Правила секса

Мне хочется сказать то же самое Лорен, но вместо этого я зеваю и отхлебываю «Бекса». Я сонливый и слегка вставленный. Определенно все кончено. Я уже собрался было сказать ей об этом, но Стамп вскакивает и ставит кассету Circle Jerks, которых никто не может слушать, а Мона с Трэвом хотят послушать Los Lobos, так что все идут на компромисс и мы слушаем Yaz. Стамп принимается танцевать с Моной в темной уже комнате, и Трэв с редакторшами тоже пробуют трястись под музыку. Стамп даже пытается уговорить Мари присоединиться к ним, но она лишь улыбается и говорит, что очень устала.

Музыка вызывает у Витторио смех, он снова наливает всем выпить. Мари зажигает свечи. Витторио наклоняется и шепчет Лорен что-то на ухо. Лорен продолжает смотреть на меня. Я уже пью виски из фляжки Стампа, и меня вот-вот вырубит. Мне не слышно, о чем разговаривают эти двое, и я рад этому. Вымываю вкус дешевого виски изо рта остатками теплого «Бекса». Потом все произносят тосты, желают Витторио удачи в его поездке, даже Мари, которая выглядит опечаленно, поднимает бокал и беззвучно произносит: «Mi аmore» [20], – это Витторио, женатому, отцу, Витторио. Это последнее, что я отчетливо помню. Я отключаюсь.

Просыпаюсь на кровати Витторио весь в поту, поднимаю голову, гляжу на часы и понимаю, что уже почти полночь. Осторожно встаю и нетвердой походкой спускаюсь вниз по лестнице в гостиную. Все ушли, остались Лорен и Витторио, которые за разговором уже переместились на диван, перед ними на столе догорают свечи. Сколько же пива я выпил? Сколько виски? Играет мягкий итальянский музон. Я на самом деле пытался танцевать? Я действительно допил виски из фляжки Стампа? Не помню.

– Ты только проснулся? – спрашивает она.

– Что происходит? – спрашиваю я и присаживаюсь – так устойчивей.

– Пьем, – говорит она, держа бокал с… что же это такое, черт возьми? Портвейн?! – Хочешь?

По тому, как напряженно она выпрямилась на диване, пытаясь сохранить оставшееся самообладание, мне ясно, что она пьяна. Она развязно прикуривает, а Витторио наливает себе из бутылки остатки красного. Сколько они так просидели на диване? Я гляжу на часы.

– Нет, – говорю я. Трясущимися руками наливаю себе в стакан тоника и отхлебываю. – Как я оказался в комнате Витторио?

– Ты был очень пьян, – говорит она, – чувствуешь себя получше?

– Нет. Не лучше. – Тру лоб. – Я сильно набухался?

– Да. Мы решили дать тебе отдохнуть какое-то время перед уходом.

Мы? Что значит «мы»? Кто это «мы? Я оглядываю комнату, затем снова смотрю на нее и замечаю, что она без туфель.

– Почему ты без туфель?

– Что? – спрашивает она. Кто, я? Юная мисс Невинность.

– Твои туфли. Почему ты не в них? – спрашиваю я, выделяя каждое слово.

– Я танцевала, – говорит она.

– Превосходно.

Я представляю ее в медленном танце с Витторио, его пухлые пальцы ласкают ее спину, задницу, Лорен вздыхает: «Ну пожалуйста, – так мягко, как Лорен умеет вздыхать, – ну пожалуйста, Витторио».

Все это прокручивается в голове, и боль становится еще сильней. Я смотрю на нее. Я ее не знаю. Она ничто.

– У тебя… у тебя прекрасные… прекрасные ножки, – пьяно бормочет Витторио, склоняясь над ней.

– Витторио, – говорит она строго.

– Нет… нет, позволь же мне взглянуть. – Он приподнимает ее ногу.

– Витторио, – произносит она, и мне слышится отголосок робости.

Витторио наклоняется и целует ее ногу.

– О’кей, – поднимаюсь я. – Мы уходим.

– Ты хочешь уйти?

Она поднимает глаза, тем временем Витторио начинает ласкать ее лодыжку, его рука движется к ее чертову колену.

– Да. Сейчас, – требую я.

– Витторио, мы должны идти, – говорит она, пытаясь подняться.

– О нет, нет, нет… нет, нет, нет… не надо, не уходи, – встревожился Витторио.

– Нам пора, Витторио, – говорит она, допивая бокал.

– Нет! Нет! – выкрикивает Витторио, пытаясь дотянуться до ее руки.

