Страница 42 из 72
Крестных ребенку подбирали заранее, чуть ли не до свадьбы. Отказаться от этой чести было нельзя: это принесет несчастье ребенку, но если кто-то сам испросит ее для себя, то новорожденный окажется в смертельной опасности.
В крестьянской среде крестных обычно выбирали из числа близких родственников. Крестным отцом первенца становился дед с отцовской стороны, а крестной матерью – бабка по материнской линии (конечно, если они были еще живы). Для второго ребенка – наоборот: дед по линии матери и бабка по линии отца. Затем обращались к старшим братьям, сестрам и кузенам. Разумеется, из этого правила было множество исключений. Иногда крестной матери предоставлялось право самой выбрать крестного отца. Зато крестным никогда не смог бы стать увечный, иначе его изъян перейдет к его крестнику. Кривые, заики, горбуны, хромые отметались сразу. Зато высокий и статный мужчина был наилучшей кандидатурой в крестные. Крестная мать не должна была быть беременной, иначе жизнь ее крестника будет коротка. Крестная должна была подарить ребенку кружевное платьице для церемонии крещения, а крестный – золотую цепочку с изображением святого. Повитуха тоже получала подарок.
Сына королевского фаворита де Люиня из купели приняли Людовик XIII и Анна Австрийская; младенца нарекли Луи-Шарлем. Умирая, Люинь просил короля об одном: не оставить его сына. И тот исполнил все свои обязанности, дав мальчику лучшее образование и достойное место в жизни, хотя всей душой ненавидел его мать.
Если крестного отца не оказывалось на месте на момент рождения ребенка, ему подбирали заместителя. Иногда ребенка крестили не в тот же день, а через неделю после рождения. Мать не участвовала в церемонии: вплоть до «очищения от кровей» она считалась «нечистой». [36]
Крестины королевских детей были событием политическим. Людовик XIII был торжественно крещен в четыре года, вместе со своими сестрами. Его собственный сын получил при рождении только малое крещение; в крестные к нему позвали папу Урбана VIII, тот подарки прислал, но сам не приехал. Когда дофину исполнилось четыре года, его отец был при смерти, а потому будущего Людовика XIV решили окрестить по всем правилам. Папа по-прежнему тянул со своим согласием, и кардинал Мазарини стал крестным будущего христианнейшего короля не как представитель Его Святейшества, а как частное лицо – неслыханная честь, о которой не мог мечтать даже покойный Ришелье.
Впрочем, кого бы ни крестили, торжественности этой церемонии было не занимать. На церковной колокольне звонили в колокол, оповещая жителей деревни о предстоящем событии. Звон колоколов должен был отпугнуть нечистую силу и возвестить о появлении нового христианина. В Сен-Реми в колокола звонили лишь при рождении мальчика; в Арле его рождение возвещали долгим звоном, тогда как для девочки ограничивались тремя ударами в колокол. В других селениях разницы не делали.
Церемония крещения проводилась по строго обозначенному ритуалу. Если от него отклонялись хоть немного – пропускали слово в молитве, делали неверное движение рукой, – лучше было все начать сначала, чтобы не навлечь несчастье на ребенка. Бывало, что обряд возобновляли тридцать раз подряд. Имя новорожденного надо было вписать в приходскую книгу без всяких помарок. Обычно мальчик получал имя крестного, а девочка – крестной. В сельской местности старший сын часто получал имя отца. В приходских книгах нередки записи: «Жан такой-то, сын Жана, сына Жана…» Кстати, самыми распространенными мужскими именами были Жан, Пьер и Гильом, а женским, разумеется, Мария. (Интересно, что когда дофина Людовика (будущего Людовика XIII) спросили перед крещением, какое имя он хотел бы получить, тот ответил: «Генрих. Так зовут папу, я не хочу называться Людовиком». Впоследствии его собственный старший сын унаследовал его имя.)
На выходе из церкви процессию встречали мальчишки, которым полагалось бросить несколько монеток или хотя бы конфет. Если крестный отказывался это сделать, то мог выслушать много обидных эпитетов и замечаний.
