Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 49 из 62

Эта порочная практика, по-видимому, продолжалась годами; однако в 1852 году в «Лос-Анджелес Стар» можно было прочесть следующее: «Большое жюри обвинило мэра, начальника полиции города и начальника тюрьмы в продаже труда индейцев, арестованных за мелкие нарушения, и в том, что они делили между собой получаемые таким образом деньги. Начальника тюрьмы… обвинили также в преступном злоупотреблении властью: он предоставлял заключенным выбор — оставаться в тюрьме или быть выпущенным на свободу. В одном случае он даже снабдил заключенного инструментами… чтобы тот смог бежать» (27).

Наконец, нельзя обойти молчанием и ту жестокость, с которой калифорнийцы порой относились к индейцам. Так, в 1841 году, когда индейцы из района Клиар Лейк совершили несколько проступков, их постигло ужасное наказание: солдаты под командованием капитана Сальвадора Вальехо (28)устроили резню, в результате которой погибли 150 мужчин, женщин и детей.

Праздники и конные состязания

Насилие — одна из форм наслаждения для мексиканца, и оно не было чуждо даже нашим достойным ранчерос. С дикой радостью предавались они жестоким играм. И если они любили серенады и пикники, то с неменьшим энтузиазмом наблюдали за схватками человека с животным — быком или медведем.

Одним из любимейших развлечений в дни матансы была ловля медведя. Привлеченные запахом крови, медведи по ночам подходили к месту, где забивали скот, а ранчерос с вакерос забавлялись тем, что ловили их с помощью лассо, как обычных бычков. Это была опасная и возбуждающая игра, в которой одинаковую ловкость и сноровку должны были проявить и лошадь, и ее хозяин. Но и жестокая тоже, потому что медведь всегда проигрывал. Один всадник набрасывал лассо ему на шею, другой хватал за заднюю лапу. Каждый из них тянул несчастное животное к себе, в результате чего оно оказывалось задушенным (29). За ночь обычно отлавливали и убивали полдюжины медведей, свидетельствует Уильям Хит.

Другими очень любимыми всеми калифорнийцами играми были коррида и скачки. Калифорнийцу трудно было найти развлечение, в котором не принимала бы участие лошадь, за исключением танцев и музыки, конечно. Скачки сводились к борьбе между двумя лошадьми и подобно корридам проходили в дни религиозных праздников. В такой день никто не работал. Для вакерос это был повод надеть самый лучший костюм и оседлать самого лучшего скакуна. На бегах заключались крупные пари. Ставкой в них могли быть несколько сотен голов скота.

Коррида становилась здесь своеобразным поединком между человеком и животным, потому что в Калифорнии люди сражались с быком, сидя в седле, к величайшему удовольствию зрителей, проявляя в схватке храбрость, граничившую с самоубийством.

Но портрет калифорнийца был бы неполным, если не подчеркнуть его любовь к праздникам. Религиозные или языческие, все они становились поводом для всеобщей радости, громких взрывов петард, фейерверков, обильных трапез и выпивки. Калифорнийцы никогда не делали разницы между святым и языческим. Католические праздники — благословения Девы Марии, обращение к святому покровителю или воздание хвалы Господу — служили поводом для церемоний, в которых языческие ритуалы тесно смешивались с христианскими традициями. Культ святых у испано-американцев имел большее значение, чем в остальном католическом мире. Разумеется, это был культ, пронизанный язычеством, но позволявший этим простодушным мужчинам и женщинам с наивной верой приносить свои невзгоды и боль к подножию алтаря и приобщаться к святым, потому что святые были более реальными, более материальными, более близкими, а значит, более убедительными фигурами, чем Всевышний.

