Страница 16 из 112
Иногда Толстой сравнивал итальянские города с Москвой: «Обыкность в Неаполе у праздников подобна московской. У той церкви, где праздник, торговые люди поделают лавки и продают сахары и всякие конфекты, и фрукты, и лимонады, и щербеты». Родную Москву ему напомнили и роскошные кареты со знатными седоками, за которыми следовало большое количество пеших слуг (100).
Толстой отправился в заграничное путешествие не ради отдыха и экскурсий, его основной задачей являлось обучение военно-морскому делу. Итальянская морская практика Петра Андреевича продолжалась в общей сложности два с половиной месяца. В первое, самое продолжительное плавание он отправился из Венеции 10 сентября 1697 года, а вернулся 31 октября. В путевых записках отмечено: «Нанял я себе место на корабле, на котором мне для учения надлежащего своего дела ехать из Венеции на море, и быть мне на том корабле полтора месяца или больше…» Это плавание являлось каботажным, поскольку корабль «Святая Елизавета» шел вдоль восточного побережья Апеннинского полуострова, заходя на Истрию — в Ровинь и Пулу.
В ночь на 21 октября корабль застигла буря. «Нам, — пишет Толстой, — был отовсюды превеликий смертный страх: вначале боялись, чтоб не сломало превеликим ветром арбур [11]… потом опасно было, чтоб в темноте ночной не ударить кораблем об землю или о камень; еще страх был великий не опрокинуть корабля». К счастью, всё обошлось благополучно: мачта не сломалась, корабль не сел на мель и не опрокинулся (101).
Второе морское путешествие было менее продолжительным. Толстой отбыл на корабле из Венеции в Дубровник 1 июня 1698 года, но обратно на этом судне не поплыл, а был высажен на юге Италии, в Бари, по суше добрался до Неаполя, а оттуда 8 июля отправился в третье плавание. Корабль с русским путешественником на борту держал путь на Мальту с заходом на Сицилию. Между двумя этими островами Толстого ждало опасное морское приключение. 16 июля фелюга [12], на которой он находился, встретилась в море с тремя турецкими кораблями, каждый из которых имел на вооружении 60 пушек. Вступать в сражение с превосходящими силами противника было бы безрассудно, поэтому итальянское судно поспешило ретироваться в Палермо, где на время укрылось в гавани вместе с тремя мальтийскими галерами. После ухода из сицилийской акватории турецких кораблей можно было продолжить путь.
Каждое плавание заканчивалось выдачей Толстому аттестата с оценкой его успехов в овладении военно-морским ремеслом. Капитан корабля «Святая Елизавета» отметил, что русский навигатор «в познании ветров так на буссоле (компасе. — В.Н.), яко и на карте, и в познании инструментов корабельных, дерев и парусов и веревок есть, по свидетельству моему, искусный и до того способный». Судя по содержанию второго аттестата, основная задача венецианского судна, на котором находился Толстой, состояла в преследовании заходивших в итальянские воды турецких кораблей. Однако морской бой с османами не состоялся, ибо, как указано в аттестате, противники, «видя свое безсилие, утекли к берегу». Это не помешало капитану засвидетельствовать, что «именованный дворянин московский купно с солдатом всегда были не боязливы, стоя и опирался злой фортуне».
Накануне отъезда из Венеции на родину, 30 октября 1698 года, венецианский дож выдал Толстому аттестат, подводивший итоги овладению им военно-морской наукой, из которого следует, что русский навигатор прошел курс теоретической подготовки и получил навыки кораблевождения, управляя судном во время осенних штормов, в осеннее время 1697 года «в дорогу морскую пустился, гольфу (залив. — В.Н.) нашу переезжал, на которой чрез два месяца целых был неустрашенной в бурливости морской и в фале фортун морских не устрашился, но во всем с теми непостоянными ветрами шибко боролся». Кроме того, в аттестате отмечено, что русский волонтер ознакомился в Италии с географией и математикой. Венецианский дож свидетельствовал, что Толстой — «муж смелый, рачительный и способный» (102). Если верить этим оценкам, получалось, что в лице вернувшегося на родину волонтера Россия могла бы приобрести превосходного моряка. Однако проверить это не удалось — Петр Андреевич более не служил на море ни одного дня. Петр I использовал его на дипломатической и административной работе.
