Страница 17 из 57
Вот прекрасный пример судебной практики, политического значения женщины и чувства фамильного достоинства! Но у других женщин не оказалось столько смелости и присутствия духа. Поэт Клуторий Приск, всадник, имел глупость прочитать при Вителлин (теще Публия Петрония) и ее подругах стихотворение против Друза. «Когда разнеслась весть об этом доносе, остальные со страху подтвердили его; лишь Вителлия решительно заявляла, что ничего не слышала» [116].
Итак, женщина могла быть в суде свидетелем, поскольку ее словам давалось не меньше веры, чем словам мужчины. Зато она не могла быть свидетелем завещания, потому что тогда ей дозволялось бы то, что делало ее публичной фигурой, то есть, как и действия, указанные выше, противоречащие женской природе и женскому стыду, — отправление мужской «должности».
Тем не менее были «женщины, которых естественное состояние и скромность, происходящая от их положения, не могли принудить к молчанию на форуме и в судах» [117]. Так случилось с Афранией (или Кафранией — имя читается неясно), которая (если только верить мужчинам, рассказавшим эту историю) в I в. до н. э. проявила такую немыслимую склонность судиться, что стала причиной названного выше запрета возбуждать процесс в пользу третьего лица. «Будучи женой сенатора Лициния Буккона, она имела страсть к сутяжничеству и всегда сама защищала свое дело перед претором — не потому, что не было адвокатов, а потому, что было слишком много наглости. Так, беспрестанно смущая судебные залы криками, к чему в судах не привыкли, она стала знаменитейшим примером женского кляузничества <…>. Она умерла в консульство Цезаря (второе) и Публия Сервилия. В таком невероятном случае историку надлежит упомянуть год ее кончины, а не появления на свет» [118].
Весь этот набор ограничений не мешал женщинам интересоваться своими делами в судах и канцеляриях. Они действовали или нелегально (clam), как в 56 г. до н. э. Клодия (возможно, Лесбия Катулла) [119], или открыто, как Мезия, защищавшая сама себя перед претором и пункт за пунктом опровергшая все обвинения. В своей речи «она усердно и весьма убедительно применяла все средства и приемы, <какие используются> при защите, на первом же заседании была оправдана почти единогласно» [120].
При Империи Сервилия и Фанния сами себя защищали в сенате, но были осуждены. Сколько бы ни писал Плутарх, ссылаясь на Нуму [121], что наилучшая жена не открывает рта и ничего не говорит в отсутствие мужа, что несчастье для нее — говорить на форуме, это утверждение явно имело не юридические, а только социологические следствия.
Другое проявление индивидуальной деятельности женщин — весьма значительное число их посланий к императорам. Императоры отвечали им на самые разные вопросы, начиная от личного статуса и почетных именований для женщин [122]и кончая проблемами наследства, собственности, уголовного и жреческого права.
Некоторые частные случаи недееспособности женщин
Поскольку у женщин не было прав «отеческой власти» даже над собственными детьми, она, не имея мужа, не могла никого усыновлять и осуществлять опеку; последнее правило касается даже отношений патронессы к ее вольноотпущенникам [123]. Только специальное императорское дозволение, подтвержденное рескриптом, позволяло женщине в некоторых случаях (например, по отношению к собственным детям) избегать этих строгих запретов. Кроме того, поскольку усыновление практиковалось главным образом чтобы не пресекся род и не прекратился фамильный культ предков, усыновлялись обычно мужчины. Женщины никого не усыновляли и редко удочерялись.
Обязанность соблюдать супружескую верность в Риме существовала лишь для женщин. Первоначально наказание прелюбодеяния оставлялось на усмотрение ее отца или мужа. Катон писал даже так: «Если застигнешь свою жену во время прелюбодеяния, можешь убить ее без суда, не понеся за это наказания. Она же, если ты ее вовлечешь в разврат или обманешь, не посмеет пальцем тебя тронуть и не имеет на это права» [124]. Однако закон Августа, предназначенный препятствовать адюльтерам (lex Iulia de adulteriis coercendis от 18 или 17 г. до н. э.) и подтвержденный затем Домицианом, предписывает мужу развестись с женой и возбудить против нее судебное преследование; если он прощал ее, то сам преследовался как прелюбодей, подлежал изгнанию и конфискации имущества. Женщина наказывалась ссылкой на острова (что подтверждается наказанием двух Юлий, дочери и внучки Августа), а также тяжелыми пенями при получении наследства.
