Остров мертвых

Хинако перевела взгляд на массивный дом у верховьев реки, где когда-то жила Саёри. Ее родителям принадлежала единственная в Якумуре винодельня. У Хинако вновь тоскливо сжалось сердце. Неужели Саёри больше нет? Сознание упорно отказывалось верить в ее смерть.

Стараясь отвлечься от грустных мыслей, Хинако повернулась спиной к Ущелью Богов и двинулась вперед.

Дорога вывела ее к центру деревни. Не может быть! Та самая кондитерская, предмет их детских вожделений, стоит на старом месте. А вот в этой зеленной лавке мать всегда покупала овощи. За прилавком молодой парень, как две капли воды похожий на старого хозяина, — наверняка сын. Вот химчистка, парикмахерская, пивная. Здесь почти ничего не изменилось, только вывески стали наряднее.

Хинако не заметила, как оказалась у школы. Перед ней высилось незнакомое бетонное здание невыразительного желтого цвета. При Хинако школа была деревянной. Интересно, когда построили новую? Похоже, довольно давно. По грязно-желтым стенам паутинкой разбегаются трещины. Надо же. Она училась здесь, когда этого бетонного здания еще не было и в помине, а теперь оно уже успело состариться и потрескаться. Внезапно Хинако почувствовала себя древней старухой, под конец жизни вернувшейся в родную деревню.

Посигналив на прощание, уехал в Сакаву последний автобус, открыв ее взгляду новенький опрятный магазин с нарядной вывеской «Мини-маркет Фудзимото». Двадцать лет назад он назывался просто «Магазин Фудзимото». Подумав, что неплохо бы купить чего-нибудь к ужину, девушка решительно направилась к дверям.

Селяне, неторопливо слонявшиеся по магазину с пластиковыми корзинками в руках, деловито обсуждали подготовку к Бону. Хинако смущенно ловила на себе любопытные взгляды, однако стоило ей прямо посмотреть на кого-то из односельчан, как он тут же отводил глаза в сторону. Может, на лбу у нее крупно выведено: «Чужая»? Опустив в корзинку овощи, мясо и яйца, Хинако направилась к кассе.

— Добро пожаловать. — Кассирша посмотрела на Хинако, и лицо ее внезапно просияло. — Ой, Хинако!

Хинако вздрогнула и изумленно взглянула на женщину.

Выразительные глаза, вздернутый носик, аккуратное личико. Да это же Юкари Нисикава!

Точно. Кимихико говорил, что она породнилась с семьей Фудзимото.

Юкари даже привстала со стула, вглядываясь в ее лицо:

— А ты изменилась. Если бы Кимихико не рассказал, я бы и не признала.

— Ты виделась с Кимихико?

Юкари как-то странно засуетилась и торопливо пролепетала, что Кимихико заходил за молоком и памперсами и обмолвился о приезде бывшей одноклассницы.

Хинако слушала Юкари и отмечала, что та как раз нисколько не изменилась. Особенно ее привычка склонять голову набок, очаровательно приоткрыв капризные губки. В школе миловидная и общительная Юкари была всеобщей любимицей. Наверное, не было в их классе мальчишки, который не сходил бы по ней с ума.

Любимым развлечением первоклассников была игра в принцессу. Естественно, роль принцессы неизменно доставалась Юкари. Сидя на самом верху шведской стенки, она со скукой наблюдала, как верные «фрейлины» внизу охраняют подступы к лестнице от мальчишек, пытавшихся похитить «принцессу».

Между девочками-«фрейлинами» и мальчиками-«всадниками» разворачивались нешуточные баталии. Неизвестно, почему мальчишкам так нравилась эта идиотская игра. Возможно, уже тогда их детские души будоражило желание завоевать женщину и безраздельно владеть ею. Однако Хинако и ее подругам, которым так ни разу и не удалось подняться выше «фрейлин», игра не доставляла никакого удовольствия. Если начистоту, то она была им просто отвратительна. Маленьким женщинам совсем не хотелось наблюдать, как мужчины на их глазах отчаянно бьются за право обладать другой.

«В конце концов принцессу из дворца на шведской стенке похитил наследник „Магазина Фудзимото"», — подумала Хинако, глядя в тщательно накрашенное личико Юкари.

— А ты, значит, иллюстратор? Кимихико мне все рассказал. Ты и раньше красиво рисовала. Помню, наш класс всегда украшали твоими рисунками. Я тогда смотрела на них и думала: «Вот бы и мне так научиться». — Юкари пробивала в кассе покупки Хинако. На лице ее застыла задумчивая улыбка.

