Страница 4 из 125
«Ощущение черных фраков как траурных сделало их романтическими и способствовало победе этого цвета уже в 1820-е гг.» {28}. Впрочем, победа была не сокрушительной. М. Н. Загоскин до конца дней своей жизни «не носил платья из черного сукна; все его фраки, сюртуки и шубы были темно-зеленого, синего или вишневого цвета. Черный цвет он ненавидел, уверяя всех, что в молодости, когда ему случалось сделать черное платье, то вслед за тем всякий раз следовал для него траур» {29}.
В свою очередь появление «дамы в черном» на балу, именинах, крестинах и других «праздничных действах» наводило панический страх на суеверных хозяев. В. П. Шереметева 2 ноября 1825 года запишет в дневнике: «После обеда я нарядилась и поехала делать визиты. Приезжаю к Новосильцовой, множество народу, мы были на половине лестницы; к счастью, Сергей спрашивает, нет ли праздника. Человек говорит: "День рождения г-жи Новосильцовой, у нас был большой обед", — принуждена была вернуться потому, что на мне было черное платье» {30}.
Некоторые суеверные представления были связаны с ювелирными украшениями. «Молодцы устремились в соперничество красным девам и женам, мужественно решились проколоть свои уши и щеголяют ныне в серьгах с румяными щеками» {31}. «Эти серьги в форме кольца были золотые, гладкие или с чеканкой и иногда довольно большие. Они служили не только украшением, но и, по суеверию, предохраняли от глазных болезней» {32}. Кольцу, которое носили на мизинце, приписывали силу защищать его владельца от сглаза. Украшения, полученные в дар, в некоторых случаях воспринимались как талисманы. Потерять такой талисман предвещало несчастье. «Рассыпать нитку жемчуга» также считалось плохим предзнаменованием.
Шаг отступя от туалета, —
Она бросает быстрый взгляд
На зеркало, — и совершает
Свой смотр, последний свой обзор.
Но ей ничто не угождает.
И недовольна, и томна,
Себе не нравится она…
Не те цветы, не те перчатки,
Направо букля развилась,
А там на платье вдоль накладки
Вдруг нитка бус оборвалась…
О! то зловещая примета!
Не добрый знак! Знать скука ждет
И неудача!"
Плохая примета — дарить булавку (пусть даже с крупным бриллиантом), тем более на свадьбу. Однако М. Паткуль не испугало это суеверие, и, рассказывая о свадебном подарке, она замечает: «Это была булавка, с крупным бриллиантом, оправленным в когтях. Мне же эта булавка тем более была дорога, что он носил ее при статском платье. Как верить после этого предрассудкам, что дарить булавки не хорошо? В нашей тридцатишестилетней счастливой супружеской жизни не только не было ни одной ссоры, но никогда малейшее облако не помрачило пройденного нами пути» {34}.
«Колющие и режущие предметы» — не самый хороший подарок для невесты. Если жених «…подарит невесте ножницы или ножик, любовь их рассечется». В основе данной приметы лежит «принцип аналогии». Однако следующая примета вызывает недоумение: «Жених не должен дарить невесте книгу, иначе любовь их пройдет скоро» {35}. Пользуясь словами В. И. Даля, «это не дурно придумано», чтобы внушить мысль: «…чтение не только не нужно девицам, но еще и вредно»: «…начитавшись романов, женщины стремятся к воображаемому счастью, судят обо всем ложно, вместо чувств питают фантазии», «…что касается науки, то для женщин дело сие чрезвычайно опасное» [4].
«Мужчина имеет многие и различные назначения, женщина имеет одно только: вступать в замужество». Героиня повести В. Соллогуба «Большой свет», «…следуя аристократическому обычаю петербургской знати… тщательно скрывалась от всех глаз до роковой минуты вступления в свет» {36}. В основе этого «аристократического обычая» несомненно лежит суеверие, связанное с влиянием «дурного глаза».
