Цена предательства

Вошел командир-чеченец. Лицо строгое. Аккуратно подстриженная бородка, короткая прическа, совершенно седые волосы. Правильные, даже привлекательные черты лица. И глаза: уставшие, печальные, умные. Глаза старика Кирхана.

Он прошел к окну, за ним следовал человек помоложе, но такой же подтянутый и строгий. Телохранитель или помощник? Скорее помощник. Командир приказал:

— Освободи его и оставь нас.

Говорил чеченец по-русски чисто, правильно выстраивая слова в предложения, почти без акцента. Помощник удалился, тихо притворив за собой дверь. Наступило молчание. Чеченец подошел к окну, закурил. Начал разговор совершенно неожиданно:

— Облака стелются низко, быть дождю.

Такого начала капитан никак не ожидал, поэтому переспросил:

— Дождю?

— Да. Ты любишь дождь?

— Мне ли об этом думать?

— Ты прав. А я люблю. Мощный, свирепый, с грозой.

Так, чтобы все вокруг сверкало и безумствовало.

Антонову показалось, что чеченец как-то горестно вздохнул.

— Меня все называют Большим Чингизом, ты зови просто Чингиз.

— Это имя?

— Нет.

— Понятно. Что меня ждет?

— Ты умрешь. , — Спасибо за откровенность. Значит, за меня отказались платить?

— Именно так. И это плохо. Для тебя в первую очередь.

— Вероятно, новая политика. Не платить террористам, чтобы сделать похищения людей бессмысленными.

— Ты говоришь так, будто тебя это не касается.

— А что мне остается делать? И знаешь, Чингиз, я устал. Смертельно устал от всего. И от этой собачьей жизни тоже.

Чеченец подошел, присел рядом. Спросил:

— Я слышал, ты храбро воевал против нас?

— Воевал — сильно сказано. Я автомобилист, а не десантник или пехотинец. Наши задачи — перевозка грузов. Хотя, если твои собратья нападали, то мы иногда вваливали им неплохо. Один раз ваши задели в ответ. Да так, что я почти два месяца отлеживался в госпитале в Ростове. В первую кампанию. А что?

— А я воевал еще в Афганистане. Восемьдесят третий — восемьдесят пятый. Командовал мотострелковой ротой. Случалось и колонны ваши сопровождать. Так-то.

Однажды побывал в твоем нынешнем положении.

— Попал к «духам»?

— Да, — Чингиз замолчал, прикуривая новую сигарету.

— Как же тебя угораздило?

— Рота действовала автономно. Готовили засаду каравану, но сами попали в капкан. Основную часть личного состава потерял в первые десять минут боя. Противник многократно превосходил нас. Меня и еще человек двадцать захватили. У нас кончились боеприпасы, а помощь ждать было неоткуда.

Чингиз замолчал, видимо, вспоминая тот кровавый бой. Сергей спросил:

— Что же дальше?

— Бежал. На одном из привалов, при переходе в Пакистан.

— Повезло, что остался жив.

— Не без этого. Бежало нас четверо, дошел до своих я один. Долго по горам шел.

— Тогда, в то время, и ты и я были своими. Теперь — враги.

— Да, теперь — враги. Чудовищная, несправедливость.

Но не мы с тобой эту войну развязали, не нам и искать, кто прав, кто виноват. Для тебя я бандит, для меня ты оккупант. Вот и весь расклад. Как-то один генерал назвал все происходящее в России вялотекущей гонореей.

И был прав. Вялотекущая болезнь, разрушающая весь организм. И главный очаг здесь. В Чечне. А почему?.. Говорить об этом бессмысленно. Мы жертвы этой войны, вопрос, кто умрет первым?

— Ну на него ты уже ответил.

— Я не сторонник казней, тем более пленных, но, хоть отряд Али и подчинен мне, вмешиваться в его личные дела я не могу. Таковы традиции. Ты — его пленник, и он волен поступать с тобой, как захочет. Мы хотели получить за тебя деньги. И сначала переговоры вел полковник Яковлев. Тогда у тебя были шансы. Хорошие шансы остаться в живых. Но сегодня, на последней встрече, человек, прибывший вместо Яковлева, сообщил, что полковник больше ничего не решает. Этот человек, майор ФСБ, поставил условие освободить тебя немедленно.