– Господи Исусе, Лорен, пошли давай! – говорю я ей.

– Да иду я, иду, – говорит она, беспомощно отталкиваясь от дивана.

Она подходит к креслу, в котором я сидел, и принимается надевать туфли.

– Я не хочу, чтобы ты… ты уходила, – взывает Витторио с дивана, закрыв глаза.

– Витторио, нам пора. Уже поздно, – говорит она успокаивающим тоном.

– Надень их на улице, – говорю я ей, – пошли.

– Шон, – произносит она, – заткнись.

– Где Мари? – спрашиваю я. – И чтобы я этого больше не слышал – «заткнись».

– Повезла домой Мону и Трэва. – Она тянется за сумочкой на столе.

Витторио начинает подниматься с дивана, но не может удержать равновесие и, задев стол, валится на пол и принимается стонать.

– Боже мой, – говорит Лорен, спеша к нему.

– Я не хочу в Италию! – вопит он.

Она становится на колени позади него и пытается поднять его и опереть о диван.

– Не хочу уезжать, – повторяет он.

– Лорен, сваливаем отсюда, черт подери! – ору я.

– У тебя что, совсем нет сострадания? – вопит она в ответ.

– Лорен, чувак – алкаш! – кричу я. – Валим отсюда.

– Не уходи, Лорен… не уходи, – хрипит Витторио с закрытыми глазами.

– Я здесь, Витторио, здесь, – произносит она. – Шон, найди полотенце.

– Ни в коем случае! – ору я на нее.

– Лорен, – повторяет Витторио, все так же со стоном, свернувшись калачиком, словно маленький ребенок. – Где Лорен? Лорен?

– Лорен, – говорю я, стоя над ними; это зрелище для меня оскорбительно.

– Я здесь, – говорит она. – Я здесь, Витторио. Не волнуйся. – Она проводит рукой по его лбу, затем смотрит на меня. – Если ты не принесешь полотенце и не поможешь, то иди прямо сейчас и подожди на улице, если хочешь. Я остаюсь.

Это конец. Я говорю ей, что ухожу, но ей все равно. Иду к входной двери и жду, придет ли она. Стою там минуты три и слышу только шепот из гостиной. Затем выхожу на улицу, на тропинку и дальше, за ворота. Уже похолодало, и я опять надеваю куртку, которую снял. Сижу на поребрике через дорогу от дома. В комнате Витторио загорается свет, затем через минуту гаснет. Я сижу на поребрике и жду, уставившись на дом, не понимая, что делать, довольно долго.

Я возвращаюсь в кампус, нахожу в «Пабе» Джуди, и мы курим траву, потом идем в мою комнату, где на двери висит угрожающая записка от Руперта («ГОНИ БАБКИ»). Я комкаю ее и протягиваю Джуди. Джуди спрашивает, от кого это. Я говорю ей – от Фрэнка. Ей становится грустно, она принимается рыдать и говорит мне, что с Франклином покончено, что он ей никогда не нравился и что им никогда не следовало встречаться. Потом, когда она чувствует себя получше, она начинает ко мне подкатывать.

– Что я Лорен скажу? – спрашиваю я, глядя, как она раздевается после любовной прелюдии.

– Не знаю, – говорит она.

– Что я тебя трахнул? – предлагаю я.

– Нет. Нет, – говорит она, хотя, готов поклясться, ей нравится эта идея.

Лорен

Лежу в постели голая. Поздно. Полпервого. В соседней комнате кто-то слушает новую пластинку Talking Heads. Докуриваю сигарету и закуриваю другую. Гляжу на Шона. Он виновато отводит взгляд. Облокачивается головой о стену. Кот Сары, Сеймур, подходит к кровати и запрыгивает мне на колени, мяукая от голода. Тереблю кошачью голову и перевожу взгляд на Шона. Он снова смотрит на меня, затем опять в ту же точку на стене, в которую таращился прежде. Он знает: я хочу, чтобы он ушел. У него на лице полное понимание; одевайся, иди же, думаю я. Зеваю. В соседней комнате заедает пластинку, начинается снова. Мне не хочется, чтобы он видел меня голой, так что я натягиваю простыню до подбородка.

– Скажи что-нибудь, – говорю я, поглаживая кота.

– Типа чего?

Кот смотрит на него и мяукает.

– Типа почему мы всегда в моей комнате? – спрашиваю я.

– Потому что у меня ужасный сосед-француз, вот почему, – отвечает он.

– Он ужасный, потому что француз?

20

Любовь моя (ит.).