Страница 57 из 69
Хотя целью каждого воина было захватить в плен одного или нескольких врагов, общая задача операции конечно же заключалась в поражении противника. Но и это поражение сводилось к некоему условному понятию: город был побежден (признавал себя побежденным), когда нападающим удавалось добраться до главного храма и зажечь огонь в святилище племенного бога. Поэтому символом завоевания в индейских рукописях чаще всего служит горящий храм, в который воткнута стрела.
Захват храма означает поражение местного бога и победу Уицилопочтли: боги выразили свою волю, и теперь любое сопротивление бесполезно. Поражение носило символический характер, оно было отражением решения, вынесенного божествами на сверхчеловеческом уровне. Таким образом, мексиканская война ничем не напоминала «тотальные» войны, доведенные до рокового совершенства нашей цивилизацией. Ацтеки не принуждали противника к подчинению, разоряя страну или уничтожая мирное население, им нужно было свершить волю Уицилопочтли. Как только его волеизъявление становилось явным, война лишалась своей цели. Посмевшим сопротивляться империи, то есть ее богу, оставалось только признать свою ошибку и попытаться выйти из этого положения на наименее невыгодных условиях.
Таким образом, война, начавшаяся с переговоров, заканчивалась договором об уступках. По полю сражения, по улицам захваченного города с объятым пламенем храмом к мешикам направлялась делегация противника. Бой прекращался: это была еще лишь передышка, временное перемирие, благодаря которому начинался удивительный торг. «Мы были неправы, — говорили побежденные. — Мы признаем свою ошибку. Пощадите нас. Мы просим принять нас под покровительство ваших богов и императора. Вот что мы вам предлагаем». И послы перечисляли продукты, товары, драгоценности и услуги, предлагаемые в качестве дани.
Победители чаще всего отвечали, что этих предложений недостаточно. «Нет, не ждать вам нашей милости… Присылайте нам еще каждые десять дней людей, которые служили бы в наших дворцах, сменяя друг друга…» Начинался спор. Побежденные чуть-чуть шли на попятную, в прямом и переносном смысле. «Мы отдадим вам наши земли вплоть до Течко», — сказали, например, разбитые чальки. В заключение ацтеки заявляли: «Подумайте хорошенько о принятых обязательствах. И не говорите потом, что не давали таких обещаний». Дело шло к договору, одобренному победителями и побежденными и накладывающему на них взаимные обязательства.
В основе переговоров лежало понятие о том, что победитель, избранник и орудие богов, обладает всеми правами. Он может, если захочет, уничтожить покоренный город, выслать или перебить всех его жителей, стереть с лица земли его храм. Но он отказывается от этого всеобъемлющего права за некую компенсацию — дань, плату, за которую побежденный некоторым образом выкупает свою жизнь. Мексиканцы требовали, чтобы город признал главенство Уицилопочтли, то есть Теночтитлана, не вел независимой внешней политики и платил дань. Взамен город мог сохранить свои учреждения, обряды, обычаи, язык Город оставался главной ячейкой, центром всей политической и культурной жизни. Его силой заставляли вступить в конфедерацию, но он не был уничтожен как таковой. Империя представляла собой лишь союз автономных городов. Лишь в редких городах, в силу особых обстоятельств, был наместник, назначенный центральной властью: это относилось, например, к Тлателолько, ставшему частью столицы.
Наша современная война с массовым уничтожением, систематическим истреблением целых народов, аннексией или расчленением государств показалась бы древним мексиканцам чем-то совершенно непонятным и невероятно жестоким.
Единственными индейскими правителями, стремившимися уничтожить целые государства, например, положить конец династии Тескоко и стереть с географической карты эту страну, были старый тиран Аскапоцалько Тесосомок и его сын Маштлатон. Поэтому в XVI веке память о них была окружена всеобщим отвращением. В мексиканских письменных источниках о них говорится с осуждением. Когда правителям Теночтитлана и Тескоко удалось в 1428 году свергнуть тиранию Аскапоцалько, они, конечно, постарались, чтобы она не смогла возродиться из пепла, однако призвали к себе Тлакопан — город, принадлежавший побежденному племени, — чтобы властвовать вместе. Так был основан Тройственный союз.
