Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 24 из 36

Двое милиционеров ввели в кабинет рослого, широкоплечего человека в сапогах и потертой кожанке. Лицо угрюмое, загорелое. Рыжие волосы аккуратно прилизаны, с пробором на виске. Из-под густых нависших бровей настороженно смотрят холодные серые глаза.

Поблагодарив конвоиров, следователь склонился над столом и, словно не замечая Бодяги, стал неторопливо просматривать свои бумаги.

Прошла минута.

— Разрешите присесть? — тихо спросил рецидивист и, получив утвердительный ответ, медленно опустился на стул, заскрипевший под его тяжестью. — Давно не бывал в этих апартаментах… — Он оценивающе оглядел комнату.

— Соскучились? — не поднимая головы, спросил следователь.

— Соскучился — не то словечко, — вымученно улыбнулся рецидивист. — Истосковался… Плесенью весь… — И вдруг умолк.

«Заметил! Все заметил!» — догадался Брагин, не отрывая взгляда от исписанных различным почерком бумаг. На самом же деле он не видел ни единой строки, ни единой буквы. Разумом Бодяги он пытался осмыслить значение лежащих на столе предметов: бумажника, чемодана, в котором прятались деньги, фотографии с отпечатками пальцев преступника, обреза, из которого был убит потерпевший… И понял: Бодяге не остается ничего, как признать свое первое поражение. Он просто чувствовал это…

Глаза рецидивиста потускнели. Весь он сник. Теперь можно было начинать допрос.

— Так, значит, соскучились, говорите? — следователь отодвинул бумаги в сторону. — Не верю, Бодяга. Скучали, а сами столько времени прятались от нас…

— Это сила привычки, гражданин следователь. А привычка, сами знаете, вторая натура… К тому же надо было задать работенку вашему капитану. Кстати, где он?

— Отдыхает, — ответил следователь, зная, что разговор о капитане начат Бодягой с тем, чтобы хоть как-нибудь оправиться от потрясения, собраться с мыслями.

— Увидите, передайте привет. — Бодяга запрокинул руку за голову и стал, кряхтя, разминать шею. — Хорошо кует ваш капитан. По всем правилам самбо…

— Ну, о капитане в другой раз… — не дал распространяться Брагин, — а сейчас давайте поговорим о вещах более серьезных, криминальных…

— Давайте, — тяжело вздохнул рецидивист, кинув косой взгляд на стол. — Только прошу без формальностей. А то, знаете, иной вместо теплого душевного разговора начинает толковать о явке с повинною, о чистосердечном признании, раскаянии и тому подобном. Содержание статьи тридцать восьмой уголовного кодекса я освоил еще пятнадцать лет назад. Так что в разъяснениях не нуждаюсь.

— Тем лучше. Тогда перейдем сразу к делу. Меня интересует убийство на улице Кривой!

Рецидивист многозначительно поджал губы.

— Гм…

Он долго молчал, потом повернулся к следователю и вдруг рассмеялся, обнажив крупные прокуренные зубы. Улыбка Мефистофеля в сравнении с той, которую он изобразил, выглядела бы символом нежности и умиления. Брагин даже чертыхнулся про себя: «Ну и чудовище! А ведь, кажется, пытается заигрывать…»

— Какой вы все-таки щепетильный народ, следователи! — с наигранным укором проговорил рецидивист. — Думаете, Бодяга — кровопиец, Бодяга — звероящер. Бодяга будет вилять хвостиком, как, извините, портовая девка. А я вот как раз настроен на полную откровенность. Думаю, зачтется на том свете… Так слушайте…

Он нахмурился, пожевал губами и начал, не торопясь, взвешивая каждое слово:

