Страница 39 из 73
Вечерню в воскресенье Сырной седмицы совершали уже в черных великопостных ризах. В древние времена пустынники египетские собирались в Сырную неделю последний раз за общим богослужением и, испросив друг у друга прощение, уходили в пустыню, чтобы в молитве и безмолвии совершать подвиг Четыредесятницы. В неделю Ваий они возвращались в монастырь. Этот обычай прощения перед Великим постом сохранился и в последующей истории Церкви. Интересные особенности чин прощения имел в русских обителях. В Троице-Сергиевом монастыре он совершался так. После отпуста вечерни на аналое помещали образ Пресвятой Богородицы. Архимандрит прикладывался к раке преподобного Сергия и аналойному образу, потом просил прощения, положив земные поклоны, у монахов на клиросах. За архимандритом следовали священники по двое и братия по двое. Приложившись к раке и иконе, они просили прощения у архимандрита (тот благословлял их рукой) и у клиросов. Во время чина к образам только прикладывались, но не целовали. Затем иноки просили прощения у келаря, казначея и друг у друга. Все это время клирос пел покаянные стихиры. В Кирилло-Белозерском монастыре чин прощения совершался у иконы Пресвятой Богородицы, которую после заупокойной литии выносили в середину храма для целования. Братия ходили по двое и прощались у клиросов. Если кто по болезни не мог присутствовать в храме, то игумен ходил к нему прощаться в келью.
Обид за год действительно накапливалось немало. В одной рукописи XVI века, принадлежавшей Кирилло-Белозерскому монастырю, среди текстов служб находятся весьма необычные стихи, положенные на ноты. Стихи называются «Убо живу и како терплю» ( РНБ. Кир. — Бел. № 649/906. Л. 142–144). Это слезная жалоба клиросного монаха на игумена, келаря, подкеларников и чашников, то есть на все монастырское начальство. Монах жалуется, что живут они, как на чужбине. Игумен, келарь и подкеларники упрекают и порицают их за любую мелочь, а сами, впав в грехи самолюбия, скупости и братоненавидения, творят непотребные дела: вкушают не в установленное время различные яства, а монахам и худых не дают, сами пьют вино, а они ни одной чаши не получают, хвалятся богатством одежд, а нищих и странников не милуют и оскорбляют. Стихи заканчиваются молитвой: «Владыко Царю Небесный Христе Боже наш, подаждь нам терпение противу их оскорбления и избави от насилия их и спаси ны Господи, яко человеколюбец» ( Там же. Л. 144). Ропот на игумена и соборных старцев был тяжелым грехом для монаха, видно и то, что автор стихов — инок явно не подвижнического склада души. Но в монастыри приходили люди разные, были и малодушные. Как любой человеческий коллектив, монастырь не избегал противоречий и столкновений интересов и характеров. И лучшим способом их разрешить было покаяние и прощение друг друга.
На вечерней трапезе после чина прощения троицкий архимандрит угощал всю братию, слуг и служебников монастыря медом как бы в знак того, что никакой горечи обид не осталось в сердцах иноков перед Великим постом. Это угощение совершалось очень торжественно. Монахи сидели в трапезе за столами, клирос пел стихи, диакон держал большую зажженную свечу, а архимандрит обходил всех: сначала священников, потом клиросных монахов и остальную братию. Каждому он подавал по два ковша меду: «обварного» и паточного. Затем садился на скамью, устланную ковром, к нему подходили слуги и также получали по ковшу меда ( Горский. С. 383).
В Волоколамском монастыре игумен после вечерни посещал в кельях всех немощных и больных, кто не смог прийти в храм. В тот же день игумен обязательно посещал всех страждущих и престарелых старцев в Богорадном монастыре. «Сей бо есть долг наш неотложен, — сказано в обиходнике монастыря, — нужнейший всех других дел. Ради этого мы и сами помилованы будем» ( Горский. С. 393).
Монашеский подвиг, смысл которого — труды покаяния и спасения собственной души, еще более усугубляется во время Великого поста. «Душе моя, душе моя, востани, что спиши, конец приближается» — в этих проникновенных и горьких словах звучат призыв и надежда, что душа сможет стряхнуть с себя сонное дремание в грехах и труды покаяния увенчаются успехом: «Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог».