Боярин становится рыцарем
Особое место в ряду поездок русских путешественников за границу занимают странствия Бориса Петровича Шереметева, отправившегося в путь через три месяца после отъезда из Москвы Великого посольства. В указе Шереметеву цель его поездки формулировалась следующим образом: «…ради видения окрестных стран и государств и в них мореходных противу неприятелей Креста Святого военных поведений, которые обретаются во Италии даже до Рима и до Мальтийского острова, где пребывают славные в воинстве кавалеры» (103). Позже, во время аудиенции при дворе германского императора Леопольда I, Борис Петрович заявил, что его путь лежит на Мальту, к тамошним кавалерам ордена Святого Иоанна Иерусалимского, «дабы, видев их храбрые и отважные усердия, большую себе восприяти к воинской способности охоту» (104). Инициатива путешествия будто бы исходила от самого Шереметева, которому поездка обошлась в 20 500 рублей.
Историк Н. И. Павленко не без основания предполагает, что в действительности Петр I возложил на путешественника тайную дипломатическую миссию. Тот посетил Речь Посполитую и Австрию, где встречался с польским королем Августом II и германским императором Леопольдом I. Дальнейший его путь лежал в Венецию. «Совершенно очевидно, — пишет Павленко, — что маршрут Шереметева предварял маршрут царя и являлся частью общего плана русской дипломатии по сколачиванию антиосманского союза европейских держав» (105). Шереметев, по всей видимости, добился в своей миссии большего успеха, чем Петр I и великие послы, которые, как известно, в Венецию не попали.
Борис Петрович покинул Москву 22 июня 1697 года. По России он ехал не спеша и без приключений; три дня провел в своей коломенской вотчине, куда на его проводы съехалась вся родня. Навестил он и кромскую вотчину, где пробыл больше недели. Но с момента пересечения русско-польской границы начались неприятности с долей опасности: в Речи Посполитой начался очередной «рокош» — гражданская война, сопровождаемая мятежами, грабежами и убийствами. Благожелательные к России представители католического духовенства посоветовали Шереметеву продолжать путь «с великим опасением». Он решил ехать далее под именем ротмистра Романа, а его свита из царедворцев и слуг была объявлена «равными товарищами». Однако полностью сохранить инкогнито не удалось: поляки заподозрили, что едет боярин со свитой, в связи с чем путешественнику пришлось провести сутки в тюрьме до выяснения его личности и цели поездки через польские земли.
Зато при дворе польского короля Шереметева ожидал почет. 5 ноября путешественник остановился в доме, приготовленном для него по приказанию короля. Не успел Борис Петрович выйти из дорожного экипажа, как к нему явились высшие сановники Речи Посполитой и королевский секретарь Клейст.
— Желаете вы представиться его величеству приватно или церемониально? — спросил секретарь.
— Прошу принять меня без церемоний, — ответил боярин.
На другой день, в пятом часу пополудни, Август II «прислал за Борисом Петровичем вызолоченную карету, обитую внутри бархатом и заложенную в шесть лошадей». Впереди ехали верхом свитские дворяне и слуги Шереметева. Экипаж остановился у самого крыльца королевской резиденции. В приемной комнате гость в присутствии польских сенаторов произнес перед королем краткую речь на русском языке, в которой описал свою службу на дипломатическом и военном поприщах, а затем поздравил его величество с недавно совершившейся коронацией. После этого Шереметев и его свита, по обычаю того времени, были допущены к руке Августа II.