Зло

На этот раз агент сообщил о связях директора Елисеевского гастронома Соколова. Донесение выводило чекистов на новые перспективные разработки.

После кофе Баринов передал агенту его жалованье — 180 рублей, получил расписку и тепло попрощался с ним.

Он еще раз прочел донесение. Что и говорить, агент был бесценный. Он даже указал на тех, кого можно завербовать из окружения Соколова.

Баринов приготовил еще чашку кофе, медленно выпил, закурил «Мальборо» — подарок агента. Конечно, нарушение. Нельзя ничего брать у верных помощников. Но хорошие сигареты были слабостью полковника.

Он сделал стремительную приборку, вымыл посуду и спустился к машине. Его «жигули» первой модели сверкали вымытыми боками.

В хорошем настроении поднялся к себе в кабинет. Нужно было идти к Михееву. В коридоре его догнал майор Рудин.

— Виктор Антонович, я к вам.

— В чем дело, Сережа?

— Объект прибыл.

— Кто?

— Ельцов.

— Когда?

— Сегодня утром.

— Вот это интересно. Пошли к генералу.

Дежурный в приемной начальника управления пропустил их в кабинет сразу же. Михеев сидел на диване и пил чай.

— Ну что у вас, ребята?

— Во-первых, очень интересное донесение по связям Соколова.

— Когда поступило?

— Сегодня в восемь утра.

— Источник?

— Сомов.

— Это, а что во-вторых?

— Ельцов прибыл.

— Тоже неплохо. — Генерал поставил чашку на журнальный столик, встал.

— Что касается Ельцова… — Михеев задумался, — вернее, этой странной истории с ереванским банком… Да вы садитесь, товарищи, садитесь, можете курить.

Баринов сел, достал пачку «Мальборо», с усмешкой посмотрел на генерала.

— Давай, Виктор, сигарету хорошую, — засмеялся Михеев, — знал бы раньше, сам бы взял на связь Сомова.

— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, Борис Николаевич.

— Это точно. Так вот, друзья мои, какая у нас получается странная картина. Десятого ноября одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года МВД посылает в адмотдел ЦК на имя Савинкина писулю. В ней ясно говорится, что Михаил Гаврилович Николаев, он же Махаон, скончался на зоне в Лабытнанги в сентябре 1978 года. Через год после своей смерти он встречается с Ельцовым. Кстати, давайте закодируем Ельцова, какие есть предложения?

— А что здесь думать, — пыхнул ароматным дымком Баринов, — пусть он будет у нас «ЗК».

— Ну что ж, ЗК так ЗК. Источник в своем донесении сообщил, что ЗК в своем разговоре упоминал некоего Ястреба, раскрутившего его дело. Мы прошлись по кличкам, выявили нескольких человек, но они никакого отношения ни к ереванскому банку, ни к той демонической фигуре, которую упоминал Махаон, не имеют.

Теперь о Махаоне. Он исчез. Растаял. Его ищет весь КГБ. И ничего.

— Возможно, его убрали, как и Жору Ереванского.

Баринов с явным сожалением погасил сигарету.

— Все может быть, но… — Михеев встал, достал из кармана ключи, открыл сейф, вынул из него бумагу. — Вот сообщение о том, что смотрящий на зоне, вор в законе Петраков по кличке «Петро», получил от Махаона ксиву о том, чтобы тот берег Ельцова.

Я предполагаю, что Махаон залег. Выйти он может только на ЗК. Теперь о самом ограблении. Нам стало известно, что приговоренный к высшей мере теневик Абалов — младший брат исчезнувшего в восемнадцатом году начальника Гатчинского ЧК Бориса Абалова.

Уезжая из страны, Карл Фаберже оставил в норвежском посольстве на Мойке чемодан с наиболее дорогими камнями и изделиями. Наш замечательный ювелир надеялся, что ценности эти переправят дипбагажом к нему в Париж. Но Зиновьев зимой восемнадцатого приказал «лечить Питер от золотухи», и чекисты начали трясти посольства…

— Вот время было, — мечтательно сказал Баринов.

— Было, но прошло, — засмеялся Михеев, — так вот, начальник Гатчинского ЧК тряс норвежское посольство и изъял там чемодан Фаберже. Изъял и уехал с ним в неизвестном направлении. По агентурным каналам нам известно, что у расстрелянного Абалова были редкие ювелирные изделия работы Фаберже, которые так и не нашли при обыске.

