Страница 9 из 52
В детстве Тэруко казалась маленькой Хинако пришелицей из другого мира, ничего общего не имеющей с большинством местных женщин. И хотя она была неизменно ласкова с подругой дочери и угощала всякими вкусностями, жесты ее и слова казались невыразимо далекими, как если бы она была актрисой или диктором телевидения. Хинако не взялась бы описать свои ощущения, но от изящных манер Тэруко отчетливо веяло холодом.
Теперь перед ней стояла усталая пожилая женщина, почти старуха — впалые щеки, смуглая обветренная кожа. Нет, это лицо никак не могло принадлежать Тэруко Хиуре.
И все же это была она. Ее изящная утонченность безвозвратно растворилась в грубоватом, по-деревенски коренастом теле. Хинако понимала: в том, что мать Саёри состарилась раньше срока, виновато не только время. Во всем ее облике ощущалась тяжесть пережитого горя.
По настороженному взгляду Тэруко девушка поняла, что та не узнала ее.
— Я Хинако Мёдзин, подруга Саёри.
— Хинако? Та самая Хинако?! — Хинако моментально узнала эту манеру растягивать окончания слов. Женщина отложила мокрое белье и подошла к Хинако. — Молодец, что зашла. Я как услышала, что ты приехала, — вот, думаю, Саёри обрадуется.
На какую-то долю секунды Хинако охватило радостное чувство: Саёри жива! Однако ее взгляд тут же упал на видневшийся в открытое окно семейный алтарь с фотографией в траурной рамке. Со снимка, одетая в школьную форменную матроску, глядела Саёри.
На алтаре, как и положено в Бон, лежали цветы и фрукты. Обернувшись к алтарю и сложив руки в молитве, Хинако прикрыла глаза. Даже сейчас она все еще не могла поверить в смерть любимой подруги. Казалось, она участвует в каком-то фарсе или присутствует на репетиции школьного драмкружка.
Закончив молитву, Хинако обернулась к Тэруко и вздрогнула. Взор женщины был обращен куда-то в пространство, зрачки расширились, а лицо приобрело отрешенно-диковатое выражение. Хинако стало не по себе. Этот взгляд напомнил ей давно забытую сцену из детства.
В тот день Хинако пришла позвать Саёри на прогулку. В Якумуре наступила весна. Повсюду цвели лотосы, и деревня плавала в нежной лиловой дымке. Очутившись в саду, Хинако несколько раз окликнула Саёри, но никто не вышел. Немного послонявшись по саду, она наткнулась на парня с винодельни, мывшего во дворе бадью.
— Дома твоя подруга, только тебе сейчас туда лучше не ходить, — сказал ей парень.
Хинако ничего не поняла, однако послушно присела на скамью и приготовилась терпеливо ждать Саёри. Та все не появлялась. Наконец, потеряв терпение, девочка решилась обойти дом с другой стороны и заглянуть в окна.
Еще шагая к дому по дорожке между бамбуковыми зарослями и забором, Хинако услышала странное глухое бормотание. Подойдя ближе, она поняла, что голос доносится из маленькой комнатки в задней части дома. Хинако осторожно заглянула в окно. В узкую щелку между шторами она увидела женскую фигуру в белом балахоне. Хинако не сразу узнала в ней Тэруко. Та как-то странно кружилась по комнате, бубня нечто вроде заклинания. В центре сидела Саёри, тоже в белом балахоне, голова ее свесилась на грудь. Из угла, затаив дыхание, на них таращились две знакомые деревенские бабы.
Хинако скорее почувствовала, чем поняла, что в комнате вершится какой-то странный ритуал.
Внезапно Саёри затряслась, словно тряпичная кукла, и из ее уст стали вырываться отрывистые нечленораздельные звуки. Тэруко все быстрее кружилась, бормоча непонятные слова. Глаза ее гневно сверкали, изо рта брызгала слюна. Вдруг Саёри произнесла какое-то слово. Самое удивительное было в том, что она говорила мужским голосом, лишь отдаленно напоминавшим ее собственный. Охваченная безотчетным ужасом, Хинако не разбирая дороги бросилась прочь.
Она так и не рассказывала Саёри о том, что увидела в ее доме. Казалось, стоит только упомянуть об этом, и Саёри превратится в оборотня с мужским басом.
