Страница 45 из 61
Позже Карим признался мне, что пожертвование денег Ливану было равнозначно выбрасыванию их на ветер, потому что, кто знает, может быть, завтра пожар разрушительной войны снова прокатится по ливанской земле. Пусть ливанцы сначала докажут, что их намерения восстановить мир серьезны, тогда Карим рассмотрит возможность оказания помощи братьям-арабам.
Абдулла был поражен отсутствием оборудования в лечебнице, в которую был помещен брат Джафара, и опять заговорил об этом. Он сказал, что не в состоянии забыть ужасных условий, в которых живут в больнице раненые. На глаза Абдуллы навернулись слезы, когда он заговорил о мужчинах и женщинах, лишенных конечностей, ограниченных стенами маленьких палат, потому что у них нет ни протезов, ни инвалидных колясок. Абдулла видел людей, привязанных к деревянным столам, людей, совершенно неподвижных, людей, стоически принимавших возможность жизни, лишенной каких бы то ни было радостей.
Абдулла узнал страшную правду, заключающуюся в том, что большинство ливанских раненых не имеют уцелевших родственников, которые могли бы платить за их лечение и содержание.
С болью в голосе он спросил:
– Неужели мир не знает или не желает знать о том ущербе, что был нанесен этой стране?
Я напомнила Абдулле о более счастливых обстоятельствах, сказав, что брату Джафара повезло больше, чем другим, поскольку Джафар регулярно высылал деньги, необходимые для его медицинского обслуживания. Но даже его положение бледнеет по сравнению с теми последними достижениями прогрессивного здравоохранения, которые гарантированы каждому жителю Саудовской Аравии ее нефтяным богатством. Теперь брат Джафара получит лечение согласно последнему слову медицины, потому что Фуад забрал с собой брата зятя, чтобы все они могли жить одной семьей.
Теперь и наш сын хотел, чтобы его отец часть своего личного состояния употребил на нужды Ливана. Абдулла считал, что новый госпиталь, оснащенный наисовременнейшим оборудованием, мог бы стать весьма неплохим началом.
Я подалась вперед, заинтересованная ответом мужа, потому что знала, что Кариму всегда было трудно отказывать просьбам любимого сына.
Карим, желая сосредоточиться, закрыл глаза и принялся потирать лоб кончиками пальцев, когда внезапно покой нашего домашнего собрания был нарушен громким плачем.
Сбитые с толку, мы недоуменно поглядывали друг па друга и не сразу поняли, что этот странный звук доносился из внутренних покоев виллы и что издавала его Фатьма!
По лицу Карима пробежала волна облегчения, поскольку теперь интересы его сына переключились на другой объект. Первым бросился внутрь Абдулла. За ним поспешили дочери и я, оставив Карима на веранде одного.
Сначала я решила, что Фатьма обожглась, потому что она стояла у кухонной плиты и жарила для нашего ужина говядину с луком. Но тут я быстро заметила, что плач не остановил процесса приготовления пищи, поскольку она продолжала мешать находившиеся на сковородке ингредиенты и, казалось, не понимала, что ее стенания слышны даже за каменными стенами виллы.
– Фатьма! Что случилось? – спросил Абдулла.
Голосом обреченного Фатьма пророкотала:
– О Абдулла, благословенна та женщина, что не появилась на свет! Вторая счастливица – это та, что умерла еще во младенчестве!
Отчаявшись до безумия, Фатьма принялась бить себя кулаками в грудь.
Маха выхватила у нее из руки деревянную мешалку, а Амани начала утешать бедную женщину ласковыми словами.
Абдулла вопросительно посмотрел на меня своими карими глазами.
Я пожала плечами, поскольку растерялась так же, как и он. У меня никаких других мыслей не было, кроме одной, что, должно быть, с ней развелся ее муж и взял в дом другую, более молодую жену, хотя в прошлом они выглядели вполне благополучной парой.
Ее муж Абдул занимал у нас в доме сразу две должности: садовника и семейного шофера. Супруги часто говорили, что считают себя счастливчиками, потому что работают на богатых людей, которые хорошо платят и редко наведываются в страну, поэтому у них было достаточно времени, чтобы проводить его со своими детьми, живущими в одной квартире с матерью Абдула в Каире, Однако я знала, что по закону мужчина в Египте, как и в Саудовской Аравии, имеет над женщиной полную власть. И не было ничего необычного в том, что пожилой мужчина взял себе вторую жену или же развелся с первой и привел в дом более молодую и привлекательную женщину.