Прекращение брака вследствие развода или смерти супруга могло породить проблемы, связанные с детьми, появившимися на свет после этого. Женщине ставились четкие условия, чтобы избежать оспаривания отцовства. Так, например, если разведенная в течение месяца не заявляла о своей беременности, ее муж не мог признать ребенка; при вдовстве устанавливался срок, ранее которого нельзя было вступить в новый брак — десять месяцев; при разводе также, но он был короче. Но с другой стороны, законы Августа предписывали вдовам выходить замуж через два, а разведенным — через полтора года; в противном случае они не могли получить наследство [125].
Кроме того, женщинам были запрещены некоторые виды деятельности — например, банковская [126]. Для них были установлены ограничения при составлении завещания и отпуске рабов на волю: так, женщина не могла отпустить на волю раба, чтобы выйти за него замуж, а мужчина мог таким образом жениться на рабыне.
Некоторые законы особо ущемляли права вольноотпущенниц. Так, например, если вольноотпущенница выходила замуж, патрон утрачивал законные права на натуральные повинности (орегае), которыми она была ему обязана, а также возможность контроля над ее завещанием. Поэтому, хотя вольноотпущенницы пользовались «конубием» (правом заключить законный брачный контракт), иные патроны, чтобы ничего не потерять в своих правах, в акт отпуска на волю (manumissio) вписывали пункт, запрещавший после освобождения выходить замуж. Ясно, что отсюда проистекало значительное число незаконных сожительств и конкубинатов (contubernia). Кроме того, муж вольноотпущенницы не имел возможности при жизни своим завещанием назначить ей опекуна на случай, если она останется вдовой: опека переходила к патрону или его сыновьям. Но, оставшись без опекуна, вольноотпущенница должна была истребовать нового, а иначе не могла заключить законный второй брак. Вольноотпущенница, вышедшая замуж за бывшего хозяина, а впоследствии патрона (что, судя по надписям, случалось часто), по-прежнему была обязана оказывать ему почтение (obsequium), а значит, не могла просить развода, поскольку в таком случае нарушала бы свои обязанности. Если же развод случался по инициативе супруга, она не могла вновь выйти замуж без его позволения.
Но не только ограничением дееспособности характеризовалось положение женщин. Недоверие к женской слабости порождало и покровительственное отношение, а отсюда подчас проистекали привилегии, правда, очень ограниченные и связанные с табу. Так, никто не мог поднять руку на матрону — даже должностное лицо при исполнении служебных обязанностей: она не подлежала телесному принуждению, а силой заставить ее сойти с колесницы было святотатством. Прикосновением мужской руки пятналось pudicitia (целомудрие) матроны. В принципе на женщину не распространялось «право жизни и смерти» (vitae necisque potestas), составлявшее часть отеческой власти. Впрочем, некоторые особые обстоятельства могли оправдать подобное наказание супруги или дочери: ситуация, когда ее застигали во время прелюбодеяния, употребление вина, поручение городской власти. Действительно, случалось, что женщина по суду выдавалась не государственным инстанциям, а семейству (отцу и близким родственникам), но наказание от этого легче не становилось: в 154 г. до н. э. Публиция и Легация, виновные в отравлении своих мужей, были казнены по приговору родителей [127]; в 17 г. н. э. Тиберий провел в сенате постановление, вследствие которого Апулею Вариллу за прелюбодеяние судили и осудили родственники [128]. Таким образом, когда речь идет о женщинах, власть семьи и государства оказывается взаимодополняющей: одно не исключает другое.
116
Тацит. Анналы, III, 49.
117
Валерий Максим, VIII, 3, praef.; здесь verecundia stolae — (женская скромность. Стола — одежда замужней римлянки. — Пер.) — и conditio naturae (естественное состояние) противопоставляются impudicitia (бесстыдство). См. также: Дигесты, III, 1, 1.
118
Валерий Максим, VIII, 3, 2.
119
Цицерон считал ее истинной обвинительницей в процессе Целия, которого он защищал (В защиту Целия, 30–35); в той же речи о ней: «бесстыдство» (impudentia, 49–50), «безрассудная, наглая, злая женщина» (temeraria, procax, irata femina, 55–58).
120
120Валерий Максим, VIII, 3, 1. Он считает Мезию «женщиной с мужской душой» (sub speciae feminae virilem animum gerebat).
121
Плутарх. Нума, 25, 10.
122
См., например, в Кодексе Юстиниана, 12, 1, 1 рескрипт Александра Севера Севериане о равном и неравном браке для матроны в сенаторском звании (claritas generis).
123
Гай. Институции, 1, 195.
124
Цитируется Авлом Геллием (X, 23, 5).
125
Ульпиан. Фрагменты, 14.
126
Дигесты, II, 13, 12.
127
Тит Ливий. Эпитомы, 48.
128
Тацит. Анналы, II, 50, 3.