Лишь спустя время, уже после переезда, Хинако узнала от матери, что Хиура — древний шаманский род. А когда мать добавила, что во время сеанса чревовещания шаманки обычно вселяют дух умершего в тело своей дочери, Хинако лишь понимающе кивнула. Загадка семьи Хиура казалась непостижимой для ее детского разума. Образ Тэруко, в белом одеянии кружащей вокруг Саёри, навсегда отпечатался в памяти. И вот сейчас у Тэруко был такой же взгляд, как во время ритуала, оставившего столь глубокий след в душе Хинако.
— Саёри обрадуется. — Тэруко по-прежнему смотрела в пространство. Ее лицо медленно расплывалось в блаженной улыбке. — Вы ведь с ней были настоящими подругами. Она тебя часто вспоминала. Все гадала, как ты да что.
Сердце мучительно сжалось. Ну почему все так? После отъезда из Якумуры Хинако написала Саёри два письма. Это было уже после того, как они с родителями приезжали в деревню в первый Бон после смерти деда. В тот раз они виделись с Саёри, но нормального разговора не получилось. Проклиная собственное косноязычие, Хинако написала подруге длинное письмо, где постаралась рассказать, как сильно она тоскует по Саёри, своему единственному настоящему другу, и что-то еще в том же духе.
Вскоре пришел ответ — коротенькое письмецо, в котором в основном говорилось об Ущелье Богов. Мысль о том, что Саёри до сих пор бегает туда, вызвала у Хинако сложные чувства. Пожалуй, она ощутила некоторое превосходство над подругой, до сих пор продолжавшей играть в детские забавы.
В следующем письме Хинако рассказала ей о том, что ходит в кружок рисования, и мягко посоветовала тоже найти дело по душе. Ответа не последовало. Хинако решила, что Саёри просто позабыла о ней, и не стала больше писать. Отправлять письма в пустоту было бы слишком больно.
Оказалось, у Саёри была уважительная причина не отвечать на ее письма. Она умерла…
— Простите. Я ничего не знала о смерти Саёри, — тихо промолвила Хинако.
Тэруко с видимым усилием перевела на нее взгляд и стала рассказывать о том, как умерла Саёри:
— Бедняжка утонула в Сакагаве, неподалеку от Ущелья Богов. Судя по всему, она как раз туда направлялась, да, видно, поскользнулась на скале. Речка-то неглубокая, но она ударилась о каменистое дно головой, потеряла сознание, вот и захлебнулась. Все произошло в последний день Бона, так что кое-кто поговаривал, будто ее мертвецы утянули.
Итак, через несколько дней исполнится ровно восемнадцать лет со дня ее гибели. Хинако со вздохом взглянула на старый дом. Окна были открыты настежь, и все убранство комнат было как на ладони. Везде царил порядок, только на чайном столике одиноко застыла чашка. От поросшей хамелеоном [14]каменной ограды нестерпимо парило. В доме ни души. Интересно, куда подевались отец и старший брат Саёри?
В воспоминаниях Хинако из комнаты Кодзи, старшего брата Саёри, постоянно несся оглушительный рок, а отец, дядя Ясутака, периодически появлялся из винного погреба и, перекрикивая музыку, просил убавить звук.
В те годы на них работали около десятка наемных рабочих. Хинако смутно помнила полуголых смуглых мужчин, полоскавших огромные бадьи и корзины и таскавших бутыли с саке. В полдень работники устраивались на веранде на перекур, попивая чай со сладостями. Бывало, отец Саёри присоединялся к ним, что-то увлеченно рассказывая, а Тэруко выносила чай и с легкой улыбкой слушала эти рассказы. В такие минуты ее обычная холодность, казалось, немного отступала.
— Вы больше не делаете саке?
Тэруко отрицательно покачала головой:
— Муж в больнице. Через год после смерти Саёри разбился на машине. После аварии лежит в коме. Сын было взялся продолжить семейное дело, но потом из-за какой-то ерунды поссорился с местной якудзой — вот и пришлось ему покинуть родные края. Знать бы, где он сейчас… Со смертью Саёри все у нас пошло наперекосяк.
В ее голосе не слышалось ни злости, ни горечи. Казалось, она говорит о какой-то посторонней семье. Похоже, беда унесла с собой даже чувства Тэруко. Хинако блуждала взглядом по саду, не находя слов утешения по поводу внезапно обрушившихся на семью Хиура несчастий. На бельевой веревке сохло белое одеяние с черной надписью на санскрите.
14
Хамелеон— растение семейства зауруровых с неприятным запахом (другое название — докудами).