Страница 8 из 11
Насупившись, Гусин, являющийся троюродным братом Кожана и вовлеченный им же в организованную преступную группировку, включил первую передачу, отжал педаль сцепления, и автомобиль, сделав круг, вышел на грунтовку, по которой прибыл сюда. Разбухшая еще более дорога затрудняла движение, однако «Нива» хоть и медленно, но уверенно пошла вперед. Путь по дороге занял полчаса. Еще двадцать минут «Нива» кружила по Блачинску и в 2.30 въехала через открытые деревянные ворота во двор старого большого дома Коробко. Старик сам вышел встретить бандитов. Жестом указал на навес, пошел закрывать ворота. Гусин сдал «Ниву» задом, заглушил двигатель. Кожанов, забирая с заднего сиденья кейс и пакет, проговорил:
– Что-то тачки Демьяна не видать! А уже должен был подъехать.
– Будет шеф тут рисоваться на новом «Форде», – отозвался Гусин. – Оставил, наверное, где-нибудь в тупике. Их тут, этих тупиков, уйма.
– Посмотрим!
Бандиты вышли из машины. Коробко с крыльца сказал:
– Проходите в дом, да обувку скидайте, убирать за вами. Демьян со своей кралей уже ждет вас!
– А где его тачка, Степаныч? – спросил Кожанов.
– Ты это у Кузнеца спроси. Сюда не подъезжал. Демьян с Веркой пешком, со стороны сада пришли.
– Давно?
– Недавно.
Бандиты подошли к дому, на крыльце разулись, сменив туфли и ботинки на тапки, вошли в сени. Оттуда прошли в горницу, большую комнату с русской печкой вдоль стены. За деревянным столом на лавке, сложив перед собой руки, сидел крупный мужчина – Демьян. В стороне, в старом кресле восседала его любовница, Вера Николаевна Авдотьева, или Верунчик. Раньше все завали ее Метлой, она обслуживала дальнобойщиков на стоянке при въезде в город. До тех пор, пока ее не забрал к себе Демьян. Как была Верка проституткой, так и оставалась ею, только обслуживала всего одного клиента, и Метлой ее звать никто не смел – Демьян запретил, а его слово в банде – закон. Верка курила длинную тонкую сигарету, сбрасывая пепел на ветхие половики. Степаныч, закрыв двери, ушел за занавеску, где у него была оборудована лежанка. Ушел спать. В 73 года он не страдал бессонницей и спал крепко, без сновидений.
Демьянов приказал:
– Гусь! Во двор, к «Ниве». Оттуда следи за улицей.
– И чего заходил? – вздохнул Гусин. – Только зря разувался. Сразу бы и передал через старика быть на стреме.
– Поговори еще! Ушел!
Гусин вышел в сени.
Кожанову Демьянов указал на скамейку напротив себя:
– Присаживайся, Кожан, показывай, что принес.
– На стол все выложить или в кейсе посмотришь?
– Высыпай! Все одно перекладывать в сумку.
На стол посыпались драгоценности. Верка бросила в пепельницу окурок, встала. Глаза ее заблестели.
Взглянув на любовницу, Демьянов рявкнул:
– Сядь! Не для тебя игрушки.
Верка фыркнула, но подчинилась, прикурив новую сигарету, продолжая алчно смотреть на кучу драгоценных украшений.
Кожан открыл кейс, выложил пачки денег.
– Здесь три лимона в рублях и пятьдесят тысяч евро!
– Это все, что вы взяли на хате Голубева?
– Да.
– Дом обыскивал?
– Лично! Были в хате еще какие-то картины, статуэтки, может, и дорогие, серебро – ложки, вилки, – но ты о них ничего не говорил.
– Потому и не говорил, что особой ценности вся эта мелочь не представляет. А вот денег маловато; я думал, Голубев дома больше бабла держит!
– Может, пока есть время, офис его вскроем? – предложил Кожан. – Наверняка там найдется чем поживиться!
Демьянов строго посмотрел на подельника:
– Запомни, Кожан, теперь мы работаем по наводке. Поступил заказ – выполняем. И никакой самодеятельности.
– Да помню! А как насчет гонорара? Мужики беспокоились, не кинул бы…
– Чего? Это когда я кого кидал?
– Так я ничего, мужики беспокоятся…
– Беспокоятся они… Возьми из этих два лимона, рассчитайся. Каждому по 500 тысяч.
– Мне, как старшему, больше бы следовало заплатить. Гусь в тачке сидел, Лысый – во дворе; все дело, считай, мы с Окунем провернули.