В течение нескольких дней пребывания Чарлза Эдварда Пенкоста в Лос-Анджелесе в начале января 1850 года отмечался какой-то католический праздник, и он, к своему удивлению, увидел девушек и юношей, переодетых по этому случаю в клоунов и дьяволов, «которые предавались всякого рода грубоватым шуткам». И он с еще большим удивлением увидел устроившихся у стены церкви «двух священников (или других лиц)», державших банк игры в монте. «Я не сомневался в том, что их выигрыши пойдут на служение Господу, — говорит добрый квакер, — но это показалось мне весьма своеобразным способом пополнения церковных фондов» (30). Великий четверг, Страстная пятница и Страстная суббота строго соблюдались всеми кали-форнийцами, и «дамы в черном», сообщает У. Хит Дейвис, все три дня ходили в церковь. Вечером в Пятницу был досрочно сожжен Иуда. Такие моменты христианского рвения в народе, предшествовавшие радости Пасхи и продолжившиеся карнавалом, способствовали всеобщему веселью.

Это был повод для балов, званых ужинов, пикников и игры, пришедшей из Испании и Мексики, состоявшей в том, что о голову человека противоположного пола разбивали яйцо, начиненное мельчайшими кусочками серебряной или золотой бумаги, заполненное одеколоном или «любой другой безобидной и приятной жидкостью… идея состояла том, чтобы застать человека врасплох, шутливо разбить яйцо и выпустить его содержимое на голову жертвы». Строго запрещалось разбивать больше одного яйца зараз. Люди из простонародья играли в эту игру на улице, элита — в узком кругу, но все получали от нее одинаковое удовольствие (31).

Эти игры и обычаи представлялись такими же странными для американцев, какой для калифорнийцев была привычка янки гоняться в сочельник за индюком.

В стране, в которой происходят быстрые и резкие социальные изменения, скорее чем где-либо утрачиваются и искажаются традиции. Так было и в Калифорнии, где произошел странный феномен выхолащивания одной культуры и подмены ее другой. Выигрывают те, кого вдохновляют перемены, а те же, кто, как калифорнийцы, цепляется за прошлое, остаются в проигрыше. Не осознав, что эпоха требовала от них гигантских усилий по приспособлению, они были обречены на исчезновение вместе с индейцами. Культура, уже частично уничтоженная францисканскими падре, шла к полному подавлению американской цивилизацией.

Испанистскими пережитками в Калифорнии сегодня являются прежде всего миссии, поддерживаемые с любовью и почтением, но их истинная история не соответствует легенде. Свидетели индейского присутствия — несколько премилых городов с поэтическими названиями и небольшие резервации в пустынях Юга и горах Севера. Какой путешественник, проезжая по этой стране, может вообразить, что 16 процентов индейского населения фантастической территории, называющейся ныне Соединенными Штатами, в момент Конкисты жило в Калифорнии? Знает ли он хотя бы, что «лихорадочные» города побережья были построены на местах бывших индейских деревень и что многие традиции, считающиеся испано-американскими, в действительности являются индейскими?

И если на облике этой страны еще остался след руки индейца, то это иссохшая, закостенелая рука, подобная руке смерти.

Глава Х. Индейцы

Индейское население было в высшей степени неоднородно. На всей территории Калифорнии с севера на юг люди говорили на 138 диалектах, принадлежавших шести разным семьям языков. Перечислять все группы населения, описывать их общественную организацию и нравы от одного племени к другому значило бы уйти далеко за пределы описания повседневной жизни Калифорнии. Поэтому мы удовлетворимся знакомством с этими калифорнийцами по регионам. В целом индейскую Калифорнию можно разделить на три крупных региона: север, центр и юг, к которым следует прибавить территорию шошонов — так называлась группа индейских племен, проживавших на востоке.

Между представителями различных племен существовало некоторое сходство в облике: у всех были черные жесткие волосы, выступающие скулы, раскосые глаза. Однако вокруг племен юки — в центре и могавков — на юго-востоке группировались самые низкорослые и самые рослые народы всего американского континента, и от одного племени к другому были видны четкие различия форм головы и носа, а также цвета кожи. Наконец — удивительная подробность, — среди народов центрального региона были и бородачи.