Страница 37 из 72
Симптомами чумы были жар, бубоны, язвы, резь в желудке, учащенное сердцебиение, усталость, ступор или тревожное состояние, затрудненное дыхание, частая рвота, кровотечения, потеря аппетита, сухой и горячий язык, блуждающий взгляд, бледность, дрожь во всем теле и зловонные экскременты – так их описывал еще Амбруаз Паре. Сложнее было выявить легочную форму этой болезни, быстро вызывавшую смерть, так что врачи даже не успевали осмотреть больных. С 1617 по 1642 год чума пришла в восемьсот французских городов, унеся на тот свет около двух миллионов человек.
Ее по-прежнему называли «народной болезнью», потому что эпидемии всегда начинались в злачных кварталах, неподалеку от боен и рыбных рынков, среди ремесленников-текстильщиков. Очень скоро целый город превращался в гетто, и деятельность всех жителей сводилась к захоронению умерших. Те, кто мог, старались следовать старой мудрости: «Уходи дальше, возвращайся позже». Но такая возможность была только у богатых, имевших загородные дома, так что чума ярко высвечивала социальное неравенство (в 1606 году, когда в Париже свирепствовала чума, двор перебрался в Фонтенбло). Как только появлялась угроза чумы, городские власти торопились делать запас продовольствия, так как следовало опасаться скорой нехватки рабочих рук на полях. Городам приходилось влезать в долги, чтобы покрывать расходы, вызванные борьбой с эпидемией (строительство лазаретов [32], найм персонала для ухода за больными, плата врачам), а на доходы рассчитывать не приходилось. Чума неизбежно порождала голод…
Предупреждением эпидемии и борьбой с нею занимались власти, врачи и церковники. Эшевены назначали комиссии из врачей и хирургов и наделяли их чрезвычайными полномочиями. Городские ворота запирали, вблизи города устанавливали санитарный кордон из вооруженных солдат. Заболевших тотчас изолировали, а их дома помечали крестом, дезинфекцию проводили огнем, дома и улицы окуривали ладаном, трупы хоронили по ночам в общих могилах, пересыпая известью, за перемещением товаров и почты устанавливали жесткий контроль. Дезинфицированные продукты помечали особым тавром; письма клали в специальный ящичек, напоминающий дырявую вафельницу, под которой постоянно курились ладан, мирра, розмарин, алоэ, сосна, лавр, вереск и т. д.
Сера, известь, табак и уксус слыли хорошими защитными средствами. На лицо надевали маску, закрывающую рот и пропитанную уксусом «четырех воров»: помимо уксуса в состав этой жидкости входила настойка полыни, вереска, майорана, шалфея, гвоздики, розмарина и камфары. Во избежание заразы лучше было не селиться рядом с церквями (местом многолюдных собраний), кладбищами, бойнями, рыбными рядами, клоаками и прочими «злачными местами» и избегать контактов с теми, кто ухаживал за больными. Могильщики обязаны были носить колокольчики, чтобы предупреждать о появлении своих тележек.
Тех, кто собирал, вывозил и закапывал трупы, а также занимался дезинфекцией постельного белья, окуриванием домов и улиц, белил известью дома зачумленных, нанимали на добровольной основе (тогда им полагалось платить) или принуждали к этому занятию силой (например, приговоренных к смерти). Как правило, они тоже заражались и умирали.
Лечебницы по возможности старались размещать вне городских стен и вблизи воды. В разгар эпидемии мест в таких заведениях не хватало, больных клали вповалку, по несколько человек на одну кровать, строили для них наспех шалаши и бараки. В 16 24 году городские власти Понтуаза выиграли процесс против монахинь из городской богадельни (королевского учреждения), которые, несмотря на письменный запрет кардинала де Ларошфуко, пустили в эту больницу зачумленных. Монахинь приговорили выплатить штраф в тысячу ливров. В 1633 году, во время новой вспышки заболевания, монахини разместили страждущих в своем монастыре, находившемся за городской чертой.
