Страница 94 из 112
Лави утверждал, что «царь нежно любит юного князя, который служит утешением его подданных, любящих его до обожания. Царь решил, если бы сын его остался в живых, отдать престол тому из двух великих князей, который окажется наиболее достойным». 30 июля (11 августа) 1719 года французский дипломат писал: «Надеются, что по возвращении его царского величества (в Петербург с театра военных действий в Финском заливе. — В.Н.) великий князь, сын покойного царевича Алексея Петровича, будет объявлен наследником русского престола и что это послужит действительным средством восстановить доброе согласие между здешним двором и императором, который, вследствие связей крови, некоторым образом вынужден принять его сторону [83]. Достоверно, что с тех пор как юный принц помещен в апартаментах Летнего дворца вместе с принцессой, сестрой своей, штат его прислуги увеличен и с ним очень милостиво обращаются ее величество и принцессы, ее дочери. Он кажется вполне достойным их любви, потому что кроме того, что это один из самых красивых принцев, каких только можно встретить, он обладает чрезвычайной миловидностью, необыкновенной живостью и выказывает редкую в такие молодые годы страсть к военному искусству» (200). Справедливости ради надо заметить, что интерес к воинской атрибутике характерен для многих мальчиков этого возраста.
Лави рассказывает об интересном случае, произошедшем 12 октября 1719 года:
«…праздновали день рождения великого князя Московского, сына покойного царевича Алексея Петровича, которому исполнилось восемь лет (на самом деле мальчик был ровно вдвое моложе, но недостаточно осведомленный иностранец был введен в заблуждение удивительно высоким для его лет ростом и необычайно ранним умственным развитием. — В.Н.). Юный князь вошел в бальную залу с двенадцатью гренадерами, остановил танцы и произвел учение своим солдатам; заметив одного высокого прусского офицера, он заставил его надеть гренадерскую шапку». Затем молодой Петр Алексеевич сделал иностранцу комплимент:
— Едва ли у прусского короля есть люди красивее и выше тебя ростом.
Но этим замечанием мальчик не удовлетворился. Он приказал одному из своих гренадеров встать на стул и заявил пруссаку:
— Теперь он выше тебя. А затем прибавил:
— Но самые высокие люди не всегда самые храбрые, а я своими доволен» (201).
В июне 1721 года голштинский камер-юнкер Берхгольц рассказал о своих первых впечатлениях от встречи с маленьким великим князем и его старшей сестрой Натальей: «…они как вылитые из воску и ангельской красоты. Великому князю, говорят, только шестой год, а сестре его осьмой, но они уж довольно велики для своих лет». Голштинец отметил, что царские внуки «имеют свой особенный стол, так же как и обе старшие принцессы» (202), то есть Анна и Елизавета.
В том же году Петр I принял императорский титул, после чего его дочери стали именоваться не царевнами, а цесаревнами. Но на статусе Петра-младшего эта перемена заметно не отразилась. На совещании Сената и Синода 23 декабря 1721 года высшие светские и духовные сановники постановили: «…где в титулах вспоминалось великому князю и цесаревнам благородство… приличнее употреблять слово благоверные, потому что титуловаться благородством их высочеству по нынешнему употреблению низко, ибо благородство и шляхетству дается». Петр I с этим решением согласился (203).
Тем не менее с начала 1720-х годов иностранные наблюдатели начали замечать изменения в положении малолетнего Петра при дворе его царственного деда. В 1720 году внук государя впервые появился на миниатюрном семейном портрете Петра I работы Григория Мусикийского (204), а два года спустя Луи Караваком был выполнен парный портрет Петра и его сестры Натальи, на котором дети изображены в виде Аполлона и Дианы.
