Страница 9 из 93
Несмотря на это, флибустьеры разбойничали в Карибском море еще полтора десятка лет. Последним подвигом пиратов стал беспримерный поход 1695 года, когда, обогнув мыс Горн и грабя всех подряд на своем пути, они достигли Панамского перешейка со стороны Тихого океана. Однако времена были уже не те: поскольку бесчинства не подконтрольных властям флибустьеров препятствовали развитию торговли и экономики колоний, правительства европейских стран твердо решили покончить с этим злом. Пиратов стали… нанимать на службу для преследования их нелояльных коллег: бывший вор должен был вырвать дубинку из рук другого вора.
На короткое время остатки пиратского воинства обосновались на острове Провиденс и в кубинской гавани Тринидад, но и оттуда они были изгнаны кораблями английского флота. Оставшиеся в живых флибустьеры перебрались в Индийский океан. Впрочем, и там их не оставили в покое: извлекая уроки из войн, европейские державы стремились обзавестись большим и хорошо обученным военным флотом, который оберегал бы их экономические интересы. Золотому веку пиратства пришел конец… Но не каперству Корсаров продолжали активно использовать во время многочисленных военных конфликтов, в общественном сознании они были национальными героями, хоть и нападали в основном на торговые, а не на военные суда.
Морской разбой, как и любой разбой вообще, всегда был явлением порицаемым. Жестокость пиратов, нападающих на безоружных людей, измывающихся над женщинами и детьми, не могла найти себе оправдания в глазах общества. Однако в мемуарах бывших флибустьеров говорилось не только о боях и походах; содержавшиеся в них сведения о демократических порядках, принятых среди пиратов, обратили на себя внимание гуманистов, заставив задуматься о том, что толкает людей в пучину порока. Ставшая привычной, а потому почти незаметной повседневная жестокость — выбивание налогов из бедняков, наказания матросов, истязания рабов и наемных рабочих, зверства инквизиции, преследования за веру — породила обратную реакцию. В каком-то смысле пираты были бунтарями против сложившейся системы, но их очерствевшие души не могли подняться выше мести.
В прагматичном и расчетливом XIX веке интерес к «пенителям морей» неожиданно возродился в романтическом ключе. В то время как искатели приключений колесили по свету и рыли землю в поисках пиратских кладов, писатели снабдили еще совсем недавнее прошлое неким романтическим ореолом, каким всегда обрастает в глазах потомков «старое доброе время», сформировав в общественном сознании книжный образ «джентльмена удачи», далеко не всегда соответствующий оригиналу.
Какими же были эти люди, сделавшие морской разбой своей профессией, образом жизни? Что толкнуло их на этот путь?
В XVII–XVIII веках условия труда моряка были одними из самых суровых, сопряженными с многочисленными опасностями. Его жизнь висела на волоске, зависела от благосклонности водной стихии, способности перебороть болезни, превозмочь голод и жажду. Простые матросы, которых зачастую загоняли на корабль силой или под угрозой смерти, представляя службу во флоте альтернативой пребыванию в тюрьме или казни, находились на самой низшей ступеньке общественной лестницы, в то время как именно их тяжелый труд приносил баснословные барыши судовладельцам и торговцам. Полное бесправие и варварские наказания нередко заставляли людей бунтовать; в пираты зачастую уходили не только с целью обогащения, а чтобы вырваться из этой среды, противостоять несправедливости. Недаром пираты обычно щадили матросскую команду захваченных кораблей, жестоко расправляясь при этом с офицерами. Однако представлять флибустьеров этакими морскими «робин гудами» тоже было бы неверно: там, где властвует золото и «люди гибнут за металл», редко встречаются благородство, великодушие и верность.
«Карьера» пирата могла продолжаться меньше года, но были и такие, что прожили долгую и бурную жизнь, оставив след в истории, более напоминающий борозду от крепкого плута, нежели кильватерную струю. В этой книге мы постараемся рассказать и о тех, и о других.
Часть первая
ЖИЗНЬ НА КОРАБЛЕ
Отдать швартовы!
