Страница 16 из 72
Но был ли Бурцов таким на самом деле?
Архивные документы рисуют его несколько иначе: «Отставной капитан Бурцов. Из дворян, в службе состоял 15 лет, в офицерских чинах более 14-ти лет, находился в походах и многих сражениях, за отличие награжден орденом Св. Владимира 4-й степени. В декабре 1807 года из Белорусского гусарского полка за болезнью, приключившейся от конского ушиба, переведен в Саратовский гарнизонный батальон, а в 1809 году из капитанов оного батальона уволен от службы с мундиром. От роду ему 31 год…» {41}
В октябре 1810 года Бурцов подал прошение о принятии его на службу вновь в Белорусский гусарский полк. В военном министерстве, прежде чем решить вопрос, проверили формулярный список этого отставного офицера. В нем не было ни одной порочащей Бурцова записи. А ведь такие пометки делали при ежегодной аттестации офицеров в полках, потому что военная администрация тогда, как, впрочем, и во все другие времена, боролась с пьянством, разгильдяйством и самоуправством старших и младших начальствующих в армии лиц. Списки проштрафившихся офицеров подавались в военное министерство регулярно и к нарушителям дисциплины принимали разные меры, обычно — задерживали производство в следующий чин.
Вот, например, список, поданный 19 сентября 1810 года:
«Украинского мушкетерского полка
Поручик Орда по службе ведет себя худо, предан пьянству и в хозяйстве нерачителен.
Прапорщик Улашин в хозяйстве худ.
Белостокского мушкетерского полка
Подпоручик Сергачев по службе требует побуждения, в пьянстве хоть немного, а замечен, бывает иногда в долгах.
Поручик Кобылинский по службе ведет себя посредственно и в хозяйстве посредственен.
Черниговского драгунского полка
Капитан Паламов хотя весьма мало, но пьянству предан.
Ахтырского гусарского полка
Поручик Шахматов по службе ведет себя неизрядно…» {42}
Потому-то 22-летний поручик лейб-гвардии Гусарского полка Петр Чаадаев в 1817 году писал своему юному другу Александру Пушкину, узнав о его намерении поступить в гусары, что разудалые стихи Дениса Давыдова о гусарской службе есть поэтическое преувеличение, полет необузданной фантазии, а сама строевая служба в легко-конном полку — дело рутинное, суровое, требующее определенных знаний, сосредоточенности, умения командовать, но больше — подчиняться. Пушкин ответил ему стихами:
Оковы службы царской действительно оказались тяжелыми для Чаадаева, в будущем автора знаменитых «Философических писем». В 1820 году он, как адъютант гвардейского корпуса, был послан к Александру I с докладом о бунте солдат «государевой» роты лейб-гвардии Семеновского полка. Больше часа продолжался разговор молодого гусара с самодержцем. После этого Чаадаев решил навсегда расстаться с гусарским мундиром и подал прошение об отставке.
Впрочем, бывало, что встречи с императором приносили совершенно другой результат. Так, в декабре 1807 года на аудиенцию в царский кабинет был вызван унтер-офицер Польского уланского полка Соколов, который вышел оттуда уже не унтер-офицером и не Соколовым, а корнетом Мариупольского гусарского полка Александровым. О тайне этого превращения рассказано в книге «Кавалерист-девица. Происшествие в России», впервые изданной в Санкт-Петербурге в 1836 году:
«Если вы полагаете, — сказал император, — что одно только позволение носить мундир и оружие может быть вашею наградою, то вы будете иметь ее!» При этих словах я затрепетала от радости. Государь продолжал: «И будете называться по моему имени — Александровым! Не сомневаюсь, что вы сделаетесь достойною этой чести отличностью вашего поведения и поступков; не забывайте ни на минуту, что имя это всегда должно быть беспорочно и что я не прощу вам никогда и тени пятна на нем!.. Теперь скажите мне, в какой полк хотите вы быть помещены. Я произведу вас в офицеры». — «В этом случае позвольте мне, ваше величество, отдаться в вашу волю», — сказала я. «Мариупольский гусарский полк — один из храбрейших, и корпус офицеров из лучших фамилий, — говорил мне государь, — я прикажу поместить вас туда. Завтра получите вы от Ливена, сколько вам надобно будет на дорогу и обмундировку. Когда все уже готово будет к вашему отправлению в полк, я еще увижу вас…» {44}
Таким образом император Александр I решил судьбу первой в России женщины-офицера и создал исторический прецедент. Женщины стали служить в армии, но только спустя много-много лет. А Надежда Андреевна Дурова в начале января 1808 года отправилась из Санкт-Петербурга в свой полк, который входил тогда в состав 9-й дивизии под командованием сына великого полководца А. В. Суворова генерал-лейтенанта Аркадия Суворова и был расквартирован на Волыни.