Иностранные дипломаты проявляли заметный интерес к фигуре маленького великого князя, поскольку видели в нем вполне реального претендента на престол могучей российской державы. Для этого были все основания: мальчик являлся последним оставшимся в живых отпрыском династии Романовых по мужской линии, а женщины никогда прежде не занимали русский трон. Наибольшую озабоченность его судьбой выражал австрийский посланник граф Стефан Кинский, поскольку маленький Петр состоял в прямом родстве с домом Габсбургов, являясь по матери родным племянником императрицы Елизаветы Христины. Кинский обратился с представлением к петербургскому двору, заявив, что «великий князь Петр не получает достойного воспитания, живет во дворце окруженный женщинами, вследствие чего может оказаться ни к чему не способным; из этого видно, что его императорское величество не хочет объявить его наследником престола; но может ли отсюда произойти что-нибудь доброе, кроме нарушения союза между двумя империями?» (205)
Ходатайство австрийского дипломата было оставлено без ответа, а вскоре, в начале 1722 года, Петр I издал знаменитый «Устав о наследии престола», в котором провозгласил право монарха назначать себе преемника по собственному волеизъявлению. Тем самым многовековая традиция наследования русского трона по мужской линии отменялась. Шестилетний Петр в принципе не терял прав потенциального наследника, но его шансы на получение российской короны сильно снижались: он был еще слишком мал, чтобы успеть проявить себя и понравиться своему великому деду, здоровье которого всё ухудшалось. Для государя была более предпочтительна кандидатура его любимой дочери Анны — уже достаточно взрослой и весьма разумной девушки.
Петр Великий умер, не успев назначить преемника. В момент его предсмертной болезни в силу позиций придворных группировок были только две реальные кандидатуры на роль будущего монарха: маленький Петр и Екатерина Алексеевна. За первого выступали представители родовой знати в лице князей Д. М. Голицына, Г. Ф. Долгорукого и А. И. Репнина, вторую поддерживали князь А. Д. Меншиков, граф П. А. Толстой и генерал И. И. Бутурлин. Братья Апраксины разделились: младший, Петр Матвеевич, был на стороне великого князя, а Федор Матвеевич — на стороне императрицы (206). При поддержке гвардии победу в этот драматический момент одержала партия Екатерины. Старший внук [84]Петра I вступил на престол через два года.
Птенцы «птенцов гнезда Петрова»
К числу соратников Петра I принадлежали люди разного возраста, кое-кто годился ему в отцы. К примеру, князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский был на 30 с лишним лет старше государя, а его сын Иван — моложе года на три — четыре. После смерти отца 17 сентября 1717 года Иван Федорович занял его место: Петр I даровал ему титул князя-кесаря и поручил руководство Преображенским приказом; правда, при новом начальнике этот орган политического сыска уже не имел прежнего значения, поскольку его частично оттеснила от дел петербургская Тайная канцелярия.
Государь относился к младшему Ромодановскому с большим доверием и оказывал ему такие же знаки внимания, которых прежде удостаивался его отец. При приезде нового князя-кесаря в Петербург в апреле 1718 года «в почет ему не только стреляли троекратно из пушек, но и сам его величество, в качестве вице-адмирала, с большою свитою явился к нему навстречу, принял его с глубоким уважением и вместе с генерал-лейтенантом Бутурлиным сел спиною к вице-царю на переду кареты, привез его таким образом во дворец, где его также со всем почетом приветствовала царица вместе со всеми своими дамами и усадили его в кресла, а царь и царица стали по сторонам и потчевали его вином и водкою» (207).
Ромодановский-сын был женат на Анастасии Федоровне Салтыковой, родной сестре вдовой царицы Прасковьи Федоровны. Петр неукоснительно следил за тем, чтобы княгине Ромодановской также воздавались всевозможные почести. На обеде у генерал-адмирала графа Апраксина он заметил, что царица Екатерина Алексеевна и мекленбургская герцогиня Екатерина Ивановна сидят, в то время как княгиня-кесарша стоит. Дамы были немедленно оштрафованы за недостаток почтения к высокой особе — они «должны были выпить по рюмке крепчайшего венгерского вина» (208).