И никаких выкупов или обменов! Грозился устроить нам проблемы. Вел себя как дилетант, как будто не знал, что речь идет о жизни человека. А его угрозы для нас — это пыль! Своим вмешательством он только все испортил.

Все! Для тебя. По сути, с нами не стали разговаривать.

И посему ты умрешь. Первым. Что будет со мной, с отрядом, далее не может предсказать никто. Возможно, майор не блефовал, грозя нам, возможно, но тебе это уже никак не поможет. Но рано ли, поздно ли, пуля или осколок достанут и меня. И это неотвратимо.

— Для тебя не все потеряно. Ты можешь сдаться, свалить за «бугор», укрыться среди мирного населения.

— Нет. Я не могу сделать ничего из того, что ты перечислил. Я связан Священной Клятвой. Когда в Грозном, в новогоднюю ночь девяносто пятого, убили моего брата, я поклялся отомстить. И ты должен знать, что кровная месть у нас ограничений по времени не имеет.

— Знаю.

— Вот так, капитан. Первый раз тебе подфартило, теперь нет. И не моя в этом вина. Ахмад! — Чингиз вызвал помощника. — Уведи пленного, наручники сними и вызови ко мне Али.

Ахмад с помощью одного из арабов вытащили Антонова во двор и на веревках опустили в яму.

Наступили его, капитана Российской армии, последние в жизни часы. Или минуты. И громко звучал припев:

Увядающая сила, умирать так убрать, До кончины губы милой я хотел бы целовать…

Время тянулось медленно. Так Антонову казалось.

Насчет дождя Чингиз оказался прав. И начался он внезапно. Неожиданно ярко сверкнула молния, тут же оглушительный гром, отозвавшийся долгим эхом по ущелью. И — ливень. Мощный, свирепый, такой, каким его любил полевой командир непримиримых, Большой Чингиз.

И каким его любил приговоренный к смерти капитан Сергей Антонов.

Переговоры Чингиза с представителями федерального командования, которые полевой командир считал неудачными, для федералов таковыми не являлись. Встреча состоялась в нейтральном месте. На ней, наряду с представителями ФСБ, присутствовал подполковник Согрин, командир отряда спецназа, присланный к Яковлеву самим генералом Кадышевым. Он и сыграл роль несговорчивого майора. Все было спланировано и умело проведено спецслужбой. Когда Чингизу было отказано в выкупе, это означало далеко не то, что на попавшем в беду офицере поставили крест. ЭТО означало совсем другое.

Встреча и была назначена на позднее время для того, чтобы по окончании ее за отрядом Чингиза двинулась группа спецназа «Шквал», специализирующаяся на освобождении заложников. Во время переговоров группа концентрировалась в близлежащей «зеленке». Она задержалась в преследовании всего на несколько минут, дождавшись прибытия подполковника Согрина и капитана Бережного, который был в курсе переговоров, выразил желание и настоял на личном участии в акции освобождения капитана Антонова, своего друга. Командир спецгруппы сначала был против, так как непрофессионал мог лишь невольно помешать расчетливым и отработанным до автоматизма действиям «спецов». Но, поняв по-человечески капитана, к операции его допустил, отведя ему роль наблюдателя в боевом арьергарде группы.

Так что, когда Антонова подняли из ямы для разговора с Чингизом, на расстоянии прямого броска в полной готовности к действию уже были рассредоточены бойцы группы «Шквал», державшие под полным контролем как аул с подступами к нему, так и двор, где базировались основные силы банды Али, подчиненного Чингиза.

А у небольшой рощи, на окраине, с помощью прибора ночного видения за обстановкой наблюдали командир отряда подполковник Согрин и сопровождающий «спецов» капитан Бережной.

Прошедшая гроза промочила Сергея насквозь. Но он не обращал на это ни малейшего внимания. В последние, как ему казалось, часы своей жизни он думал о Марине, находившейся от него, от войны за сотни километров.

Она ждет его, в этом Сергей был уверен, только зря, Марина! Не сдержал слово твой Сережа! Он представил, как для нее, ожидающей близкого счастья, будет страшна и больна весть о его гибели.