В лечении больных участвовали доктора, хирурги, аптекари и их подручные. Доктора медицины занимали верхнюю ступеньку иерархии; они составляли особую корпорацию, очень ревниво относящуюся к своим познаниям и навыкам. Многие врачи писали ученые трактаты о чуме и о ее лечении, например: Жозеф Дюшен «Чума, распознанная и побежденная самыми отменными и сильнодействующими снадобьями» (Париж, 1608); Пьер Жан Фабр «Трактат о чуме согласно доктрине врачей-алхимиков» (Тулуза, 1629). Один из них, Шарль де Лорм, лейб-медик Людовика XIII, изобрел знаменитый защитный костюм: маска в полфута длиной (16 см) в виде клюва, наполненного благовониями, с двумя отверстиями, соответствующими ноздрям. Под мантией носили сапожки из сафьяна, кожаные штаны, прикрепленные к этим сапожкам, и кожаную же рубашку, заправленную в штаны, шляпа и перчатки тоже были кожаными; глаза закрывали очками. Судя по всему, кожаный костюм должен был защитить от блох.
Хирурги тоже носили этот костюм. Во время эпидемий главное бремя забот падало на них. Было достаточно одного врача, чтобы распознать признаки болезни и назначить лечение, а вот хирургов вечно не хватало: именно они вскрывали или прижигали воспаленные лимфатические узлы, зачастую используя для этого щипцы с длинными рукоятками, чтобы держаться подальше от больного. Они тоже издавали труды о методах лечения чумы на материале своих наблюдений (Эманюэль Лабадье «Трактат о чуме, подразделяющийся на диагноз, прогноз и врачевание. С важными примечаниями». Тулуза, 1620).
В силу срочной необходимости врачебные комиссии мобилизовали многочисленных цирюльников, обещая им в дальнейшем звание мастера хирургии, что позволило бы им стать ровней хирургам и аптекарям.
Аптекари тоже сбивались с ног. Обычно за людьми этой профессии был установлен строгий надзор; на каждом горшочке со снадобьем полагалось проставлять дату изготовления, состав и т. д. С возникновением эпидемии подручных аптекарей срочно бросали на сбор лекарственных трав, которые затем нужно было высушить, растолочь, перемешать, сообразуясь с указаниями мэтра. Разумеется, у каждого уважающего себя аптекаря существовали запасы на подобный случай, но они быстро подходили к концу, а в основе всякого медикаментозного лечения в те времена была фитотерапия. Для лечения зачумленных использовали по большей части потогонные средства, полагая, что с потом выйдет болезнь.
Врачевание основывалось на ученых трудах греков, римлян или арабов, например Авиценны. Лекарства имели минеральную, растительную или животную основу. Металлы, а также «безоаровый камень» (твердые отложения в желудке некоторых жвачных животных, главным образом безоаровых козлов) исполняли роль профилактического и лечебного средства. Во избежание заболевания носили амулеты [33], наполненные ртутью («живым серебром») или истолченным в порошок «рогом единорога», а также драгоценные камни, из которых выше всего ценился алмаз. На детей из благородных семейств надевали коралловые ожерелья в качестве оберега.
В состав всех лечебных зелий входили кровь гадюки и слюна жабы. Самым главным снадобьем считалось универсальное противоядие – сложная смесь из шести десятков ингредиентов, состав которой держался в тайне. Один раз в год ее приготовляли принародно; по всей видимости, ее основой был опиум, а многочисленные растительные компоненты воздействовали только на органы обоняния.
Кое-кому удавалось уцелеть и излечиться от чумы. Один из таких счастливцев, дядюшка Грийо из Лиона, записал в 1629 году в дневнике, как, заметив у себя первые признаки болезни, стал питаться исключительно травяными настоями. На шестнадцатый день из его ноги вышли два маленьких червячка, и это явление, вкупе со рвотой, жаром и головной болью, вызвало у него сильнейшее отвращение. Но уже на следующий день, после обильного носового кровотечения, он почувствовал себя лучше, а вскоре язвы рассосались сами собой.
После каждой эпидемии чумы люди с удвоенной силой начинали радоваться жизни: по свидетельству приходских книг, за каждой вспышкой заболевания шло рекордное число свадеб, в несколько раз большее, чем в годы, предшествовавшие чуме, так что население городов довольно быстро восстанавливалось.
32
Лазареты сооружали в средиземноморских городах, например в Марселе.
33
Ришелье, которому «по долгу службы» приходилось искоренять ересь, ведовство и предрассудки, в амулеты верил безгранично. В моменты обострения болезни он носил под рубашкой ладанку якобы персидского происхождения, содержавшую порошок из истолченных человеческих костей.