На первой неделе Великого поста все ворота обители, большие и малые, затворялись до пятницы. Никто из монастырских слуг или гостей не входил в монастырь. В понедельник первой недели в девятом часу ночи (около пяти часов утра по нашему исчислению) звонили к утрене, потом следовали часы. Службы первой недели совершались в том же порядке, что и сейчас. Четыре дня — в понедельник, вторник, среду и четверг — служили, по уставу, великое повечерие с Великим покаянным каноном преподобного Андрея Критского. В среду и пятницу служили литургию преждеосвященных даров. Обедня начиналась в четвертом часу дня (то есть около десяти утра). Трапезник к службе «припасал» укроп, на целование в Кирилло-Белозерском монастыре ставили образ Пресвятой Богородицы. После целования братия просила прощения у служившего священника, а на мефимонах первой недели поста (до пятницы) прощения не просили, как это обычно было в монастырях. В пятницу на обедне совершался такой же чин прощения, как и в Прощеное воскресенье, исповедь в этот день совершалась еще и на мефимоне.
В пятницу после литургии, начинавшейся на полчаса раньше, чем в среду, пели канон великомученику Феодору Стратилату и священник освящал «кутью» (коливо, сочиво — пшеницу, сваренную с медом). После освящения священник раздавал монахам антидор и кутью. Обычай вкушения колива в Православной Церкви является выражением веры в воскресение из мертвых, уподобленное зерну, которое, будучи брошенным в землю, хотя и подвергается тлению, но затем возрастает и приносит совершенный плод. В некоторых монастырях во время вкушения колива читали псалом «Благословлю Господа на всякое время» (в Кирилловом монастыре его читали сразу после литургии, еще до освящения колива).
Первая седмица (неделя) Великого поста в обиходниках русских монастырей именуется «Федоровой» в честь святого Федора Тирона. Воскресный день этой недели носит название Торжества Православия. Служба в этот день напоминает о драматических событиях борьбы за святые иконы в Византийской империи. В 727 году император Лев Исавр обнародовал указ, запрещавший почитать иконы. В империи наступила страшная эпоха иконоборчества, продолжавшаяся с перерывами более сотни лет. Святые иконы и мощи бросали в болота, в море и во всякие нечистые места, разрубали секирами, уничтожали фрески и мозаики, иконопочитателей подвергали пыткам, убивали и ссылали. Византийские монастыри опустели, иноки были вынуждены бежать во внутренние районы империи.
Последним из гонителей святых икон был император Феофил. В конце жизни его постигла жестокая болезнь, от которой уста его разверзлись до самой гортани. Жена Феофила — благочестивая царица Феодора увидела во сне Пресвятую Богородицу в окружении сонма ангелов, которые наносили Феофилу многочисленные раны. Феофил все время кивал головой и кричал: «Горе мне бедному! Меня бьют за непоклонение иконам, за неуважение к ним меня мучат» ( Дебольский. Ч. 2. С. 86). В 842 году после смерти императора Феодора повелела освободить всех узников, пострадавших за почитание икон. Восстановив иконопочитание, царица просила константинопольского патриарха Мефодия молиться о своем муже, чтобы Господь простил ему грех иконоборчества. С тех пор, по уставу Церкви, в течение Четыредесятницы после часов в притворе храмов совершаются литии по усопшим. Особым поминальным днем является суббота. Так, в Волоколамском монастыре, как и в других русских обителях, каждую субботу Великого поста (кроме Великой) перед обедней игумен со всем собором служил панихиду.
Восстановление иконопочитания в Византии было ознаменовано торжественным Крестным ходом с иконами в первое воскресенье Великого поста, после которого при большом стечении народа была произнесена анафема гонителям святых икон. С той поры, по уставу Церкви, накануне праздника Торжества Православия совершается всенощное бдение. На праздничной службе в Кирилло-Белозерском монастыре читали «Слово» о явлении Пречистой Богородицы царице Феодоре, которое называлось так: «Если кто не покланяется образу, написанному на иконе, да будет проклят». Его дочитывали еще в понедельник на утрене ( РНБ. Кир. — Бел. № 60/1137. Л. 88–88 об.).