Опыт всей моей жизни говорил, что в основе всех бед и страданий женщины всегда стоит мужчина. Раздумывая над горькими словами Фатьмы относительно несчастной женской доли, я решила, что причиной ее горя был мужчина, ибо что может еще до такой степени расстроить женщину в возрасте Фатьмы, как не мысль быть в такие лета брошенной мужем.
Абдулла, Амани и я отвели Фатьму в гостиную и усадили в кресло, а Маха осталась присматривать за незаконченной стряпней.
Всю дорогу Фатьма стонала и прижимала ладонь к макушке, словно человек, пытающийся заглушить боль.
Желая разузнать о причине ее горя, я сделала знак детям, чтобы оставили нас одних, и без обиняков спросила ее:
– Фатьма, что, Абдул развелся с тобой? Фатьма подняла голову и взглянула на меня, ошарашенно заморгав мокрыми от слез глазами. Она повторила мои слова:
– Абдул? Развелся со мной? – она улыбнулась одними губами. – Этот старик? Пусть только попробует! Я проломаю его лысую голову, как яичную скорлупу, и изжарю на тротуаре его мозги.
Я едва сдержалась, чтобы не рассмеяться вслух. Карим часто любил повторять, что Абдул, на его взгляд, живет в страхе перед женой и что в арабском мире есть по крайней мере одна замужняя женщина, не нуждающаяся в моих советах.
Абдул был в два раза меньше Фатьмы, и однажды Карим случайно собственными глазами увидел, как Фатьма огрела мужа по спине большой палкой. Я спросила:
– Тогда, если дело не в Абдуле, что же все-таки случилось?
Морщинистое лицо Фатьмы осунулось, и она словно растворилась в своих мрачных мыслях. Она так тяжело вздохнула, что я сразу поняла – ее печаль сидит глубоко в сердце. Я в недоумении спрашивала себя, что же могло послужить причиной такого страдания.
– Фатьма! – напомнила я ей о своем существовании.
Вдруг ее лицо стало ярко-красным, и отчаяние Фатьмы прорвалось наружу.
– Все дело в моей внучке Алхаан! Ее отец – чудовищный человек, осел, а не мужчина, этот Нассер! Я бы убила его собственными руками, если бы только моя дочь позволила мне это! Но нет! Она говорит, что она и ее семья может жить так, как считает нужным!
Глаза Фатьмы блеснули гневом, а ее невероятных размеров грудь от негодования заходила ходуном.
– Моя собственная дочь требует, чтобы я не вмешивалась в дела ее семьи! – она в ужасе посмотрела на меня. – Вы можете себе это представить? Не иметь права голоса в жизни моей собственной внучки?
Чувствуя себя страшно заинтригованной, я спросила:
– Что же Нассер сделал со своим ребенком? С твоей внучкой?
Про себя же я с уверенностью подумала, что раз мать девочки не возражала, значит, никакого вреда ребенку не могли причинить.
– Этот Нассер! Он из маленькой деревушки. Что он может знать?
Я в удивлении отпрянула назад, потому что Фатьма плюнула на наш покрытый новыми коврами пол.
Фатьму понесло; она проклинала Нассера, призывала дочь и молила Аллаха спасти свою внучку.
Я потеряла терпение и, возвысив голос, потребовала дать мне ответ.
– Фатьма! Скажи мне немедленно! Что случилось с твоей внучкой?
Безутешная и потерянная, Фатьма крепко стиснула мне ладонь и сказала;
– Сегодня. Сегодня они сделают Алхаан женщиной. В девять часов к ним придет брадобрей. Я не верю, что этот обряд так уж необходим. Ни с одной из моих дочерей мы не обходились подобным образом. Все этот Нассер! Помогите мне, госпожа, пожалуйста…
Прошлое вспыхнуло у меня в памяти. Как хорошо я помнила эту жуткую историю, рассказанную мне старшей сестрой Нурой, когда ее тоже сделали женщиной.