Согласно полковому расписанию от 8 февраля 1811 года (более ранних документов не сохранилось) корнет Александров числился в эскадроне майора Станковича (1-й шефский батальон). Вместе с ним там служили ротмистр Мервин, поручики Черняк и Текутев, корнеты Вонтробка и Жолондовский. Всего же в Мариупольском гусарском полку в это время по списку состояло 72 штаб- и обер-офицера. Шефом полка был генерал-майор и генерал-адъютант барон Меллер-Закомельский, полковым командиром — полковник Клебек 1-й {45} . Дурова упомянула в своей книге о четырнадцати однополчанах и написала немало теплых слов об офицерах-мариупольцах: «храбрые мои сослуживцы», «достойные товарищи», «отличное общество офицеров».
Слова о «корпусе офицеров из лучших фамилий», которые Надежда Андреевна вложила в уста императора, можно считать авторским преувеличением, обычным для того времени комплиментом родному полку. На самом деле титулованных дворян (кроме шефа полка барона Меллера-Закомельского) и других представителей «лучших фамилий» здесь не было. Судя по формулярным спискам, вместе с Дуровой в мариупольских гусарах в основном служили выходцы из мелкопоместного дворянства, как российского, так и малороссийского, а также из польско-литовской шляхты. Еще были штаб- и обер-офицерские дети и воинские поселяне, выслужившиеся в офицеры из нижних чинов.
Правда, сохранилось всего 40 формуляров из 70 фамилий, упомянутых в полковом расписании от 8 февраля 1811 года. Но все же они дают представление об особенностях формирования офицерского корпуса армейских гусарских полков в александровскую эпоху и разрушают некоторые стереотипы, порожденные, как правило, советской исторической наукой и пропагандой.
Так, из сорока офицеров крепостными владели прямо или опосредованно только три человека: ротмистр Петр Борисович Мервин, у которого в Тамбовской губернии имелась 21 душа крестьян мужского пола, поручик Петр Иванович Полазан — «за отцом его в Костромской губернии 40 душ» {46} и корнет Александров — «за отцом его в Вятской губернии 150 душ» (так сказано в формулярном списке Н. А. Дуровой за 1815 год, но другие документы ее семьи не подтверждают этого). Остальные офицеры крестьян не имели, следовательно, жили на жалованье и богачами, привыкшими без счета сорить деньгами, их назвать никак нельзя; скорее они были бедняками.
Другое заблуждение касается уровня образованности гусарских офицеров. Гуманитарное образование с углубленным изучением иностранных языков, истории, географии, литературы было тогда доступно далеко не всем представителям дворянства. В формулярных списках 30 офицеров-мариупольцев значится короткое: «Грамоте российской читать и писать умеет», что соответствует нынешней программе начальной школы. Более обширными знаниями могли похвастаться только выпускники кадетских корпусов. Таковых в Мариупольском полку в 1810 году насчитывалось шесть человек: майор Дымчевич, штабс-ротмистр Горич, поручик Шишка, корнеты Бобылов, Дрентель и Клебек 2-й (сын полкового командира полковника Клебека). «Грамоте российской, французской и немецкой, чистописанию, арифметике, геометрии, тригонометрии, алгебре, артиллерии, фортификации, архитектуре, истории, географии, рисованию, черчению, военным экзерцициям, верховой езды искусству обучался», — написано в формулярном списке Осипа Осиповича Шишки, дворянина из Литовской губернии, который провел в стенах Гродненского кадетского корпуса 10 лет и был выпущен в марте 1810 года в Мариупольский полк сразу поручиком {47} .