Сделка

Пока «Волга» неслась по шоссе, Проскурин повернулся к Максиму:

— Ну так объясни мне, что это за фотограф?

Максим коротко рассказал о лже-Панкратове и о краденых документах.

— Знаешь, мил друг, — вздохнул, выслушав его, майор, — так дело не пойдет. Ты мне информацию по чайной ложечке скармливаешь, будто я ребенок-двухлеток. Потрудись уж рассказать все. Может, чего дельное придумаем.

— Да я и так уже все рассказал, а про парня этого забыл, потому что не думал с ним больше встретиться. Просто передал бы фотографию в прокуратуру, подписал бы постановление об объявлении во всесоюзный розыск, вот, пожалуй, и все.

— Ну и не дал бы твой розыск ничего.

— Почему?

— Сваливать он собирается, — пояснил Проскурин, усмехнувшись. — Чего же тут непонятного? Выезд за границу — это единственное, для чего необходим настоящий документ. Сдаст он корочки Панкратова в какую-нибудь конторку, занимающуюся туризмом, те быстренько сделают загранпаспорт, и ту-ту, ищи его потом свищи. Получит свои денежки и отвалит. Покрутится пока где-нибудь в Иране или в Латинской Америке, а через годик-другой переберется в местечко потеплее. Ясно, как Божий день.

— А что, когда выписывают загранпаспорта, не проверяют, что ли? — удивился Максим.

— А что тут проверишь? Панкратов — я имею в виду настоящий — заявление об утере паспорта не подавал. Я так понимаю, что ничего криминального за ним не числится. В ОВИРе сейчас таких заявлений куча, да и у любого крупного турагентства там свои люди сидят. Берут свеженький загранпаспорт, вклеивают в него фотографию, шлепают печать, и пожалте, товарищ Панкратов, летите себе вольным лебедем, куда вам заблагорассудится. И все законно, понял?

— Ну а если все-таки проверят?

— Ну и пусть себе проверяют, — пожал плечами Проскурин. — Внешне — я имею в виду рост, вес, размер штанов — Панкратов, настоящий Панкратов, от своего двойника не сильно отличается. А остальное — дело техники. Возраст же и вовсе никакого значения не имеет, если разница не больше десяти-пятнадцати лет. Возраст — он только на бумаге заметен. Конечно, оптимальный вариант, если этот парнишка, голубой, лет двадцати пяти будет. В двадцать пять ведь фотографию в паспорте меняют. Но в крайнем случае можно и так. Взял паспорт, наклеил бороду, паричок надел — а можно и не надевать, все равно, — пришел в РЭУ, сказал, что мне, мол, надо ехать за бугор, а там требуют новую фотографию в паспорте, чтобы удостоверить личность. Тебе делают выписку из домовой книги, подписываешь ее у начальника РЭУ, затем идешь в то же самое турагентство, сдаешь выписку вместе с новыми фотографиями, и все. Никаких хлопот. Потом возвращаешь обычный, в смысле, нормальный паспорт на место, то бишь хозяину. Подкидываешь куда-нибудь или находишь у него же в квартире, удивляешься, что это, мол, ты паспорта-то разбрасываешь? Прибери куда-нибудь — и все. Ни забот, ни хлопот.

— Пожалуй, — согласился Максим. — Опять же на такого человека если внимание и обратят, то все равно разглядывать неловко. Еще подумает, что сам, не дай Бог, интересуешься. В паспортном столе, кстати, так и получилось.

— Во-во, — кивнул Проскурин. — Они могли таким образом всю свою бригаду паспортами снабдить, хитрованы.

— Одного не могу понять, — пробормотал Максим, — зачем Саликову со всеми его хитростями понадобилось танки угонять?

— Этого точно никто не знает, — пожал плечами Проскурин. — Может быть, жадность обуяла. Тридцать пять машин — это миллионов сорок пять — пятьдесят. Да пять самолетов. За все про все почти полторы сотни и набегает. Сам понимаешь, в таком деле куча народу завязана. Со всеми поделиться надо. Хотя, если честно, не верится мне, что Саликов пожадничал. Он достаточно умен, чтобы не делать подобных глупостей.

— Да, — кивнул Максим. — Нам бы всех участников определить и верно расставить. Сразу все стало бы ясно.

— Кстати, — вдруг вспомнил Проскурин, — мне тут нынче приятель посоветовал в библиотеку сходить. Тогда, говорит, поймешь, с кем дело имеешь.

— Зачем? — не понял Максим.

— Не знаю. Сказал: «Газеты почитай».

— Ну так сходи.