Корабельные верфи… — Строение корабля. — Неповторимый запах. — Бак и ют. — Мачты, паруса и якоря. — Кренгование. — Типы судов. — Имена кораблей. — Флаги
На исходе семнадцатого дня корабли, наконец, вышли из Магелланова пролива. Капитан приказал держать курс на северо-запад, к тропикам, и продрогшие матросы приободрились. Зеленые равнины и голубоватые остроконечные горы Огненной Земли таяли вдали, заволакиваемые туманом. Чайки и альбатросы носились над водой с тревожными криками, иногда мелькая над самой палубой, — и вдруг пропали. В мгновение ока налетел ветер. Натужно заскрипели мачты, захлопали и вздулись паруса, тросы напряглись, как вздувшиеся вены на лбу у измученных людей. Серо-синее море поседело от пенных бурунов, а из глубины уже подымались на поверхность могучие зеленые валы. А потом всё накрыла тьма и настал кромешный ад.
У самого борта выросла стена черной воды и, шипя, обрушилась на палубу, залив задраенный парусиной кубрик, сметая бочонки и ящики. Корабль накренился, крики людей, которые цеплялись за что только можно и, оскальзываясь, падали и катились по палубе, уносино шквалом. «Руби шкоты!» — надрывался боцман. Несколько человек полезли на ванты, зажав в зубах ножи и засунув за пояс топоры, еще несколько навалились на рулевое весло. Захлопали полуосвобожденные паруса, словно силясь совсем покинуть опостылевшие реи; корабль выправился. А уже новая вертикальная громада ледяной воды вырасталау самого бака, пугаюгцая и неотвратимая, как сама смерть. Шипение тысячи гремучих змей, грохот обвала, смертная тишина, звон в ушах — и спасительный глоток обжигающе холодного воздуха, пробирающего ознобом до костей. «Золотая лань», как утка, ныряла в могучих волнах, раз за разом страшным усилием выталкивая себя наверх и стряхивая с себя воду. Так продолжалось два месяца…
Большую часть своей жизни «пенители морей» проводили на соленых просторах океана, их основным домом являлся корабль. Однако дом этот не был уютным и даже не всегда оказывался надежным, о чем свидетельствуют многочисленные кораблекрушения. И дело здесь не только в коварстве морской стихии с переменчивыми ветрами и течениями или в западнях, расставленных подводными рифами у незнакомых берегов, а в качестве кораблестроения, которое оставляло желать лучшего. «Лучше в старой повозке на земле, чем на новом корабле в море» — эту поговорку сложили не кто-нибудь, а голландцы.
Обычно корабельные верфи были примитивными сооружениями, расположенными на морском или речном берегу, и носили временный характер. Их устраивали в лесистых местностях с преобладанием дубов [12]и буков — основного материала для строительства кораблей (на сооружение только одного английского военного корабля «Виктори» в XVIII веке пошло шесть тысяч дубов). Судовладельцы часто сами ходили на своих кораблях, что заставляло их тщательно следить за процессом постройки судна, пресекая небрежение и заставляя исправлять недостатки. Но в конце XVI века, когда корабли стали делать на заказ и подрядчик уже не являлся владельцем судна, качество кораблей ухудшилось.
Чаще всего собственниками являлись небогатые дворяне, держатели каперских патентов, или торговцы, реже — знатные аристократы. Корабли строили в количестве, необходимом для удовлетворения экономических нужд местного населения — рыбаков и торговцев. Но когда наличие крупного и хорошо оснащенного флота стало делом государственной важности, появились большие королевские верфи, на которые отпускались ассигнования из казны. Во Франции крупными кораблестроительными центрами были Нант, Байонна, Дюнкерк и Марсель, в Англии — Портсмут и Плимут, в Голландии — Амстердам, в Испании — Барселона; в севильском порту размещались небольшие верфи для кораблей водоизмещением менее 200 тонн (крупные суда сходили со стапелей в Кантабрии и Америке).
12
«Дуб хорошо сохраняется в воде, и, что особенно важно, его совершенно не берет морской червь, в отличие от других пород деревьев» (Эксквемелин А Пираты Америки).