Страница 49 из 73
— Какая же с моей стороны вина, коли он сам меня бил, что твой художник по драке — англичанин. Небось, скула и сейчас от его кулака мозжит.
Ермолаев настаивает на обвинении и рассказывает, как было дело.
— Дело было вечером. Собралися ко мне гости. Понятно дело, выпили. О том о сем разговаривали. А потом все вдохновились. Песни так каждому в глотку сами и лезут. Хотели было гаркнуть хоровую, а этот вот Кот возьми и начни стучать в стену.
— Ну и что же?
— Ничего больше. Значит, фантазию всю мою испортил.
В свое оправдание Кот то же событие передал в следующем виде:
— Все, что они говорят, это неправда. Фантазия у них не испортилась, орали во всю глотку, что иерихонские трубы. Стены дрожали. Думаю себе: сократить их нужно. Взял, по совести говоря, да загромыхал к ним в стенку.
— Ну и что же было дальше? — спрашивает судья.
— Чему же быть? Известное дело, камедь и больше ничего.
— Какая же камедь?
— Самая обыкновенная. Как они разорались очинно сильно, я и постучись к ним в стенку, а они — ко мне. И пошла у нас музыка — просто стена трещала. Думаю себе: чего в стену напрасно бить?.. В зубы — и разговору конец! Вошел я к ним в комнату и говорю: пожалуйтека, соседушка, на пару слов. Не успел он глазом моргнуть, как я ему сделал под глазами форменное освещение. Ну уж за то и он меня не уважил. Избил — я те дам!
Факт нанесения взаимных побоев был подтвержден всеми свидетелями. Но Ермолаев не признал себя виновным.
— Подрались мы, — сказал он, — это точно. А вот насчет фантазии, что вы скажете, господин судья? Испортил он мне ее или нет? По-моему, за это ему и Сибири мало, а не то, чтобы избить. Я был в песенном расположении, и вдруг…
— Ну чего вдруг? — перебил Кот. — По зубам дал — не ори, как зарезанный. А то какая-то там фантазия.
Мир между сторонами не состоялся. Мировой судья приговорил каждого из обоих соседей к пяти дням ареста.
Прыщ на носу
Никифору Грешечкину 65 лет, а супруге его Марии — 60. Жили муж с женой в мире и согласии, вырастили четырнадцать детей, а в нынешнем году разругались. Причина — прыщ, выскочивший на носу супруга.
— Что это такое у вас, Никифор Васильевич? — спросила супруга.
— Веред.
— Ага, понимаю. Не хочу больше с тобою жить!
— Да ты что, жена?
— Сказала: не могу! Деньги на прожительство изволь мне платить.
Как Грешечкин ни уговаривал свою жену, она осталась непреклонной и переехала на другую квартиру. Помимо того, она обратилась в начале июля 1892 года к мировому судье Сущевского участка Москвы с просьбой обязать мужа выдавать ей вспомоществование.
— За что же? — обратился с вопросом судья к истице.
— Помилуйте, я живу на отдельной квартире от мужа, и он, значит, по закону обязан платить мне деньги.
— Почему же вы не живете с мужем?
— Не могу! Как, значит, вскочил на его носу прыщ — больше не могу! Веред, он говорит. А что это значит? Неверность!
— Вы давно замужем?
— Да лет сорок.
— И вы ревнуете?
— А как же! Недаром у него на носу был прыщ.
— И только?
— Чего больше. Как появился этот прыщ, у меня сразу вышло сомнение: отчего он? Думаю, дело неладно обстоит. А ведь я — жена.
— Я сорок лет был верен своим супружеским обязанностям, — заговорил муж, — четырнадцать человек детей вырастил вместе с ней. И вдруг такая глупость…
— А? Хороша глупость: прыщ-с. Ты не говори лучше!
— Вот баба, так баба. Одной ногой в гробу стоит, а глазами все ищет любви да верности. Не смешно ли, ваше благородие?
— Верно.
Грешечкина возмутилась:
— Я вижу, вы все, мужчины, женских чувств и скорбей не понимаете. У-у, ироды!
Публика хохочет.
Дело кончается миром. Грешечкин взял на себя обязанность выдавать жене вспомоществование, сколько она пожелает.