Бедные женщины сами кормили грудью своих детей; богатые родители отдавали их кормилице. В Париже были целые конторы по найму кормилиц; кандидатки приходили в Париж, когда их собственному ребенку исполнялось семь месяцев, и возвращались обратно с детьми; за ними должен был присматривать кюре. Существовало строгое правило: не брать больше одного ребенка, но и он часто умирал в дороге или в деревне, куда его приносили и где не могли создать ему хорошие условия для жизни. У дофина Людовика сменились четыре кормилицы: одна не понравилась королеве-матери, другую отверг врач, потому что она была неряхой. К четвертой кормилице мальчик очень привязался и звал ее мамой Дундун; она рассказывала ему сказки о братце Лисе и научила его читать. Но это было много позже, а поначалу у младенца возникли трудности: он не мог как следует сосать. Вызванный хирург обследовал его ротик и заявил, что всему виной уздечка, которую следует удалить. Эту операцию бедному малышу проделали три раза.
У молодых матерей была еще не слишком развита грудь, и на этот случай существовала уникальная, не дожившая до наших дней профессия «сосуна»: это был мужчина, который должен был отсасывать молоко из женской груди, чтобы появился сосок или лучше шло молоко. После отлучения ребенка от груди (обычно это происходило на шестнадцатый месяц) этот же человек должен был отсасывать излишки молока. По понятным причинам многие женщины не желали прибегать к его услугам, тогда для этой же цели использовали маленькую собачку или обращались к женщине.
В Эльзасе отлучение от груди происходило на третьем-четвертом месяце жизни, и это подвергало младенцев риску пищевого отравления из-за чересчур резкого перехода от материнского молока, поддерживающего иммунитет, к взрослой пище на основе злаков.
Родные с нетерпением ждали, когда ребенок произнесет первое слово. В Провансе полагали, что если этим словом будет «папа», то следующий ребенок будет мужского пола, а если «мама» – то женского. Первый прорезавшийся зуб тоже был целым событием: ребенок получал подарок от крестного или крестной. То же случалось, когда первый молочный зуб выпадал. Ногти ребенку старались не стричь как можно дольше: считалось, что длинные ногти оберегают от болезней или не дадут ребенку стать вором. Когда малыш делал первые шаги, он превращался из младенца в ребенка. Зачастую его детство кончалось, когда с него снимали платьице и слюнявчик и наряжали во взрослую одежду.
3. Воспитание
Маленький человек. – Игрушки и игры. – Воспитание дофина. – Порка. – Нравственность. – Приобщение к ремеслу
К ребенку не относились как к полноценному человеку, пока он не войдет в «разумный возраст», то есть не достигнет семи лет. После этого ребенок, как правило, воспитывался эмпирически, без всяких особых психологических подходов. Он присутствовал при всех выдающихся событиях в жизни своей семьи или города: кончинах, свадьбах, рождении детей; праздниках, торжественных шествиях. Никому бы и в голову не пришло, что вид публичной казни или драки в кабаке может пагубно отразиться на неокрепшей детской психике.
Рене Декарт (1596—1650) первым поднял вопрос о сущности ребенка. В его представлении ребенок, находящийся в полной зависимости от своих влечений и наставников, – зверек, порождение своих инстинктов и привитых ему навыков, он не способен к независимому мышлению.
Дети не привлекали тогда внимания литераторов, только художники изредка запечатлевали сценки с участием детей. Нам было бы совершенно невозможно представить, как протекала жизнь ребенка в те времена, если бы не дневник Жана Эроара (1551—1628), повествующий во всех подробностях о детских годах Людовика XIII.
Личная жизнь короля с самого начала была публичной. При родах королевы присутствовали принцы крови: во время рождения Людовика Генрих IV велел принцу де Конти, графу де Суассону и герцогу де Монпансье подойти к повитухе, чтобы посмотреть на ребенка, еще не разделенного с плацентой, после чего открыл двери королевской спальни, и туда ринулась толпа из двухсот человек, до сих пор дожидавшихся в передней и кабинете. В спальне едва можно было повернуться, чтобы перенести королеву с родильного кресла на постель. Повитуха было возмутилась, но король похлопал ее по плечу и сказал: «Молчи, молчи, не сердись, этот ребенок принадлежит всем, все должны ему радоваться». Подросший Людовик как-то крикнул своему гувернеру: «Надеюсь, что однажды я буду принадлежать себе», но этому не суждено было сбыться.
36
Через сорок дней после родов мать с ребенком и повитухой, а также все женщины в доме отправлялись в церковь, чтобы получить благословение после родов. Эта церемония должна была состояться непременно, даже если роженица умирала родами.