А. Г. Орлов-Чесменский

— Что ж, вправду наш Гриша от кузины нашей Катеньки Зиновьевой глаз отвесть не может. Мы уговорить пытались: не по-христиански выходит — как-никак близкая родня. Никакой Синод дозволения на брак не даст.

— Ах, оно так серьезно пошло!

— А ты думал? Спит и видит наш Григорий Григорьевич свадьбу сыграть. Одна препона — тетушка. Она позволения нипочем не даст. Нрав крутой. Зиновьевский. Того боимся, что сыграет Гриша свадьбу уходом. Тогда ведь и от императрицы всего ждать можно.

— Ей-то что за дело? Разве по старой обиде?

— Может, и так. Помнит она Гришу. Сам ведь виноват, что врозь разошлись.

— Что прошлое ворошить.

— Анна Степановна Протасова сказывала, что ни день, колкость какую в Гришин адрес отпустить изволит.

— Значит, крепко заноза засела.

— О том и речь. И будто сердце у него куриное, а голова баранья. Или того лучше: добр да глуп.

— Скажи ты ему, Алексей Григорьевич, про Коньково, пусть поостережется.

— Скажу. Спасибо тебе, Василий Иванович. В ложе-то когда собранию быть?

— На той неделе непременно. Да я сказать тебе пришлю.

МОСКВА

Нескучный дворец

А. Г. Орлов, И. Г. Орлов

— Вот и сыграли свадебку! Вот и слава тебе, Господи, обошлось — зря только волновались.

— Да ведь кто бы думал, старинушка, что государыня после стольких-то лет так вскинется. Со мной говорила, не так грозна была, как еле говорить могла — слезами давилась.

— Вот и поди, Алеша, разбери прихоти царские.

— Бабьи, старинушка, бабьи. Она хоть и государыня, а все рарно баба. И красоту-то ее хвалить надо, и умом восхищаться, и глаза-то от страсти закатывать.

— Погоди, погоди, Алеша, на мой разум, то ей обидно, что Гриша дитятей Катеньку примечать стал. Это возле нее-то!

— Знаешь, а может, Майков прав — соперницей она государыне выросла. Стихи слагает преотличные. Поет — заслушаешься. Музыкантша — поискать таких. Вон о ней Державин Гаврила Романович сколько виршей написал. С ангелом сравнивает. Как государыня настояла, чтобы Катенька песенку на слова свои спела. Слуйтет, по лицу желваки ходят.

— Ничего не скажешь, обидно. Ведь, сказать страшно, Катенька на тридцать лет государыни моложе. На тридцать! Тут и сравнения быть не может: бабка да внучка!

— Тише, тише, старинушка. Не накликай нам новых бед. Майков сказывал, Архаров вокруг нас так и вьется. В два счета о непокорстве и непочтении ее императорскому величеству доложит. За себя не боюсь — как бы только Грише с Катенькой не навредила.

— А что были мысли какие?

— Еще сколько! Доброхоты все под руку толковали, чтобы брак расторгнуть. Мол, Синод сразу разведет. Мол, чего бывшему-то потакать.

— А государыня?

— С ней всегда не просто было, старинушка. Глаза огнем полыхают — так бы и убила, а на словах — чистый елей. Сама невесту убирала. На подарки свадебные не поскупилась. А на Гришу ни разу глаз не подняла. Коньково у Катеньки милостиво купила, да и тут же разорять его кинулась.

— Коньково разорять? Как это?

— Одни дома сносить, другие разбирать да в Царицыно перевозить. В деловую деревню усадьбу превращать. Чтобы и памяти о ней не осталось. Катенька втихомолку слезами заливалась. Так государыне то и шло, чтобы огорчить, власть свою показать.

— Что ж ей, ненасытной, Завадовского мало? Ведь хорош парень, всем хорош. Мало что красивый, так еще и обходительный.

— Вот об этой новости и хотел тебе сказать, старинушка. Конец Завадовскому пришел.

— Да ты что, Алеша? Двух лет не прошло, как во дворец переехал!

— Не прошло, так что с того. Новобранец на пороге — глаз от него оторвать не может.

