Страница 23 из 90
Несчастный обвиняемый попадал в полную изоляцию – с момента ареста он не мог общаться ни с кем из знакомых, да и желающих выразить сочувствие не находилось: все боялись за собственную жизнь. Его помещали либо в епископскую или общественную тюрьму, либо в появившиеся со временем специальные инквизиторские тюрьмы.
После ареста еретика (подозреваемого) представители отправлялись в его дом, где полностью описывали имеющееся имущество. Кроме того, немедленно налагался арест на всё движимое и недвижимое имущество семьи. Члены семьи обрекались на нищету и влачили жалкое существование, потому что не было желающих им помочь. В схожей ситуации оказывались и кредиторы обвиняемого, потому что они теряли свои долговые обязательства. Историки инквизиции описывают случаи, когда жёны, дочери и сёстры даже самых богатых аристократов после заключения кормильца под стражу вынуждены были заниматься проституцией.
Однако в некоторых странах обвиняемого не арестовывали, а вызывали сразу в суд, где подвергали допросу.
С самого начала возникновения инквизиции одним из основных принципов её существования была таинственность – прекрасное средство тотального влияния на чужие мозги и психику, иными словами, психологическое оружие, которое помогало запугивать народ, «разделять и властвовать». Таинственность провоцирует возникновение слухов, которые также «давят на психику» и заставляют людей волноваться, то есть рождают страх, который легко может разрушить человеческую жизнь.
Часто обвиняемые проводили несколько месяцев в тюрьмах в полном неведении, и лишь по истечении нескольких месяцев заключения инквизиторы посылали к ним «гонца», который должен был внушить подследственным желание испросить «аудиенцию» у инквизитора, поскольку общим правилом трибуналов было стремление всегда выставить обвиняемого в качестве просителя.
Измотанный томительным ожиданием, обвиняемый, как правило, соглашался и являлся перед судьями. Тогда его допрашивали так, как будто суд не знал, в каких именно преступлениях его обвиняли. Преступление, которое преследовал инквизитор, было духовным, уголовные действия виновных не подлежали его юрисдикции. Простое сомнение считалось ересью.
Для того чтобы получить у подозреваемого признание, его всячески запутывали и запугивали. Часто обвиняемые признавались в том, чего не совершали, сразу же, чтобы избегнуть мучительного заточения, изнуряющих допросов и невероятных по своей жестокости пыток.
Вот примерный образец допроса, которым рекомендовал руководствоваться инквизитор Бернар Ги:
«Когда приводят еретика на суд, то он принимает самонадеянный вид, как будто он уверен в том, что невинен. Я его спрашиваю, зачем привели его ко мне. С вежливой улыбкой он отвечает, что он ожидает от меня объяснения этого.
Я: «Вас обвиняют в том, что вы еретик, что вы веруете и учите несогласно с верованием и учением святой Церкви».
Обвиняемый(поднимая глаза к небу с выражением энергичного протеста): «Сударь, вы знаете, что я невиновен и что я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской».
Я: «Вы называете вашу веру христианской потому, что считаете нашу ложной и еретической, но я спрашиваю вас, не принимали ли вы когда-либо других верований, кроме тех, которые считает истинными римская церковь?»
Обвиняемый: «Я верую в то, во что верует римская церковь и чему вы публично поучаете нас».
Я: «Быть может, в Риме есть несколько отдельных лиц, принадлежащих к вашей секте, которую вы считаете римской церковью. Когда я проповедую, я говорю многое, что у нас общее с вами, например, что есть Бог, и вы веруете в часть того, что я проповедую; но в то же время вы можете быть еретиком, отказываясь верить в другие вещи, которым следует веровать».
Обвиняемый: «Я верую во всё то, во что должен веровать христианин».
Я: «Эти хитрости я знаю. Вы думаете, что христианин должен веровать в то, во что веруют члены вашей секты. Но мы теряем время в подобных разговорах. Скажите прямо: веруете ли вы в Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Духа Святого?»
