Бенкендорф. Сиятельный жандарм

— Что за стихи? — поинтересовался Бенкендорф. — Если затронута священная особа государя, ты, Максимилиан Яковлевич, должен иметь экземпляр.

— Уже имеется, — улыбнулся фон Фок. — Ничего особенного, однако четыре последние строки выглядят несколько странно. Поэт будто диктует свою волю императору. Не находите ли?

Бенкендорф прочел «Стансы» и усмехнулся:

— Знает ли наш поэт историю родного отечества? — задал он иронический вопрос. — Это Петр-то Великий памятью незлобен? Да он сына родного в конце жизни заморил в тюрьме. На дыбе мучил.

— За семь лет до кончины, — уточнил фон Фок и шевельнул бровью с ужасающе неприятным наростом, на который Бенкендорф старался не смотреть.

— А Гамильтон? Монсы… Впрочем, на мой взгляд, не стоит препятствовать распространению. Однако обер-полицеймейстеру в Москву напиши: пусть спросят строго насчет леопольдовских признаний. Посмотрим, что поэт ответит? Все?

— Да нет, не все, Александр Христофорович. Какие-то письма или, быть может, стихотворение передал в Сибирь. Или через Волконскую, или через жену Никиты Муравьева. В салоне Зинаиды Волконской о том речь вели. Салон там явно покраснел.

— Чувствую, что хлопот с поэтом у нас будет немало.

И он не ошибся. В донесении генерала Бибикова уже упоминалась известная и развратная поэма «Гавриилиада», списки которой возобновились. Студенты зачитываются отрывком из «Андре Шенье» и судачат — будто про мятеж? Или, скорее, про мятеж, а будто про Андре Шенье. Зачем понадобился француз, да еще казненный революционистами? Непонятно! Теперь вот вступил в переписку с каторжными. Любопытно, как государь встретит «Стансы»? Польстит ли сравнение с пращуром? Потом еще чего-нибудь придумает. Не создать ли в Третьем отделении специальную пушкинскую группу, чтобы вела за ним надзор. Дал государю слово, что держать себя будет благородно и пристойно. А выполнит ли обещание? Сомнительно. И Бенкендорф распорядился усилить наблюдение. В Петербурге, куда Пушкин приехал, попросив разрешения у государя, агенты фон Фока не теряли его из вида ни на минуту. Он попытался встретиться с Бенкендорфом и явился на Малую Морскую без уведомления и приглашения.

— Это что такое? — спросил Бенкендорф у фон Фока. — Попробовал бы он так запросто завернуть к Фуше или Савари на огонек.

— Надо было тебе его принять, — попенял Бенкендорфу император. — Напиши отсюда, из Царского Села, и пригласи к себе. «Стансы» вполне можно опубликовать. Я тебе советовал — подружись с ним. Ты знаком с отцом — уладь их распрю, о которой ты докладывал. В конце концов кто возглавляет тайную наблюдательную полицию: я или ты? — И государь рассмеялся.

— Вы, ваше величество, — ответил, улыбаясь, Бенкендорф.

— Почему?

— Да потому, что вы возглавляете всю Россию, а высшая наблюдательная полиция, корпус жандармов и Третье отделение есть лишь небольшой участок в системе ее общей безопасности.

— Я полюбил тебя, Александр Христофорович, в том числе и за то, что ты лечишь раны мой, а не растравляешь их. Аракчеев острил брата. Я не раз при том присутствовал. Езжай с Богом в Фалль — отдохни.

Бенкендорф пригласил Пушкина на среду в два часа пополудни на свою квартиру. Беседой остался доволен и даже предложил посетить вместе с батюшкой Сергеем Львовичем мызу Фалль, где завершалась отделка замка, разбивка огромного парка и строительство дороги.

— Там, Александр Сергеевич, на досуге и об остальном потолкуем. Июль в наших краях — лучшее время года. Если будет охота, и Дерпт посетите. Вы ведь не были в Дерпте?

В Дерпте он не был, но собирался в молодости посетить сей, по словам Жуковского, очаровательный немецкий город. В Дерпте жил Языков, талантливый поэт и пристрастный, несмотря на дружеские отношения, критик пушкинских стихов. Недели три назад Пушкин отправил послание Языкову — странную смесь ревнивого чувства, восхищения и привязанности.

Пушкин подтвердил, что Дерпт не случалось посещать, но желание есть.

