Сергачском уезде Нижегородской губернии.
— И на меня она производила странное впечатление. Говорят, она там у себя ходит в сюртуке, суконных панталонах и с плетью. Курит не переставая. Не женская будто бы мода, — сказал Бенкендорф. — Что ее связывало с Крюденер и де Гаше?
— Затруднительно ответить. Болтают разное, в том числе и неприличное. О Голицыной ходит легенда, что по совершении брачного обряда в церкви она прямо у выхода отдала князю Ивану Александровичу портфель с бумагами на половину собственного состояния и сказала, что между ними все кончено. Но зато она теперь княгиня Голицына!