Обвиняемый: «Верую».
Я: «Веруете ли вы в Иисуса Христа, родившегося от Пресвятой Девы Марии, страдавшего, воскресшего и восшедшего на небеса?»
Обвиняемый(быстро): «Верую».
Я: «Веруете ли вы, что за обедней, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в Тело и Кровь Иисуса Христа?»
Обвиняемый: «Да разве я не должен веровать в это?»
Я: «Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы веровать, а веруете ли?»
Обвиняемый: «Я верую во всё, чему приказываете веровать вы и хорошие учёные люди».
Я: «Эти хорошие учёные принадлежат к вашей секте; если я согласен с ними, то вы верите мне, если же нет, то не верите».
Обвиняемый: «Я охотно верую, как вы, если вы поучаете меня тому, что хорошо для меня».
Я: «Вы считаете в моём учении хорошим для себя то, что в нём согласно с учением ваших учёных. Ну, хорошо, скажите, верите ли вы, что на престоле в алтаре находится тело Господа нашего Иисуса Христа?»
Обвиняемый(резко): «Верую этому».
Я: «Вы знаете, что там есть тело и что все тела суть тела нашего Господа. Я вас спрашиваю: находящееся там тело есть истинное тело Господа, родившегося от девы, распятого, воскресшего, восшедшего на небеса и т.д.?»
Обвиняемый: «А вы сами верите этому?»
Я: «Вполне».
Обвиняемый: «Я тоже верую этому».
Я: «Вы верите, что я верю, но я вас спрашиваю не об этом, а о том, верите ли вы сами этому?»
Обвиняемый: «Если вы хотите перетолковывать все мои слова по-своему, а не понимать их просто и ясно, то я не знаю, как ещё говорить. Я человек простой и тёмный и убедительно прошу вас не придираться к словам».
Я: «Если вы человек простой, то и отвечайте просто, не виляя в стороны».
Обвиняемый: «Я готов».
Я: «Тогда не угодно ли вам поклясться, что вы никогда не учили ничему несогласному с верою, признаваемой нами истинной?»
Обвиняемый(бледнея): «Если я должен дать присягу, то я готов поклясться».
Я: «Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы дать присягу, а о том, хотите ли вы дать её».
Обвиняемый: «Если вы приказываете мне дать присягу, то я присягну».
Я: «Я не принуждаю вас давать присягу, ибо вы, веря, что клясться запрещено, свалите грех на меня, который принудил бы вас к нему; но если вы желаете присягнуть, то я приму вашу присягу».
Обвиняемый: «Для чего же я буду присягать, раз вы не приказываете этого?»
Я: «Для того, чтобы снять с себя подозрение в ереси».
Обвиняемый: «Без вашей помощи я не знаю, как приступить к этому».
Я: «Если бы мне пришлось приносить присягу, то я поднял бы руку, сложил бы пальцы и сказал: «Бог мне свидетель, что я никогда не следовал ереси, никогда не верил тому, что несогласно с истинной верой»».
Тогда он бормочет, как будто не может повторить слов, и делает вид, что говорит от имени другого лица так, что не принося настоящей присяги, он в то же время хочет показать, что даёт её. В других случаях он обращает присягу в своего рода молитву, например: «Да будет мне свидетелем Бог, что я не еретик».
И если его после этого спрашивают: «Поклялись ли вы?», то он отвечает: «Разве вы не слушали?»».
Признание сопровождалось всегда изъявлением обращения и раскаяния. Инквизиция считала выдачу единомышленников доказательством чистосердечного обращения. Отказ кающегося еретика выдать своих друзей и близких принимался как доказательство того, что он не раскаялся, и его немедленно выдавали в руки светской власти.
Обвиняемому назначался адвокат, которого, однако, тот мог видеть лишь в присутствии инквизиторов. Да и сам адвокат был вовсе не адвокатом с современной точки зрения – он мог не защищать своего «клиента», а исключительно убеждать его признать свою вину.