— Не расстраивайтесь, Александр Сергеевич, что государь не советует вам сейчас выступать с комедией о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве. Еще раз напоминаю вам, что читал он диалоги с большим удовольствием. Почему действительно вам не последовать доброжелательной рекомендации его величества и с нужным очищением не переделать вашу комедию в историческую повесть или роман, наподобие Валтер Скотт? — мягко улыбаясь, сказал Бенкендорф.

Пушкин подивился памяти шефа жандармов. Минуло более полугода, а он слово в слово повторил резолюцию императора, в собственноручной записке сделанную. Пушкин невольно подумал: в этом полицейском есть качества довольно приметные. А вообще он совершеннейший немец, хотя и говорит по-французски.

— До меня доходят слухи, что вы везде хвалите государя. Неблагодарность — одно из худших свойств человека, а умение быть благодарным есть черта, присущая русскому дворянству.

Они расстались почти дружески. Пушкин надеялся, что он проведет через Бенкендорфа все, что написал и еще напишет. Бенкендорф, умерив раздражение и обиду за Воронцова, не усомнился в том, что со временем получит вдобавок к Булгарину преданного сотрудника.

Через семь дней — 12 июля 1827 года — таким числом было помечено письмо императору — Бенкендорф сообщал: «Le père du poëte Pouschkin est ici; son fils va у arriver ces jours ci. Le jour de mon dèpart de Péterbourg, celui-ci, après l’entrevue que j’ai en avec lui, а parlé au cloub anglais avec enthousiasme de Votre Majesté Impériale, et a fait boire sa santé aux perso

Надежды и того и другого не оправдались.

Инструктаж

Фон Фок обвел глазами сотрудников, собравшихся в небольшом зале, где стены пахли свежей краской. Он был одет в новенький сюртук со звездой. Высокий воротник подпирал немного обвисшие гладко выбритые щеки. Тяжелый подбородок утопал в белом галстухе. Прядь волос ниспадала на лоб, несколько затеняя неприятный нарост на веке. Он опирался на пустую полированную столешницу мясистыми ладонями, и вся его массивная фигура источала уверенность, запах одеколона и надежду.

Сотрудников в зале собралось не очень много. Ближе остальных сидел барон Дольст, брат Петр фон Фок, Кранц, затем фон Гедерштерны, Леванда, братья Зеленцовы и ротмистр Озерецковский. Вдоль стен расположились титулярный советник Садовников, губернские секретари Элькинс и Полозов. У окна столпились прочие — титулярные советники Григорович, Смоляк, Никитин, Тупицын, Гольст и третий, самый младший брат Максимилиана Яковлевича Николай фон Фок — коллежский секретарь.

Фон Фок каждого из присутствующих знал не один год и лично приглашал на работу во вновь созданное учреждение.

— Господа, — обратился к коллегам управляющий III отделением, — через некоторое время сюда прибудет его превосходительство генерал-адъютант и шеф корпуса жандармов Александр Христофорович Бенкендорф — теперь ваш непосредственный начальник. Перед отъездом на коронационные торжества он скажет нам напутственное слово. Но прежде чем все мы с вниманием его выслушаем, считаю своим долгом сделать несколько предварительных замечаний.

Сотрудники не пошевелились, сидели тихо, как изваяния, а кто стоял — замерли в тех же позах.

— У каждого из вас есть на руках инструкция чиновникам Третьего отделения, писанная собственноручно его превосходительством генерал-адъютантом Бенкендорфом и утвержденная самим императором. Никогда в истории России ни один чиновник не располагал столь исчерпывающим документом, годным на все случаи жизни. Именно здесь сосредоточена сумма идей и настроений нового царствования. Я полагаю, что вы оценили сей документ в полной мере и будете неукоснительно следовать рекомендациям. Между тем я хотел бы обратить особое ваше внимание на пункты, которые на первый взгляд могут показаться малозначащими. Например, пункт второй. Прошу вас вместе со мной еще раз прочесть благородные слова нашего начальника.

66

Отец поэта Пушкина здесь; сын его приедет сюда на днях. В день моего отъезда из Петербурга этот последний после свидания со мной говорил в Английском клубе с восторгом о вашем величестве и заставил выпить за ваше здоровье всех, обедающих с ним. Он все-таки порядочный сорванец, но если руководить его пером и направлять его речи, то это будет выгодно ( фр.).

Примечание. Вопрос о поездке Пушкина в Фалль остается открытым. Автор убежден, что поэт посетил мызу, но доказательств нет никаких, или их слишком глубоко спрятали. Однако анализ стихотворения «Арион» дает пишу для размышлений. Морской пейзаж свидетельствует о многом, да и сам поворот сюжета и заложенная в произведении мысль небезынтересны.

«Арион» датируется 16 июля 1827 года.