— Прямо сейчас?

— Завтра.

— Завтра схожу, — пообещал Проскурин.

Они притормозили возле уже знакомого Максиму двухэтажного деревянного дома.

— Посиди здесь.

Проскурин кивнул:

— Без проблем.

Максим вошел в подъезд. На этот раз ждать пришлось минут шесть-семь. Наконец дверь открылась и в проеме появилось заспанное лицо Панкратова.

— А, это вы. — Он сонно вздохнул и взглянул на наручные часы. — Десять минут третьего. У вас в прокуратуре поздние визиты в порядке вещей? — В голосе послышалось раздражение.

— Валерий Валериевич, — понизив голос почти до шепота, сказал Максим, — мне срочно требуется ваша помощь.

— Что, сию секунду, что ли?

— Да, именно сию секунду. Немедленно. Вы сказали, что занимаетесь художественной фотографией.

— Ну да. Срочный заказ? — усмехнулся Панкратов. — Заходите, что на пороге-то стоять? Соседей перебудите, разговоров потом не оберешься. И кого же снимать?

— Это очень важная съемка, и нам нужен настоящий профессионал. Кстати, надо захватить это приспособление для фотографии… удлиненный объектив.

— Телевик? — уточнил Панкратов.

— Да-да, именно.

— Интересно. А до утра вашу съемку никак нельзя отложить?

— До утра нельзя, — жестко ответил Максим. — Обязательно сейчас.

А про себя подумал: «Действительно ведь нельзя ждать. Не зря же солдаты работают ночью. Место тихое, таиться им не от кого. Значит, торопятся, а спешка означает, что состав вот-вот собираются отправлять. Может быть, завтра, а может быть, и утром».

— Ну хорошо. — Панкратов начал одеваться.

Одевшись, он подхватил фотоаппарат, кофр с принадлежностями, сигареты с зажигалкой в карман сунул.

— Там курить нельзя, — предупредил Максим.

— Ну, нельзя, значит, нельзя. По дороге-то можно? Конечно, если это принципиально важно, я могу не курить, но сами понимаете: спросонья всегда особенно хочется затянуться.

— Понимаю.

Они вышли, спустились к машине. Панкратов сел рядом с Проскуриным на заднее сиденье, Максим устроился на переднем.

— Давай, Паша, назад, — сказал он на вопросительный взгляд водителя.

— А это кто? — Панкратов покосился на Проскурина.

— Это мой коллега из ФСК, — пояснил Максим. — Мы вместе курируем дело.

— Ясно. — Панкратов помолчал и добавил: — Вообще-то я не обязан снимать для прокуратуры. Моя работа дорого стоит, особенно ночная.

— Успокойся, мастер, — многообещающе протянул Проскурин. — Я тебе сам заплачу по высшему тарифу, если хорошие снимки сделаешь. Так, чтобы все четенько, чтобы каждую травинку можно было разглядеть.

— Договорились, — легко согласился Панкратов, хотя всем было ясно, что и без денег стал бы снимать, никуда бы не делся.

Через полчаса они уже снова брели через подлесок. Вот и хорошо утоптанный пятачок, откуда Максим с Проскуриным наблюдали за погрузкой.

Панкратов посмотрел в сторону завода:

— Здесь что, наркотики изготавливают?

Проскурин удостоил фотографа мимолетным неприязненным взглядом и буркнул:

— Мастер, тебе же сказали: за работу заплатим. Остальное — не твоего ума дело. Обойдись без лишних вопросов. Щелкай давай. Вон те вагончики видишь? И постарайся почетче снять, чтобы номера видны были.

Панкратов быстро глянул на Проскурина, затем перевел взгляд на Максима, который, казалось, даже не заметил их короткой перебранки, и склонился над камерой. Через секунду фотоаппарат уже щелкал вовсю, запечатлевая погрузку танков.

Максим автоматически отметил, что вместо десяти вагонов закрытыми стоят уже семнадцать.

— Шустро, — вздохнул он.

В это время Проскурин повернулся к работающему Панкратову:

— Слышь, мастер, сделай пяток снимков, чтобы привязка к местности была. Здания, деревья высокие, мачта прожекторная.

— Хорошо, понял, — быстро ответил тот и, чуть сдвинув камеру, принялся щелкать затвором. Работал он профессионально, сноровисто и точно. Ни одного лишнего движения. В этот момент Панкратов был похож на снайпера, уже выбравшего мишень и загоняющего патрон в патронник. Он повозился с фотоаппаратом, сменил катушку и отщелкал еще тридцать шесть кадров. — Семьдесят два кадра хватит?