— А меня не возьмешь к себе? — вдруг спросила она.
— Зачем же, когда ты мною недовольна.
— Ну так и есть! Значит, не зря на твоем носу прыщ был.
Синяя холера
Полюбил Григорий Семенович Марью Никитичну, а она его нет. Страдания и ухаживания довели Григория Семеновича до мирового судьи. Так, по крайней мере, он сам о себе говорил на суде 13 июля 1892 года.
Дело в том, что года три тому назад Григорий Семенович встретил случайно Марью Никитичну и сразу воспылал к ней непобедимой страстью.
Обнял…
— Нахал, что вы делаете! — было ему ответом со стороны возмущенной девушки.
— Люблю вас, и больше ничего.
Звонкая оплеуха.
— Что вы?
— Ничего. Получайте, что следует.
С этого началось. Дальнейшее только обострило отношения. Оскорбления были со стороны возлюбленной постоянными и жестокими. Ни нежные взгляды, ни сладкие слова не действовали на неумолимую Марью Никитичну. Тогда Григорий Семенович оскорбился и изругал жестокую.
Марья Никитична несказанно обиделась и принесла жалобу мировому судье Мещанского участка Москвы. Во время разбирательства она очень жаловалась на своего обидчика.
— Чем же он вас оскорбил? — спрашивает судья.
— Помилуйте, обнимает и целует меня без всякого повода. А главное, в последний раз назвал меня «синей холерой». А разве я синяя?.. Накажите его за срам и клевету.
Мировой судья, принимая во внимание систематичность оскорблений со стороны Семенова, признал его виновным и приговорил к 10 дням ареста.
Холерные бациллы
В июле 1892 года до Рогожской слободы дошел слух о появившейся в Москве холере. Местный обыватель Матвей Ефимович Беляев этими слухами ужасно встревожился и по-своему начал принимать предохранительные меры. Первое, что он сделал, это учредил в своем доме строгую диету: ни сырой воды, ни ягод иметь не дозволялось.
И сам Матвей Ефимович держался тех же правил. Если и позволял себе ходить иногда в трактир, то исключительно с целью поразвлечься и попить чайку.
Однажды он сидел в трактире Копытина.
— Да-с! — неожиданно громко проговорил Матвей Ефимович. — Тщета во всем человеческая!
— Что это с вами, Матвей Ефимович? — обратились к нему знакомые с соседнего стола.
— Ничего-с. Я думаю все об этой самой холере. Сидишь, к примеру сказать, хотя бы в этом самом трактире, думаешь разные житейские думы. А тут вдруг тебя холера хватит — и шабаш всему!
— Ишь как сразу захолерился. А ты лучше меньше думай да побольше пей водки. Вот ничего и не будет! В особенности, говорят, перцовая помогает.
— Почему же перцовая?
— Видишь ли, перец почитается самым сильнейшим средством против этих самых холерных бацилл. В особенности в соединении с очищенной.
— Ну?..
— Право слово!
— Так не заняться ли нам, братцы, избиением этих зловредных животных?
— Пожалуй, да, если вы соблаговолите принять нас в свою компанию.
— Прошу. Только скажите: много ли выпить нужно для их убийства?
— По рюмке на каждую.
Такой рецепт пришелся Матвею Ефимовичу по душе. Компания принялась убивать бациллу за бациллой. Под конец их и совсем не осталось. Так, по крайней мере, думало большинство.
Беляев после этого отправился домой, размышляя о рецепте против бацилл. На пути ему повстречалась Прасковья Григорьевна Волконская. В глазах у Матвея Ефимовича пошли зеленые круги.
— Вот так история… Значит, бациллы-то не все сдохли… Молчать! Расшибу! Прочь!
Он размахнулся и ударил. Только не по воображаемой бацилле, а по лицу Волконской. Ни в чем не повинная жертва упала, обливаясь кровью. На ее крик явился городовой Борисов и задержал безобразника.
При осмотре у Волконской оказались вышибленными многие зубы.
Преданный суду Беляев не признал себя виновным.
— Кто ж, по-вашему, виноват? — обратился к нему судья.
— Холера.
Мировой судья Рогожского участка признал Беляева виновным и приговорил его к пяти дням ареста.