О соблюдении данного «обычая» косвенно говорит и письмо П. А. Вяземского жене: «Ты не довольно поберегла Машу от худого глаза московских баб обоего пола. И не вступив еще формально в свет, она теперь побывала уже в переборе людских толков» {37}.
По словам балетмейстера А. Глушковского, балы были средством, «…чтобы составить себе выгодную партию». Одна из «бальных примет» упоминается в дневнике С. П. Жихарева (запись от 10 февраля 1805 года): «Меня уверяли, что если девушка пропускает танцы или на какой-нибудь из них не ангажирована, то это непременно ведет к каким-то заключениям. Правда ли это? Уж не оттого ли иные mamansбеспрестанно ходили по кавалерам, особенно приезжим офицерам, и приглашали их танцевать с дочерьми: "Батюшка, с моею-то потанцуй"» {38}.
Пока на балу «…маменьки, тетушки и бабушки приводили в порядок гардероб своих дочек, племянниц и внучек», мужская половина «…сражалась за зеленым сукном». Помимо общеизвестных карточных примет у каждого суеверного игрока были свои, индивидуальные приметы. П. Пузино в книге «Взгляд на суеверие и предрассудки» приводит некоторые «чужеземные, чудесные секреты», например: «…во всякую игру выигрывает тот, кто носит при себе сии слова, написанные на чистом пергаменте: +Aba +Alui + Abafroy + Agera + Procha+».
Популярны были следующие приметы: проиграв три раза одному и тому же лицу, не следовало продолжать с ним игру, но в случае неизбежности этого суеверие предписывало переменить стул, или вести игру в другой комнате, или «…никогда не надобно отдавать игорных денег: это приносит несчастие».
По воспоминаниям В. А. Нащокиной, А. С. Пушкин предложил проигравшему несколько раз в карты П. В. Нащокину «на счастье» свой бумажник. «И как раз Павел Войнович выиграл в этот вечер тысяч пять. Пушкин тогда сказал: "Пускай этот бумажник будет всегда счастьем для тебя"».
Известны случаи, когда перед игрой брали «на счастье» детскую руку. В 1911 году в журнале «Этнографическое обозрение» была напечатана работа В. Н. Харузиной «Об участии детей в религиозно-обрядовой жизни», до сих пор не утратившая своей научной значимости.
«..Дети "приносят счастье". Это верование у христианских народов, может быть, покоится на христианизированном представлении о чистоте детской души» {39}. Дети обладают особой силой. «Концентрирование этой силы должно особенно цениться, потому что она дает больше власти, больше влияния на окружающих и окружающее, удачу и с ней связанное благосостояние» {40}. До сих пор лотерейный билет дают вытаскивать детям.
В основе названных карточных суеверий лежит один и тот же магический принцип: явление, предмет, человек в силу своих свойств способны воздействовать на реальность. Это позволяет говорить нам об отношении к карточной игре как к магическому обряду.
Вера в предметы, приносящие счастье, характерна для христианского сознания.
«Да сделай одолжение: перешли мне мой опекунский билет, который оставил я в секретной твоей комоде; там же выронил я серебряную копеечку. Если и ее найдешь, и ее перешли. Ты их счастию не веруешь, а я верю». (Из письма А. С. Пушкина П. В. Нащокину 1832 г.) {41}
Верили, что цветок сирени с пятью (шестью) лепестками, трилистник с «четырьмя листками», орех-двойчатка и другие «исключения из правила» приносят счастье.
«Трилистник траву, ежели кто достать может с четырьмя листками, тот храня ее, на всю свою жизнь будет счастлив и благополучен» {42}.
«Я соскочила с постели, чтобы сорвать цветок сирени, несколько минут впивала в себя запах, потом начала вглядываться в ее красивые формы и искать счастья. Вы не можете себе представить моей радости, когда я отыскала лепесток о шести листочках…» {43}.