Страница 5 из 46
Сегодня история Яматай коку, как ее называют по-японски, или же стран Ва (что на китайский манер произносится как Во), в более прозаичной форме, но и с большими перспективами включена в состав общей истории передвижений народов Восточной Азии, происходивших с конца первого тысячелетия до нашей эры. Похоже — если исходить из более чем вероятного предположения, что с начала железного века на континенте происходили обширные миграции, — что на Кюсю люди стали селиться в начале V и III в. до н. э. Они принадлежали к тем же группам, которые тогда обосновались на нынешней корейской территории, в нижнем течении реки Нактонган. Как на архипелаге, так и на полуострове это были народы, пришедшие с континента, носители новых форм культуры — это им следовало бы приписать преобразования эпохи Аёи (японского бронзового века), и с движениями того же типа в IV в. можно связать переломы железного века. Если кто-то еще сомневается в континентальном влиянии или отвергает теорию миграций, то важное значение Китая для Евразии игнорировать невозможно: в 265 г. жители Во (то есть древние японцы, которых так называли китайцы) отправили посольство к правителям Цзинь, которые сохранили об этом память, в том числе в династических историях континента; эти сведения имеют подтверждения. Для японцев это также начало истории, по их мнению, тесно связанной с соседними землями, с которыми они воевали или имели дипломатические отношения.
Утверждение о войне напрашивается прежде всего. Японцы заявляют, что это они в 369 г. основали Миману как военную базу, откуда они могли управлять на территории современной Кореи Объединенным государством Силла вплоть до ее разрушения теми же, кем японские завоеватели рассчитывали править. В первой официальной японской истории «Нихон сёки» (720) многие поколения спустя упоминается об этом изгнании японцев с континента; корейцы, со своей стороны, утверждают, что изгонять было некого, потому что поселение японцев на полуострове относится к области легенд. По обоим берегам Японского моря историки оттачивают свои аргументы. Историки с архипелага подчеркивают, что на эту древнюю эпоху приходится также изготовление самого удивительного японского оружия, наделенного почти мифологическим значением, — семиклинкового меча, хранящегося в святилище Исоноками. Этот меч символизирует одну не очень понятную историю, в которой японцы веками видели прежде всего проявление своей военной славы; они утверждают, что в 391 г. армия совсем молодого двора, сформированная в регионе Ямато, пересекла пролив и проникла в Корею; в свете современных критических данных считается, что это крайне маловероятно.
Но китайские хронисты и историки стоят на своем; они отмечают, что на архипелаге что-то происходило, возникла тенденция к созданию зачаточных международных связей — под этим термином можно понимать как войну, так и мир, как торговлю, так и дипломатию. В 413 г., — продолжают династические истории, — один царь страны Во, как приличествует cocеду, доставил дань императору (тогда в Китае царствовала династия Восточная Цзинь). Потом, в последующие десятилетия, китайские архивисты в свою очередь, из поколения в поколение, зафиксировали еще пять «царей Во». Некоторые добирались до Нанкина (где тогда правила местная династия, так называемая Лю Сун (Южная Сун), 420–478): они являлись с ходатайствами — китайцы поняли одно прошение, — так как желали признания своей власти со стороны более сильных правителей. Они хотели также получить титулы, которые бы тем или иным образом узаконили их присутствие на Корейском полуострове, — это опять-таки мечта об экспансии, потребность, может быть, в большей мере психологическая, чем материальная, вырваться за пределы архипелага, его волшебных, но ограниченных горизонтов, выйти из-под чар великолепной, но вулканической и потому пугающей земли.
Однако видит бог, насколько слаба тогда была власть суверенов Ямато, не распространявшаяся за пределы Китая, то есть центра основного острова Хонсю. Может быть, слову «Во» нужно придать другой смысл, то есть понимать под ним также народы из других мест, с неизвестной периферии? Или же видеть здесь обратное тому, чему с начала XX в. учили в Японии, — доказательство, что Китай фактически находился под корейской оккупацией, был дверью, открытой в Тихий океан народами союза Кая (федерации корейских государств), которые, таким образом, поселились в Наниве (современной Осаке)?
Иные заходят в теории еще дальше, с легкой душой шокируя традиционно чувствительных японцев: японский императорский дом — это загадочное место, откуда в течение веков вышло сто двадцать две особы, официально признанные генеалогией японских императоров — тоже уходит корнями в Корею. Разве не эта связь между югом Корейского полуострова и центром Японии объясняет гигантские размеры курганов в регионе Осаки — например, кургана императора Нинтоку, возведенного в около 425 г., — и обилие в погребениях этого региона и этой эпохи предметов, связанных с военным делом, в том числе изображений лошадей, которых прежде никогда не было?
Самые красивые из этих могил были сложены из камня, иногда, в отдельных местностях, украшены неглубоким рельефом, резьбой или росписью. Их венчал холм — курган большей или меньшей высоты в зависимости от ранга покойного и богатства его земли. В соответствии с религиозными представлениями древней Восточной Азии архитекторы использовали или при надобности специально воспроизводили «шейку шпоры» (col d'éperon) в месте соединения двух разновысоких склонов, которые, по словам предсказателей, привлекали благие влияния и ставили заслон злым.
Центрами наибольшей концентрации населения в то время были (с юга на север): префектуры Миядзаки, Нагасаки, Сага (три этих зоны находятся на острове Кюсю); север Сикоку; Хиросима, Асука, Нагоя, префектуры Гумма и Тиба (на Хонсю).
Таким образом, в разных регионах архипелага и в определенные хронологические отрезки времени памятники были похожи друг на друга. Ведь с тех пор в Японии существовало некое подобие общих ритуалов, выражающих или навязывающих всем землям в качестве образца одну и ту же концепцию жизни и смерти. В этом нет ничего удивительного — уже много веков рисоводство диктовало тем, кто им занимался, в большой мере общинный образ жизни, связанный с распределением воды, строительством малых дамб, функционированием ирригационных систем, осушением болотистых зон. Вне всякого сомнения, не случайно водяные рвы вокруг красивейших из кофун(например, императора Нинтоку) иногда были соединены с ирригационными системами: такой подход упрощал задачу строителей и имел символическое значение — эти места, несмотря на свою кладбищенскую природу, тем не менее соединялись с потоком, животворным для сообщества живых.
Эти курганные захоронения могли иметь внутренние структуры в форме полусферы, пирамиды или более сложной — «замочной скважины». Они рассыпаны от юго-востока Кюсю до Иватэ-кэн в виде доброго десятка более или менее значительных скоплений. Еще две достаточно богатых группы существуют на Японском море — в регионах Идзумо и Канадзавы. Но севернее 38-й параллели они исчезают; впрочем, демаркационная линия между Востоком и Западом, столь ощутимая в эпохи Дзёмон и Яёи, стала размываться. Начиная с этих веков великих гробниц она не столько отделяла подобие отсталого варварства от культуры, сколько отражала региональные различия, существующие и поныне.
В это местное общество, где уже сложилась четкая иерархия, переселенцы с континента привнесли — ускорив тем самым процесс ассимиляции и создав впечатление очень быстрого развития, — множество различных технологий, которые применялись тогда в Китае и в Корее. Может быть, эти переселенцы, кикадзин, о которых японцы говорят с уважением, смешанным со снисходительностью, были прежде всего и в первую очередь захватчиками-колонизаторами, навязывавшими «цивилизацию» отсталым «варварам», населявшим архипелаг?