— После ограбления двух-трех встречных, а также какой-то кассы — обо всем этом вам хорошо известно — мне стало тяжеловато работать одному, решил подобрать себе дружка. В этом городке знал Леонова. Когда-то познакомился с ним в поезде… В тот чертов вечер я случайно забрел в пивную и увидел там этого бедолагу. У меня не было заранее готового дельца. Просто хотелось проверить, на что годен этот парень. Я взял его с собой. Взял без всякой договоренности. На улице нам повстречался какой-то громыхало. Он качался, как маятник, и бормотал черт знает что — сразу видать, под мухой. Я решил: случай подходящий. Леонов остался в сторонке, а я остановил гуляку, попросил закурить. И тут этот нахал ни с того, ни с сего вмазал мне в челюсть. Это был настоящий удар! Я сразу прилип к асфальту, чтобы его… Ну, а потом… — Бодяга сделал вид, что едва справляется с возмущением. — Потом я встал. Но этому костолому, видно, показалось мало. Он хотел добавить мне еще, и тут я, не помня себя от злости, пальнул в него из обреза, который носил при себе на всякий случай. Когда он упал, то возле него каким-то образом оказался бумажник. Я посмотрел — деньги. Деньги я забрал, а бумажник… — Рецидивист показал жестом: небрежно кивнул. — Да вон, на столе он у вас… Ну, значит, взял я деньги. Тут подходит ко мне этот кретин Леонов. Не знаю, что взбрело ему в голову. Взглянул он на подстреленного гуляку и с криком: «Да это же Витька, будь ты проклят!» — набросился на меня с ножом. Ну, я и…

— Уложили его из обреза? — закончил вместо него Брагин.

— А что оставалось делать? Не стану же насаживать на кончик его ножа свою единственную печенку?

— Да-а, — протянул Брагин, — все как будто бы гладко. И бумажник есть, и нож, и выстрелы из обреза. И ситуация самообороны…





— Не верите? — помрачнел Бодяга.

— Ну зачем так… — скрестил на груди руки Брагин. — В нашем деле не должно быть никаких обид. Ведь мы говорим о вещах серьезных, криминальных, как условились в самом начале… Гладко все получается. Но ответьте мне на один вопрос. Если Леонов, опознав в убитом брата, сразу же набросился на вас и вы выстрелили в него, то когда же вы успели перезарядить свой обрез? — Он указал глазами на стол. — Обрез-то ваш одноствольный?

Бодяга небрежно взглянул на обрез и махнул рукой.

— Да что там обрез. Их у меня побывало с десяток! И одноствольных и двухствольных.

— Мы говорим о конкретном случае.

— А в конкретном случае их у меня было два!

— Где же второй?

— Выбросил в реку.

Брагин покачал головой.

— Да… Не отыскать сразу. Ну, а если… если у этого обреза найдется хозяин?

Бодяга со злостью посмотрел на следователя:

— О каком хозяине вы говорите?

— О каком? — Брагин выпрямился, положил руки на стол. — Давайте начнем по порядку. Пусть ваш обрез полежит на дне реки, а я тем временем постараюсь дополнить ваш рассказ… Во-первых, когда вы напали на Симонова, вас было трое. Трое, а не двое, как вы утверждаете. И напали на него не просто так, а с целью ограбления. Симонова вы, вероятно, приметили еще в магазине, когда он покупал коньяк… Во-вторых, Симонов был мощного телосложения, и вы подошли к нему не один, а с тем самым третьим, оставив Леонова наблюдать за улицей.

Когда Симонов понял, что его хотят ограбить, ударил вас, то вы действительно на какое-то время выбыли из строя. Нам известно, что Симонов гнул подковы… Он мог добить вас, убежать, в конце концов. Но он не сумел, так как в него выстрелили. Не вы, а тот, кто стоял рядом… У меня нет оснований не верить, что Леонов, узнав брата, напал на вас с ножом. Так оно, вероятно, и было. При всей своей душевной опустошенности Леонов любил брата. И первым делом напал на убийцу, пытаясь ударить его ножом. Вот тогда-то и прогремел выстрел из вашего обреза! Это доказано экспертизой. Есть и другие факты…

Следователь открыл сейф и вынул оттуда серый поношенный пиджак. Развернул его и показал Бодяге:

— Не знаком вам случаем?

Бодяга бросил на пиджак мрачный взгляд и произнес коротко:

— Нет!

— Не торопитесь, Бодяга! Я еще раз спрашиваю, не приходилось ли вам когда-нибудь видеть этот пиджак?

— Я уже сказал, нет.

— Тогда слушайте. На лацкане этого пиджака имеется порез. Вот он. — Следователь просунул палец через отверстие. — А на ноже Леонова обнаружены частицы материи, из которой сшит пиджак. Есть заключение экспертизы… И надо ли объяснять, что это пиджак лодочника Дудина. Ведь вы, наверное, не будете утверждать, что в ту ночь были в этом пиджаке, а не в кожаной куртке?

— Ах ты… — привстал с места рецидивист.

— Спокойно, Бодяга! — остановил его решительным жестом следователь. — Достаточно и тех глупостей, которые вы уже наделали. Садитесь!