Директор банка, родственник Абалова, заявил, что сейф этот стоял в хранилище с незапамятных времен, замок считался испорченным и он о его содержимом ничего не знает.

Думаю так: гатчинский Абалов сбежал с ценностями и завещал остатки своему младшему брату. А что именно было в похищенном Абаловым чемодане, мы узнали из интервью господина Фаберже газете «Пари суар» от 17 июня 1920 года.

Особую ценность представляют бриллианты, сапфиры и изумруды, ограненные лучшими амстердамскими мастерами. Все камни весом от восьми карат. Считаю, что ценности эти похищены по указанию пока неизвестного нам высокопоставленного лица.

— Почему высокопоставленного? — перебил генерала Баринов.

— А кто смог бы освободить Махаона из колонии? Время корнета Савинова прошло. Виктор Антонович, доложите свои соображения.

— Соображение одно. Думаю, что ЗК встречался с Махаоном, тем более, как мы установили, они одноклассники, занимались вместе боксом, выступали за одну команду и жили в одном доме. Что любопытно, дядя Ельцова, полковник милиции, арестовывал Махаона, но это не повлияло на их отношения…

Михеев хлопнул ладонью по столу, прерывая Баринова:

— Запомните, Виктор Антонович, полковник Ельцов, бывший начальник МУРа, — один из лучших сыщиков, которых я знал, поэтому вести оперативную игру с его племянником будет весьма сложно. Запомните. Мы должны использовать Ельцова втемную. И мы должны его направлять. Руководить им.

— Борис Николаевич, вы прекрасно знаете: для того чтобы выйти на этих людей, ЗК должен иметь к ним подход. Тогда он был обозревателем ведущей газеты, автором книг и документальных фильмов, зятем замминистра. А сейчас?

— Вот наша задача и создать его заново. Ну и, конечно, он будет находиться под постоянным контролем. Этим займетесь вы, Рудин.

— Есть, товарищ генерал! — Майор вскочил.

— Думайте, ребята, думайте. Где он будет жить?

— Грузинский Вал, 26, квартира 143, телефон 251-07-02.

— Это квартира дяди?

— Так точно.

— А где он любил бывать?

— В Доме кино.

— Отлично, там мы к нему сможем подвести кого угодно. Ну, а что касается его социального статуса, не забывайте, что в большинстве учреждений культуры в кадрах сидят наши люди из действующего резерва. У меня все, идите и думайте.

Лена Патолина, бывшая жена Ельцова, вернулась домой около двенадцати. Ей пришлось встать рано, чтобы успеть к Виктору в парикмахерскую на углу Гоголевского бульвара и Сивцева Вражка. К Виктору обычно записывались недели за две, но ее новый друг, всесильный Александр Михайлович, один раз позвонил ему, и мастер начал принимать Лену, когда ей было нужно:

— Вас, Елена Павловна, и Галину Леонидовну Брежневу я принимаю без всякой записи.

Она только вошла в квартиру, как зазвонил телефон.

— Алло. — Лена подняла трубку.

— Ленка, новость отпадная, — услышала она в трубке голос подруги Женьки.

— Ты новую шубу купила?

— Нет, — торжествующе заверещала в телефон Женька.

— Новый роман?

— Да мне и старого хватает. Это для тебя новость! Для тебя!

Голос Женьки срывался, так она была переполнена информацией.

— Ну что у тебя, не тяни. Я только из парикмахерской, кофе еще не успела выпить.

— Ну ладно, скажу… Твой Ельцов вернулся. Ты чего замолчала?… Лен, а Лен? Тебе плохо?

— Мне никак, Женя. Ни плохо, ни хорошо. Только головной боли прибавится. Когда он вернулся?

— Сегодня утром.

— А как ты узнала?

— А мне один хмырь позвонил, он с его дядькой в одном доме живет. Гулял с собачкой, а твой с сумочкой топает к родному дому. Говорит, что выглядит классно.

— Спасибо, Жень, до вечера. Ты в Барвиху едешь?

— А как же.

— Вот там и поговорим.

Женя Губанова повесила трубку, посмотрела на сидящего в одних трусах на кровати мужчину.

— Ну что? — поинтересовался он, — задергалась?