— И кто ж на этот раз?

— Зорич Семен Гаврилович.

— Это из каких же будет?

— Из сербов. Еще при государыне Елизавете Петровне зачислен был в гусары. В Семилетней войне и в плену побывал, и ранение саблей получил, и в подпоручики за смелость в бою произведен. В Турецкой тоже, ничего не скажешь, отличился. Секунд-майором значительными отрядами в Бессарабии командовал, татарские селения разорил, туркам через Прут перейти не дал. Раны получил и саблею, и копьем. Так раненым и в плен попал. В Константинополь его отвезли, в Семибашенный замок заточили. Пять лет там отсидел, покуда Кучук-Кайнарджийский мир не заключили.

— А при дворе как появился?

— Да тут уж без Потемкина не обошлось. Очень ему Завадовский не по душе был. Волю большую, говаривал, взял.

— Так и было?

— Да полно тебе, какая там у государыни воля. Другое тут. Ему бы перед Потемкиным стелиться, советов его испрашивать, в ножки чуть что кидаться. Характер-то у него уживчивый, да и гордости хватает. Потемкин и начал воду мутить. Зорича государыне как мог расписал, адъютантом своим для удобства сделал. Расхваливал все, мол, дикарь настоящий, такого другого нипочем не сыскать.

— Дикарь во дворце? Полно тебе, Алеша, шутки шутить.

— Какие ж шутки. У государыни перемены во всем требуются. Не помнишь, как она Гришу мучала — с французом-то этим Руссо переписываться заставляла, с Дидро да Гриммом знакомила. Все через силу, зато чтоб люди говорили, какой двор у нее просвещенный. А узнала, что он от нее потихоньку на медведя с рогатиной пошел, мораль ему недели две читала. С лица братец спал. Завадовский же, видно, больно просвещенным показался — как-никак иезуитское училище в Орше кончил, у дядюшки в дому учителей домашних отличных имел. Вот оно после сладкого пирога на ржаной хлебушек и потянуло. Зорич-то наш ни грамоты толком не знает, ни обхождения дворцового. Зато росту нам с тобой позавидовать, да и силушки хватает. Одна беда — чуть что дело кулаками решает.

— Вот и выходит, слава тебе, Господи, что поизбавились мы от таких-то фантазий. А случай Зорича-то этого уже начался?

— А как же! Для начала назначила его государыня командиром лейб-гусар и лейб-казачьих команд. Не успел приказа дочитать, новый несут — быть ему полковником и флигель-адъютантом.

— Апартаменты в Зимнем.

— Без них никак нельзя. Да вот сама-то забава, старинушка, — Зоричу и дом около Зимнего достался.

— Какой же? Там и домов-то свободных нет.

— У Васильчикова государыня откупила. С отделкой позадержалась, а теперь и вовсе продать предложила. К чему бывшему рядом с дворцом жить, глаза государыне мозолить.

— Не здешний, значит, Зорич.

— Из сербов-переселенцев. И родни у него хватает. Мне сказывали пол-Петербурга заполонили. К деньгам да наградам рвутся. Одно им плохо: больно дикарь в карты перекинуться любит. Противу такого соблазна устоять не в силах. Риск любит и в ставках меры не знает.

— Государынино дело, лишь бы нас в покое оставила.

ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ

Милорд! Против всяких ожиданий граф Алексей Орлов прибыл сюда в прошлый четверг. Появление его ввергло настоящих временщиков в сильнейшее недоумение: он беседовал уже неоднократно наедине с императрицей. Потемкин притворяется чрезвычайно веселым и равнодушным. Я имел на днях честь играть за карточным столом с императрицею в присутствии этих двух господ. Перо мое не в силах описать ту сцену, в которой принимали участие все страсти, могущие только волновать человеческое сердце, где действующие лицы с мастерством скрывали эти страсти…

ПЕТЕРБУРГ

Царскосельский дворец

Екатерина II, А. Г. Орлов

— Граф, я хочу вам попенять за то пренебрежение, какое вы оказываете моему двору. Вы не хотите жить в Петербурге, но не хотите и время от времени приезжать сюда. Что вас задерживает в старой столице?