Страница 26 из 46
В этом смысле законы о военных домах ( букэ) вполне достигли своей цели: за два поколения они превратили прежних свирепых бусив лояльных жандармов (тех, кто был самым непритязательным) либо в интеллектуалов, потому что от них требовалось читать, писать, организовывать, судить, разбирать дела, понимать, что происходит вокруг. Но эти законы также содержат в зародыше все парадоксы японского общества нового и предшествующего времени: конечная цель воспитания, а если брать шире — культуры состояла в том, чтобы беречь боевую и военную силу, не позволяя ей обращаться против какого-либо иного врага, кроме себя самого. В крайнем случае, когда бусисовершал тяжелый проступок или терял честь настолько, что в его глазах это было непереносимо, ему оставалось обратить свою способность к насилию, долго подавляемую, против собственной персоны; но если он выражал желание покончить с собой (традиционно посредством сэппуку, «разрезания живота», после чего ассистент отрубал голову), нужно было еще получить разрешение у вышестоящего лица — даймёдолжен был обращаться к сегуну, — которое могло и отказать. Если кандидат на добровольную смерть не подчинялся и кончал с собой несмотря на запрет, о котором ему объявили, то его владения конфисковывались, его семья изгонялась из них, а дети лишались наследства.
Итак, в правление сёгуна Токугава Иемицу (1623–1651) административная система утвердилась во всей своей квазитотальности. Таким образом, этот человек остался в истории тем, что закрыл Японию для иностранцев и заставил даймёрегулярно приезжать для жительства в Эдо, чтобы свидетельствовать уважение сёгуну и отчитываться перед ним в своем управлении, что заодно не давало им возможности превращаться в поборников независимости регионов.
Сёгун хотел контролировать и духовную жизнь подвластного населения. Так, в 1627 г. император Го-Мидзуноо потерял право назначать монахов — глав великих храмов. Хоть он и был зятем сёгуна Хидэтада, на дочери которого женился, но скоро понял, что от родства далеко до реальной власти. В 1629 г. он предпочел отречься в пользу собственной дочери, которой было всего пять лет. Так девочка стала первой женщиной, воцарившейся в Японии после знаменитых императриц эпохи Нара в VIII в. Но если она выросла носительницей высшего титула, это отнюдь не означает какого-либо прогресса феминизма, скорее наоборот — отражает крайнюю слабость императорской власти в ту эпоху. Что касается Го-Мидзуноо, он прожил остаток жизни (он умер только через полвека, в 1680 г.) в своем чудесном буколическом дворце Сюгакуин на окраине Киото, у подножия горы Хиэй, и посвятил себя поэзии, что было и способом воплотить японский дух в самом чистом виде.
Другим важным решением было перенесение новой власти сегунов в Эдо (нынешний Токио), в Канто, поближе к Камакуре и подальше от миазмов и застывшей изысканности Киото, оставшегося императорской столицей. Ради этого расширили сеть традиционных дорог ( гокайдо), снабдив их крайне жесткой системой контроля над проезжими, чтобы помешать как проникновению в Эдо огнестрельного оружия, так и бесконтрольному перемещению женщин — японки издавна были страстными путешественницами. Но по мере смены поколений сквозь ячейки сети проскальзывало все больше людей, и правительство не препятствовало этому, так как проныры не представляли особой опасности. Наконец, официальное соединение обеих половин Японии — Канто и Кансая — магистралью, оборудованной гостиницами, приютами, полицейскими и таможенными заставами, также было способом воссоединения нового правительства с Киото и с прошлым, наглядного возвращения к старинным ценностям, которые традиция и эпический театр XV в., но, связывали с героями XIII в.: Токугава опять-таки демонстрировали свою
Более чем какой-либо человек или мыслитель и даже чем философская школа, Конфуций представляет собой настоящий культурный феномен, слитый с судьбой всей китайской цивилизации. Этот феномен, возникший предположительно в V в. до н. э., сохранился в течение двух с половиной тысячелетий и длится по сей день, пережив много трансформаций и испытав много превратностей. <…> Чем же объясняется эта исключительная значимость? Несомненно тем, что он в Китае формировал человека более двух тысячелетий, но еще в большей степени тем, что он впервые предложил этическую концепцию человека в ее полноте и универсальности. [7]
Конфуцианство — это набор правил, предложенных учениками самого знаменитого из духовных учителей Китая, Конфуция (ок. 551 до н. э. — ок. 479 до н. э.), для организации жизни в обществе. Это идеи о поведении человека, имеющие и имевшие всегда — независимо от привходящих обстоятельств — живой успех в Китае со времен так называемого периода Воюющих царств (ок. 475 до н. э. — ок. 221 до н. э.).
Эти идеи в принципе утверждают, что человек от природы стремится к добру и уважает иерархические отношения, которые считаются фундаментальными: сын повинуется отцу, который повинуется префекту, который повинуется министру, который повинуется суверену — идея этих «пяти отношений» была подробно разработана на примере отношений между родителями и детьми.
Важные элементы конфуцианства попали в Японию в раннее средневековье, одновременно с китайским письмом и совокупностью китайских культурных реалий. Но четкое определение конфуцианство получило только в XVII в.: Токугава, опираясь на таких интеллектуалов, как Хаяси Радзан (1583–1657) и Кайбара Экикэн (1630–1714), сделал из него основополагающую идеологию нового общества Эдо, которое можно определить как диктатуру мира и социального порядка.
Конфуцианство, навязанное в то время архипелагу, уже не было исключительно конфуцианством древних времен: оно включало в себя также элементы, позаимствованные из китайских теорий эпохи Сун (960-1279), которые сегодня объединяют термином «неоконфуцианство».
символическую и сентиментальную связь с режимом Камакура, который сам когда-то постоянно выражал верность изначальным принципам Японии времен Нара, VIII в. Поэтому Токугава скоро занялись восстановлением бывшей столицы, которую поколения варваров- бусипочти обратили в прах.
Это жест был красивым и способствовал развитию экономической жизни в стране. Он также означал понимание определенного интереса к истории и «национальным наукам» ( кокугаку), который сам выражал активный патриотизм средних классов — патриотизм, который укрепляли развитие конфуцианства, обращавшего особое внимание на культ предков, а также публикация древних японских мифов, взятых из исторических рассказов эпохи Нара.
И, конечно, не случайно Токугава с 1657 г. субсидировали создание объемистой «Истории великой Японии» («Дайниппонси»), которая, написанная классической китайской системой ( канбун), будет завершена только в 1906 г., намного позже времени, когда исчезнут сами Токугава.
С 1604 г. Иэясу, знавший, насколько его блистательные предшественники были обязаны международным связям, разрешил «кораблям с красной печатью» ( сюинсэн), то есть получившим официальное дозволение, отправляться в иностранные государства, чтобы вести там торговлю.
В 1606 г. голландцы, представлявшие все молодые Соединенные Провинции, попросили и получили лицензию, которая позволяла им регулярно возвращаться в Японию, начиная с 1609 г. В следующем году Иэясу принял испанцев, прибывших из Мексики; но, надо полагать, взаимопонимание установлено не было, как и во времена Хидэёси и испанских францисканцев, вызвавших у первого гнев, который имел катастрофические последствия для христиан и европейцев: в 1612 г. Иэясу велел запретить христианскую религию, в то время как британцы — конечно, христиане, но не признававшие папу, — получили торговую лицензию. Сохранять связи с внешним миром, но общаться с ним от случая к случаю и в строго определенных рамках — это тоже было способом следовать китайской политике в данном вопросе.
7
Cheng, A
de lapensée chinoise