Мысль о том, что Юкари могла хоть в чем-то завидовать ей, неожиданно поразила Хинако до глубины души. Ведь у Юкари было все, чего недоставало ей самой: милое личико, бойкая правильная речь… Казалось, она просто обречена на безоблачное счастье. Неужели она, эта принцесса Юкари, могла хоть в чем-то завидовать ей, глупой черепахе?!

За спиной Хинако уже прислушивалась к их разговору, ожидая очереди, крестьянка в цветастой панаме и фартуке с нарукавниками, и Юкари, проворно укладывая покупки в пластиковый пакет, торопливо проговорила:

— Ты вовремя приехала, Хинако. Завтра встреча выпускников. Приходи.

— Встреча выпускников?

— Ага. Мы дважды в год собираемся. Под Новый год и в Бон. Так что ждем тебя завтра в два в пивной «Окада». Это через дом от нас. Все наши будут.

Хинако уклончиво поблагодарила. В школе она всегда была тихоней, и без Саёри ей совсем не хотелось идти на эту встречу. И все же, отдавая Хинако пакет с покупками, Юкари снова напомнила:

— Непременно приходи. Будем ждать.

Хинако уклончиво кивнула:

— Постараюсь.

Уже у дверей ее нагнал обращенный к Юкари вопрос крестьянки в панаме:

— Это откуда же такая цаца? По разговору вроде токийка.

Хинако поежилась. Она здесь совсем, совсем чужая. Сердце ее тоскливо сжалось.

Закат окутал горы малиновой дымкой. Сидя на веранде, Сигэ Оно задумчиво глядела в небо. Говорят, если летом небо на закате алое — жди нашествия жуков-вредителей. Вот как-то раз она поленилась сделать обряд против насекомых, так налетели стаи саранчи, сожрали весь урожай. Когда же это было? Сигэ осторожно потрогала языком вставную челюсть.

Последнее время она стала путаться в датах. Ничего удивительного. Как ни крути, а ей почти девяносто. Долгую жизнь она прожила.

Так когда же это все-таки было? Значит, так. Рикима, муж, умер, когда ей исполнилось двадцать девять. Выходит, почти шестьдесят лет прошло. А когда самой Сигэ стукнуло шестьдесят, померла свекровь, мать Рикимы. В тот день еще снег шел. Соседи, кто могилу копал, говорили, что намучились, — больно уж твердая была земля. И когда гроб несли в горы, снег все валил хлопьями. Вершины окрестных холмов припорошило белой пеленой. А теперь даже зимой снега не стало. Почему же нынче такая теплая зима? Вон какая жара, даже пот прошиб. Или нет. Постойте. Сейчас на дворе лето. Рано еще о зиме думать.

Мысли Сигэ лениво наползали одна на другую. Узловатые пальцы неустанно двигались, связывая в пучок сосновый корень и конопляные стебли.

Из амбара выглянула ее сноха Тидзуко.

— Ну-ка, бабуля, глянь. Вот так сойдет? — В пухлых руках она держала бамбуковый шест.

Когда Тидзуко появилась в их доме, это была румяная, крепко сбитая девица. Полнота осталась, а вот лицо с возрастом потеряло упругость, и румянец смахнуло беспощадное время.

Сигэ попробовала опереться на шест — не слабоват ли?

— Сойдет. — Она начала привязывать к концу шеста пучок из коры и стеблей.

Тидзуко присела рядом и тут же снова подскочила на месте:

— Ой, гляди, в доме на горе в окнах свет зажегся!

Сигэ подняла глаза. На холме стояла одинокая избушка. С тех пор как оттуда выехала молодая пара, дом пустовал. А тут — на тебе, в окнах и правда горит уютный огонек. Тидзуко привстала, вглядываясь в соседский дом:

— Наверно, внучка госпожи Хацуэ все же решила на ночь остаться. Помнишь ее? Хинако, кажется. Такая красавица стала. Я просто язык проглотила. Она тут заходила поздороваться, гостинцы принесла. Я вот что тебе скажу: стоит взглянуть на эти гостинцы, сразу видно — другой человек. Токио есть Токио.

Сигэ с трудом вспомнила их бывшую соседку по имени Хацуэ. Вскоре после того, как Сигэ пришла молодой женой в этот дом, в семье Мёдзин тоже появилась невестка — это и была Хацуэ. Они быстро сдружились. Точно, была у Хацуэ внучка, этакая тихоня. Братик у нее — так тот милый, всегда улыбнется, поздоровается. А девчонка… неласковая какая-то, дикарка.