Страница 51 из 74
Два года спустя против налогов на соль восстала богатая Нормандия. Мятежников, называвших себя «босоногими», сначала было около четырех тысяч, но к осени их число увеличилось до двадцати тысяч. Они дали себе и другое имя: «армия страдания», во главе которой встал сельский кюре Жан Морель по прозвищу Мондрен, именовавший себя также «Жан Босоногий». Он объявил об отмене всех налогов, а сборщиков податей велел предавать смертной казни. Восставшие пытались установить связь с собратьями в Бретани и Пуату. Их постигла та же участь, что и бунтовщиков из Перигора. С фронта были отозваны отборные войска под командованием маршала Гассиона и укомплектованные иностранными наемниками, не проявлявшими никакой жалости к местному населению. К началу 1640 года с мятежом было покончено; 2 января пал последний бастион повстанцев – Руан. Канцлер Пьер Сегье лично судил, вернее, казнил вместе с государственными советниками триста захваченных мятежников. (Военный министр Летелье по долгу службы был вынужден присутствовать при пытках крестьян и с трудом переносил это зрелище.) Все налоги были восстановлены, а население еще и обязали содержать расквартированные в Нормандии войска. Руан должен был выплатить в казну более миллиона ливров штрафа, другие города – Авранш, Кан, Байе – несколько меньшие суммы.
На юго-западе, в Гаскони, крестьяне исхитрились почти не платить податей с 1638 по 1645 год. Несколько тысяч крестьян устроили собрания в Миранде в июле 1639 года и в Плезансе в июне 1642 года. По примеру гасконских кроканов взбунтовались жители Руэрга. Перед лицом такой угрозы интендант Верхней Гиени издал приказ о снижении податей. Примечательно, что в Руэрге вожаками мятежников тоже выступали мелкопоместные дворяне.
В 1640 году беспорядки, вызванные протестами против налогов, начались в Бургундии, Ренне, Анже, Мулене. Финансовые чиновники увеличили налоги на напитки, табак, карты, игру; ввели налог на богатых, выявляли ложных дворян и взимали налог на дворянские поместья, если их не эксплуатировал непосредственный владелец.
Надо сказать, что бунты и мятежи никогда не были направлены против особы короля: народ считал, что поборы – результат деятельности чиновников, а монарх находится в неведении о страданиях своих подданных. Сам Людовик XIV, культивировавший образ «отца народа» и при этом нещадно закручивавший налоговые гайки, в своих обращениях клеймил «дурных исполнителей его воли», «обирающих его добрых подданных». Поднимая восстание, крестьяне пытались таким образом привлечь к себе внимание своего августейшего заступника, который недрогнувшей рукой слал против них карательные экспедиции. Со второй половины XVII века в таких акциях стали участвовать даже элитные подразделения, включая королевских мушкетеров.
Область Виварэ, входившая в провинцию Лангедок, на протяжении всего столетия подвергалась самым разным испытаниям: в 1629 году она была опустошена во время похода Людовика XIII против гугенотов (мушкетеры во главе с де Тревилем отличились при осаде города Прива, который был полностью разрушен), с 1625 по 1635 год там бушевали эпидемии. Зима 1669/70 года выдалась особенно суровой: в Лангедоке, от Монпелье до Обена, вымерзли все оливковые деревья. Среди населения начался голод.
Между тем войны, которые вел король, все не кончались, и «чрезвычайные» налоги становились все более обычным делом. При таких обстоятельствах отчаявшиеся люди верили самым нелепым слухам: о том, что слуги короля будут взимать налог на новорожденных детей, на обработку земли, на новую одежду, на шляпы… Эти слухи, передававшиеся из уст в уста, вызвали волнения в Обена, где женщины и ремесленники набросились на сборщиков налогов. Волнения понемногу охватили все окрестные приходы, вылившись в восстание против дворян, богатых буржуа и прочих «кровососов». И вот в такой накаленной атмосфере 30 апреля 1670 года в Обена из Безье приехал откупщик Бартелеми Касс и тотчас вывесил афиши, призывающие платить налоги. Обезумевшие женщины стали ломиться в двери его дома, Касс выпрыгнул в окно и бежал, в него бросали камнями. Зачинщика беспорядков посадили в тюрьму, однако на следующий день те же самые женщины выломали двери тюрьмы, освободили пленника и решили бросить Касса в реку (как правило, зачинщиками всех крестьянских бунтов выступали женщины).