– Не жмись. Ладно, возьми себе еще десять штук евро!
– Это дело! Кейсом воспользоваться можно или его в утиль?
– В утиль, а бабло по карманам разложи, недолго с собой таскать.
Кожанов рассовал деньги по карманам, десять тысяч евро засунул в потайной карман, где хранилась спичечная коробка с анашой. Остальное Демьян сгреб в небольшую спортивную сумку, закрыл «молнию». Крикнул в сторону занавески, за которой скрылся хозяин дома:
– Степаныч!
В ответ донесся храп.
– Ну и старик! В его годы люди бессонницей страдают, а этот спит.
Демьянов достал из кармана две пятитысячные купюры:
– На! Отдашь ему, как проснется. За неудобства.
– Не много ли?
– Ты, Кожан, по-моему, стал говорить много, не кажется?
– Лады, сказал передать – передам! Мужиков встречу, рассчитаюсь со всеми, дальше что?
– Всем на дно, по хатам! – приказал Демьян. – В кабаки, бордели, казино ни ногой. Шлюх, если невмоготу, домой вызывать. Пить не до одури, и только дома. Вести себя тихо и быть в готовности собраться по первому сигналу, а значит, мобилы держать постоянно включенными. Понял?
– Понял, Демьян!
– И предупреди своих мужиков, Кожан: если что, церемониться не буду. Завалю!
– Предупрежу, да и знают они все!
– Напомнить еще раз лишним не будет. Все, раз у тебя вопросов нет, мы с Верунчиком уходим. Отзвонись, как твои закончат все и осядут на хатах. Да, чуть не забыл! Перед уходом поменяй покрышки на «Ниве»; старые в реку, новые на диски. Теперь все. До встречи!
– До встречи, Демьян.
Главарь банды поднялся, взглянул на любовницу:
– Пошли, Вера! Через сени и сад к тачке. На хату поедем, отдохнем.
– Я выпить хочу!
– По дороге возьмем.
Демьянов достал сотовый:
– Кузнец! Ты на месте? Верно… заводи, мы с Верунчиком возвращаемся. У тебя там все спокойно?.. Хорошо. Жди!
Демьян махнул Кожану рукой и, подхватив за талию фигуристую сожительницу, вышел с ней в сени.
Кожанов подождал пять минут и позвонил Окунько:
– Как дела?
– Нормалек, проехал промзону, подъезжаю к автосервису. Минут через десять буду у Гиви.
– Лысый?
– Сзади прет.
– Ментов не было по дороге?
– Нет.
– Давай, удачи, я у Степаныча!
– Демьян расплатился?
– Да, бабки у меня.
– Ништяк! Сообщу Лысому, а то он нервничает.
– Ты бы не нервничал.
– Я теперь не в счет…
– Не в счет тот, кого списывают, как Голубева.
Кожанов отключил телефон, бросил на стол пятитысячные купюры, предназначенные Степанычу, вышел на улицу. Гусин сидел под навесом. Кожан подошел к нему:
– Пойдем выпьем, согреешься, а потом заменишь скаты у «Нивы».
– А где их взять-то, новые скаты?
– Демьян сказал, где-то здесь лежат, найдешь. Старые отнесешь к реке и в воду, туда, где осока растет. Отнесешь, а не откатишь!
– Жалко, резину только что свежую поставили…
– Резину какую-то ему жалко, а себя нет? Если по ней нас менты вычислят?
– Так следов не оставили же. Дождь все смыл.
– Гусь! Ты и дальше бакланить будешь?
– А толку… Ладно, пойдем на хату. Выпить не помешает, а то простуда свалит. Да, кстати, Демьян бабло отдал?
– Отдал!
– Тогда ты мне сразу мою долю выделишь?
– Разделим деньги, когда все соберутся. Не раньше, чтобы базаров гнилых не было, понял?
– Понял! Чего не понять-то? – вздохнул Гусин.
– Гусь! Тебе от роду всего двадцать семь лет, а ворчишь хуже Степаныча. Чем недоволен?
– Натура у меня такая. И ничего с ней поделать не могу.
– Да, и в кого же ты пошел? Ума не приложу!
– Хрен его знает. Может, в предка, что жизнь на каторге царской положил.
– Похоже! Ладно, идем в дом.
Демьянов с любовницей прошли сад, спустились в овраг. Здесь девица остановила сожителя:
– Демьян! Там, среди украшений, колье одно красивое есть. Подарил бы, а? Все равно драгоценности отдавать Ачилу. Тот и не заметит, что колье нет. Он же не знает, что взяли твои придурки из дома Голубевых?