Страница 167 из 178
Терентий страдал и уже не мог скрыть от людей своих страданий. Лицо его осунулось, глаза загорелись лихорадочным блеском.
Царь пытливо посматривал на него и качал головою или хмурился. Прежде Терентий прикрылся бы улыбкой или отвел взгляд. Теперь же он дерзко, вызывающе взглядывал в ответ, словно ожидая опалы и радуясь.
Царь говорил Петру:
— Что брат твой? Никак, и он старой веры и за Морозову мне супротивник!
Петр вспыхивал, но не решался сказать правды.
— Не знаю о нем ничего. Сторонится он нас. Одно знаю, что все мы, Теряевы, за тебя готовы животы положить.
— Все ли? — недоверчиво говорил царь и задумывался.
Борьба со староверами все более и более омрачала его, нарушая его тихий покой, расстраивая его веселье, забавы и игры с молодою женой.
IX НЕБЕСНАЯ КАРА
Грех смертоубийства, грех волхвования. И в наше безверное время убийство ближнего считается преступлением и против общества, и против духа. В ту же пору не было ужаснее греха, чем отравление жены мужем или мужа женою; равно и волхование казалось тяжким преступлением.
Воспитанный в таких традициях, князь Тугаев не мог вынести на своей совести этих страшных грехов.
Они давили и терзали его.
Лицо его потемнело и осунулось, глаза глубоко ушли в орбиты и взгляд сделался тревожен и пуглив.
— Анна, — говорил он иногда ночью жене своей, — не оставляй меня одного. Не уходи от меня. Мне мерещатся призраки умерших!
Анна трепетала.
— Сокол мой ясный, что с тобою? Какая кручина у тебя? Скажи мне!
Он слабо улыбнулся однажды и сказал:
— Коли я открою тебе душу свою, ты сгоришь, как от полымя!…
Анну объял ужас. Что сделал ее Павел?
Молиться, молиться!
Так же думал и Тугаев, и они ездили из монастыря в монастырь, и не было ни одного старца, ни одного схимника, у которого не исповедовался бы князь.
— Постой, золотая моя, — говорил он жене, — я к старцу схожу. А ты молись!…
И он шел и каялся в своем страшном грехе. Слушали его старцы и схимники и в ужасе качали головами, а потом говорили:
— Иди в монастырь, схиму прими — и замаливай грех свой. Велик он зело! Не помогут молитвы без дел!
Он возвращался к жене бледный как смерть и говорил ей:
— Молись, Анна, обо мне!
— Скажи, что на душе у тебя?
Он молчал. Сказать ей — это значит покаяться и идти в монастырь, отречься от нее, от всего того, ради чего он принял такие муки. Это было ему не по силам. Любовь к молодой жене побеждала ужас вечных загробных страданий.
— Что сказать тебе, Аннушка, кроме любви моей к тебе безмерной, — говорил он ей в редкие минуты спокойствия, — ради любви этой пошел бы я на всякие муки.
— Для чего же муки, милый? — со стоном говорила Анна. — Смотри, другие любятся и веселы, и детки есть, а мы… Только изводимся с тобою.
— Ну, ну! Вот я слышал, в Ипатьевском монастыре пресветлый старец Иннокентий есть. Всякий, говорят, грех разрешает. К нему поедем!
Но и старец Иннокентий не отпустил греха Тугаеву.
Анна терзалась; в ее простом уме слагались ужасы без всяких определенных мыслей, но однажды она вдруг словно просветлела.
Это было в странноприимном доме при Череменецком монастыре. В просторной горнице лежали они на кровати. Анна не спала, взволнованная печалью мужа, и думала тоскливые думы.
Князь спал тревожным, тяжелым сном. Он стонал, метался во сне и бормотал несвязные речи.
Вдруг он вскочил с исступленным криком. Глаза его расширились, он вытянул вперед руки и закричал:
— Ты? Ты? Опять!…
В ответ на его крик раздался другой. Князь очнулся и растерянно оглянулся. И вдруг замер в новом ужасе.
Анна соскочила с кровати и в одной сорочке стояла в углу горницы, дрожа от страха и с ужасом смотря на князя.
Он сделал к ней шаг вперед, взглянул на нее и встал как вкопанный. В ее взгляде он прочел, что она все знает…
— Ты?…— с бесконечным ужасом и страданием произнесла Анна.
Он вздрогнул.