Священная или политическая, мексиканская война всегда была опутана сетью условностей. В первом случае ее даже можно уподобить своего рода организованному поединку ради служения богам, во втором она представляла собой кризис, скоротечный припадок, по случаю которого боги могли изъявить свою волю. Военные походы могли оказаться затяжными из-за огромных расстояний и отсутствия средств передвижения, но сами сражения были короткими.
Все эти перечисленные обстоятельства частично объясняют то, почему последняя развязанная Теночтитланом война обернулась полной катастрофой для империи и ацтекской цивилизации. Дело в том, что испанцы и мексиканцы вели не одну и ту же войну. В материальном плане они сражались разными способами. В социальном и нравственном плане они по-разному относились к войне. Неожиданному нападению из другого мира мексиканцы могли противопоставить лишь совершенно неадекватный ответ, как современные люди — пришельцам с Марса.
Европейцы со своими пушками, шлемами и доспехами, стальными мечами, лошадьми и парусными кораблями обладали решающим превосходством над воинами Теночтитлана с деревянным и каменным оружием, лодками-пирогами и одной лишь пехотой. Разве македонская фаланга или легионеры Цезаря выстояли бы против артиллерии? Рассказы об осаде Мехико показывают, как четко испанские бригантины, простреливая все озеро и несясь на всех парусах, изолировали захваченный город, отрезав пути сообщения и лишив его подкреплений. Из них же видно, что пушки, разрушив стены и дома, помогли конкистадорам вести наступление уже в самом городе.
Но главное — изучая эти рассказы, нельзя не заметить, что все традиционные правила войны, которым инстинктивно следовали мексиканцы, были совершенно естественным образом нарушены захватчиками. Вместо того чтобы вести переговоры перед началом военных действий, они вошли в Мехико, держа мирные речи, а потом вдруг перебили знатных индейцев, собравшихся на танцевальной площадке, во дворе храма Уицилопочтли.
Вместо того чтобы захватывать пленных, они убивали всех, кто попадался под руку, — в то время как ацтеки теряли время, пленяя испанцев или их индейских союзников для принесения в жертву. Наконец, когда всё было кончено, мексиканские вожди ожидали напряженного торга, чтобы установить объем дани для выплаты победителям; они просто органически не могли себе представить то, что произошло потом: крушение всей их цивилизации, свержение богов и верований, уничтожение политических институтов, пытки правителей, чтобы вырвать у них их сокровища, раскаленное клеймо рабства {62}.
Дело в том, что испанцы вели «тотальную» войну; для них существовали только одно государство, монархия Карла V, и лишь одна возможная религия. Вооруженное столкновение было вторично в сравнении с идеологическим. Мексиканцы оказались побеждены, потому что их мышление, основанное на традиционном политическом и религиозном плюрализме, не было приспособлено к конфликту с догматизмом унитарного государства и религии.
Не менее вероятно и то, что само учреждение «войн цветов» явилось мощным толчком к падению Теночтитлана. Из-за них у самых ворот столицы находились инакомыслящие из Тлашкалы, «дабы иметь пленных для приношения в жертву богам». Весьма возможно, что если бы мешики действительно захотели уничтожить Тлашкалу и избавиться от опасности, то смогли бы это сделать, сосредоточив на данном направлении все силы своей империи. Но они этого не сделали — наверное, потому, что в конце концов склонились перед необходимостью поддерживать шочийаойотль(«войны цветов»).
Сами того не ведая, они приберегали для еще неизвестного захватчика союзника, который предоставит ему свою пехоту и пути отступления, когда тому придется отойти после поражения. Что же до республики Тлашкала, она конечно же намеревалась использовать могущественных чужеземцев в собственных целях, чтобы с выгодой для себя завершить войну между мексиканскими городами: она тоже, как и Теночтитлан, не понимала, откуда исходит настоящая опасность, а если и поняла, то уже слишком поздно {63}.