Страница 103 из 165
Кто виноват?
Ведомство состояло из людей, небольшого помещения на первом этаже и нескольких столов и стульев. Помещение полагалось содержать в порядке, столы, стулья и шкафы надо было приобрести.
— Где взять денег на этих мерзавцев? — спрашивал Бенкендорфа Васильчиков. — Мерзавцам приходится хорошо платить. Пока я трачу средства из собственной шкатулки.
Бенкендорф предложил проводить деньги по другому ведомству. Грибовский запротестовал:
— Упаси Боже, ваше превосходительство! Сие станет немедленно известно. Какой-нибудь чиновник проболтается. А дело требует непроницаемой тайны. Непроницаемой! Между тем тайна нарушена. Наши карбонарии понимают обреченность своей затеи и пуще огня страшатся постороннего глаза. Я имею сведения, что преступное сообщество собралось теперь в Москве. Сведения, ваше превосходительство, наивернейшие. И в самом центре сошлись, в Староконюшенном переулке на квартире братьев Фонвизиных. Ужасные заговорщики! Из Кишиневской и Тульчинской управы прибыли гонцы. Михайло Орлов говорят, призвал к восстанию. Полковник Граббе догадался, что здесь в гвардейском штабе имеются данные по поводу незаконных сборищ. Решено «Союз благоденствия» фиктивно распустить и набрать новых людей, чтобы отсеять возможных агентов правительства. Каша заваривается, ваше превосходительство, серьезная и крутая. Как бы не обжечься, расхлебывая! Орлов бьет копытом и крепко ругается, выказывая собственное несогласие с медлительными и осторожными товарищами. Он, как и Граббе, считает, что правительству все известно. Не через брата ли он случайно выведал тайну сию? Вот почему я требую совершеннейшего мрака в этом деле.
— Хорошо. Согласен. Рассуждаешь трезво. Однако палку не перегибай. Уж больно ты подозрителен.
— Да как не быть подозрительным! Слухи ходят, что Сергей Шипов будет назначен в Семеновский полк. Без Иллариона Васильевича и вас сие немыслимо. Иван Шипов среди отпетых республиканцев. Как ни повернется, братья в выигрыше. Михайло Орлов жаждет кровавой расправы и со дня на день грозит поднять революцию. Его брат Алексей дураков семеновцев палашами учил. Как ни повернется, опять Орловы в выигрыше. Братья Тургеневы — один служит верой и правдой царю и отечеству, другой Гишпанию хвалит. Кричит: ура гишпанскому народу! Я сам слыхал, как он заявлял: слава тебе, славная армия гишпанская! Везде республиканский у нас дух витает, что для России пагубно! Какие еще вам доказательства нужны, ваше превосходительство?! И при всем при том копейку не вышибешь на поддержание порядка. Как понимать такое?
— Ты, Михайло Кириллович, свои сентенции изложи на бумаге. И распишись. Когда государь возвратится, ознакомим его в мельчайших подробностях. Сергей Шипов будет назначен командиром семеновцев, и его ты в бумаге не упоминай. Он человек твердый и пользуется моим доверием. Я думаю, что ни при каких обстоятельствах присяги не нарушит.
В данном случае Бенкендорф оказался дальновиднее собеседника. Сергей Шипов сохранил верность правительству и не запятнал Георгиевские знамена старого полка.
— Слушаюсь, ваше превосходительство. Но и вы ко мне прислушайтесь. Возня наших местных карбонаров неспроста. Отсутствие государя дурно влияет на умы незрелой молодежи. Есть слух, что он желает царствовать в Европе, для чего и учредил Священный союз.
— Для чего учредил — не твоего ума дело, Грибовский. Я обещал тебе доставить бумагу в собственные руки государя и доставлю, как только он появится в России.