В окрестных деревнях бил набат. Группы крестьян, вооруженных косами и мушкетами, призывали возмущенное население браться за оружие. Им не хватало вожака. Все взгляды обратились на зажиточного крестьянина Антуана дю Рура, бывшего офицера, связанного с местным дворянством. Он уступил настояниям народа и встал во главе повстанцев – крестьян и мастеровых. В качестве опознавательного знака была принята синяя лента.
14 мая дю Рур с тремя сотнями людей вошел в Обена (жители открыли ему ворота) и изгнал губернатора; несколько дворян, пытавшихся организовать сопротивление, были убиты, а дома нотаблей разграблены. На столицу области Вильнев-де-Берг выступили уже шесть тысяч повстанцев. Великий прево бежал из города.
Рур не хотел кровопролития и начал переговоры с губернатором, пообещавшим уладить дело миром. Однако король своим эдиктом подлил масла в огонь: он объявил жителям Виварэ, что простит все, кроме кощунственных убийств и «прелестных писем», авторов которых следует выдать для наказания, – иначе говоря, он не прощал ничего и требовал наказания виновных. После этого крестьяне снова вооружились и не пощадили даже священников, разграбив их дома.
Весть о прибытии в Обена солдат еще больше подхлестнула восставших. 23 июня Рур во главе тысячи двухсот человек захватил Обена, отпустил шестьдесят швейцарских наемников, находившихся в замке, и принялся хозяйничать в городе: тех жителей, которые не перешли на сторону народа, убили.
Как бывший военный, Рур составил себе войско, сформировав бригады по приходам, и избрал себе адъютантов. Вместе с тем он понимал, что шансов мало, и обратился к графу Жоржу де Вогюэ с просьбой заступиться перед королем за его несчастных подданных. Под ликующие крики толпы вождь повстанцев снял с себя синий шарф и повязал на шею старому вельможе. Тот пообещал сделать все, что в его силах, и отправился для переговоров к полковнику Лебре, производившему разведку с ротой драгун. На возглас графа «Мир! Мир!» – полковник сухо ответил: «Разве с королем здесь говорят о мире? Где те, кто собираются с ним воевать?» Узнав, что парламентера сопровождают полсотни повстанцев, Лебре приказал капитану драгун их перерезать.
21 июля прибыли королевские войска. Вечером 23 июля лейтенанты королевской армии де Кастри и де Бовуар дю Рур (однофамилец вожака мятежников) решили дать сражение при Лавильдье, в чистом поле. Армии повстанцев (1200-2000 человек) противостояли около девяти тысяч солдат короля, включая королевских мушкетеров во главе с д'Артаньяном, шесть рот французских гвардейцев, три пехотных полка, четыреста швейцарцев, четыре кавалерийских эскадрона, две роты драгун и восемьсот ополченцев. Кроме того, к королевской армии примкнули окрестные дворяне.
Кавалерия двинулась вперед легким галопом, Лебре выстроил авангард в боевом порядке, в то время как двадцать драгун и столько же мушкетеров вырвались вперед, стреляя из пистолетов, чтобы затеять стычку. Только один батальон Рура ответил тридцатью ружейными выстрелами, убив одного мушкетера и одного гвардейца.
После поражения при Лавильдье Рур заехал к себе в Ла Шапель, поцеловал жену, сумел скрыться от преследователей и отправился… в Париж, чтобы представить королю челобитную с изложением несчастий жителей Виварэ и злоупотреблений господ и выборных. Правда, перед этим он обратился за советом к одному прокурору из Тулузы, который сообщил Руру, что его ищут, и посоветовал поскорее укрыться в Испании.
В Виварэ царило смятение, деревни опустели. По обычаю того времени войска размещали в деревнях, жителей подвергали насилию и грабежу В ужасной резне погибли более шестисот человек.
25 июля в Ниме учредили особый суд, который под охраной прибыл в Обена. Тюрьмы Вильнева и Обена были переполнены. 27 июля семерых главных бунтовщиков повесили. На следующий день начались судебные процессы. Двух обвиняемых колесовали, шестерых повесили на рынке, еще двух отправили на галеры, множество подвергли изгнанию, а двух женщин приговорили к битью кнутом.