— Да, да! Вот он, мой грех! Вот мое окаянство! Анна, милая!
Он упал на пол, и в несвязных словах полилась его ужасная исповедь.
Ах, не встречаться бы им здесь вовеки! Не волен он был в сердце своем! Все мутилось, не в себе он был. Дьяволы томили его, дразнили и мучили! Видит Бог, он боролся…
Анна слушала и трепетала.
Вон он, грех лжи и обмана! До чего дошла она! Ведь и она в той душе загубленной повинна.
— Иди в монастырь! Я тоже уйду!
— Но я люблю тебя, Анна!
— Прочь! Прими руки… окаянный!
— Что?
Князь вскочил как ужаленный и схватился раками за голову.
— Прочь, прочь, прочь! Не скверни меня руками своими! — твердила, дрожа, Анна.
Князь дико вскрикнул, захохотал и бросился из горницы.
— Куда? — остановил его привратник.
— Прочь! — оттолкнул он его с силою и выбежал за ограду.
Была весна в начале. Огромное озеро, что окружало монастырь, почернело и вздулось, готовое сломить лед при первом порыве ветра.
— Проклят, проклят! — бормотал князь, бегом спускаясь на зыбкую поверхность талого льда.
— Братии, душа гибнет! Спасайте! — закричал испуганный привратник.
— Боже, спаси и помилуй!
— Проклят, проклят! — твердил князь, увязая в снегу, попадая в лужи талой воды. Вдруг перед ним мелькнул словно призрак его умершей жены.
— Опять ты! — закричал он исступленно и рванулся вперед.
— Сгиб! — раздался вопль с берега.
При свете луны привратник увидел, как князь на всем бегу словно провалился. Он упал в прорубь. Крик привратника огласил уснувшую обитель.
Несколько иноков выбежали на берег. Отважные монахи бросились следом за князем, дошли до проруби, но не увидели его трупа.
— Затянуло под лед, — толковали они потом.
— Ох, грехи тяжкие!
— Кто княгине-то скажет, милостивцы! — печалился ключник.
А княгиня лежала в горнице без сознания. Ее ум не выдержал такого напряжения, и бедная голова ее закружилась. Когда она очнулась, подле нее у постели сидел старец.
— Опамятовалась! — с тихой улыбкою сказал он и взглянул на нее с нежным участием.
— Отче, — робко спросила она, — где супруг мой?
Старец помолчал мгновение, а потом тихо и торжественно сказал:
— Господь Бог уготовил тебе тяжкое испытание…
— Где муж? — повторяла Анна.
— Там, — старец поднял глаза кверху, — где нет ни печалей, ни воздыханий, но жизнь бесконечная!…
— Он принял схиму?…
— Навечно…
— Так скоро? Сколько же я лежала?
— Он утоп, дочь моя! — тихо ответил ей старец.
— Как?
Анна поднялась и села, бледная, как плат.
— Утоп по неразумию.
И старец рассказал про смерть ее мужа.
— И тела нет… вот весною лед вскроет, тогда предадим его честному погребению… Что ты, дочушка!
— Божья кара! Божий суд! — вскрикнула Анна и, упав на колени, прижалась лицом к ногам старца.
— Что, доченька, что, милая?…
Она неясно бормотала:
— Грех! И его грех, и мой грех! Оба грешны. Отче, выслушай!
— Ну, говори, доченька! Вот так! Я слушаю. Шепчи мне потиху!
Он опустился рядом с нею на колени и прислонил ухо свое к ее помертвевшим губам.
Анна бессвязно начала свою исповедь, задыхаясь от глухих рыданий.
X ТЯЖКИЕ ВРЕМЕНА
По Москве опять заходили странные люди. То тут, то там вдруг объявлялось подметное письмо. Голь кабацкая и гультяи толпами собирались и говорили меж собою.
— Ужо им, боярам! Идет молодец на них. С ними, слышь, везде расправу чинят!
— Верно! Слышь, братцы, Астрахань взял, Саратов, Царицын…
— На Казань идет!
— Цыц вы, крамольники! — орали пристава. — Расходитесь! Не то вас!
Толпа разбегалась, а в другом месте уже собиралась вновь и вела свои разговоры.
Слух о Стеньке Разине дошел до Москвы и взволновал ее сверху донизу.
Царь собирал думу и совещался. Вор вернулся после двухлетней пропажи снова в Астрахань и на этот раз взял ее, пролив море крови.