Поздней весной император Александр возвратился в Царское Село. Более полугода он почти ежедневно занимался семеновской историей. Его не покидала мысль о том, что в смуте повинны вовсе не солдаты и даже не офицеры, а какие-то силы извне. Вот и Алексей Андреевич похожего придерживался мнения. Военные поселения ни разу не выказывали недовольства по собственному усмотрению. Всегда там присутствовало постороннее влияние. Негодяй Каразин не последнюю скрипку сыграл. Запереть его в Малороссии навечно, чтобы в столицу и носа не показывал. Нет, без него здесь не обошлось. Кто скрывался под подписью на прокламации «Единоземец»? Не Каразин ли? Сын века Просвещения? Не он ли внушил офицерам вредные мысли? Семеновская история как лучом света озарила тех, кому государь доверял и на кого надеялся. Славно себя показали лишь Алексей Орлов и Левашов. Верные люди! А Бенкендорф? Бенкендорфа я облагодетельствовал, дал возможность наконец проявить себя в полную силу. Начальник Гвардейского генерального штаба! Моя опора! Опора трона! И его я прочил на место Васильчикова! Он главный и первый виновник! Растяпа! Куда смотрел?! Сколько людей из-за него пострадало. Нерасторопен, проморгал смуту и позволил вспыхнуть пожару. Соперничал с Васильчиковым вместо того, чтобы затоптать разгорающийся костер. Выставил меня в неприглядном свете перед Европой. Как же так?!
Васильчиков сдаст должность, за ним последует Бенкендорф. И никакого прощения. В секретных замечаниях собственно для сведения одного генерал-адъютанта Васильчикова, писанных им собственноручно, раздражение против Бенкендорфа вылилось в конкретную и угрожающую форму коварного вопроса, на который он так и не получил ответа: «Почему начальник штаба гвардейского корпуса, в отсутствие генерал-адъютанта Васильчикова, не знал в подробности, что делалось в Семеновском полку, говоря часто, что, по сведениям его, везде тихо и хорошо идет?»
Васильчиков ответил государю на каждый вопрос лаконично и четко. Только этот — восьмой по счету — пропустил загадочно. Действительно — почему? Он Шварцу не друг, скорее наоборот. В чем тут причина? Не происки ли бывших братьев-масонов? То, что Чаадаев как-то подливал масло в огонь, — несомненно.
Рощи и сады Царского Села покрывала яркая густая зелень. Лето предвещало быть теплым, и он мечтал здесь обрести душевное спокойствие. Он поедет к Аракчееву в Грузино и там славно отдохнет. Итак, полностью надеяться можно лишь на Орлова, Левашова и Аракчеева. Он недаром сердцем прилепился к этому человеку с тяжелым и мрачным лицом, холодным и внимательным взглядом и странной манерой изъясняться на русском языке, впадая в раздражающую государя простонародность. Неученый дворянин, а какой ум!
В начале июня он принял Васильчикова, который выложил прямо в кабинете все, что знал о семеновской истории. Затем разговор зашел о сообщении, сделанном Грибовским.
— Илларион Васильевич, за кого ты меня принимаешь? Неужели ты полагаешь, что какой-то там библиотекарь может мне сообщить некую новость. Я все вижу сам и для того выработал свои способы. Помню, в молодости после того, как на меня свалилась тяжкая ноша правления, Депрерадович доложил, что многие офицеры пренебрегают формой. Пусть их ходят как хотят. Еще легче будет распознать порядочного человека от дряни! Запомни: я все вижу сам!
— Государь, однако нельзя оставить без внимания полученные сведения. Эти люди опасны.
— Они получат свое, Илларион Васильевич. Но я не желаю быть жестоким. Ты служишь мне с начала моего царствования и лучше других знаешь, что я разделял и поощрял эти мечты и… заблуждения. Нет, не мне быть жестоким!
На следующий день он принял Бенкендорфа. Взял в конверте бумаги Грибовского и спрятал в ящик. Беседы не получилось.
— Иди и служи, генерал Бенкендорф. Не считаю тебя виновником, но виню в неосмотрительности и отсутствии настоящего рвения. Огорчен!
На обратном пути Бенкендорф подумал, что по возвращении в штаб его будет ожидать царский рескрипт с новым назначением или даже отставкой, однако ошибся. Приказом от первого декабря 1821 года он был переведен на должность командира Первой кирасирской дивизии. Елизавета Андреевна обрадовалась:
— Я очень довольна. Теперь мы поедем в Ревель и наконец отдохнем по-настоящему. Ты давно хотел посмотреть мызу Фалль. Прекрасно, если мы сумеем ее приобрести.
Иногда служебные неудачи позволяют более полно ощутить семейное счастье. К тому времени Бенкендорф был отцом пятерых дочерей. Старшим он дал свою фамилию и относился к ним с подчеркнутой любовью. Служебный афронт весьма, конечно, некстати, но надежды не исчезли.