Страница 100 из 121
Это был мой рев. Я рассмеялась и кончила снова. Кажется, я кричала. Я запустила в Бэрронса ногти, и он дернулся во мне, внезапно и резко. Издал тот самый горловой звук, который сводил меня с ума.
Когда он был со мной, я могла пройти сквозь ад с улыбкой. Достаточно было видеть его глаза и вести с ним наши безмолвные диалоги.
— Ты не потеряла своего Я. — Его речь была немного странной — мешали клыки.
Я бы фыркнула, но его язык очутился у меня во рту. Я не могла дышать и понимала, что Бэрронс прав. Однажды вам встретится человек, который поцелует вас так, что вы не сможете дышать — и вас это нисколько не смутит. Кислород — это ерунда. Только страсть придает жизни смысл. И значимость. Страсть — это и есть жизнь. Желание увидеть завтрашний рассвет, коснуться того, кого любишь, продолжать попытки.
— Проснуться и ничего не хотеть — это ад, — согласился Бэрронс.
Он знал, о чем я думаю. Всегда. Мы связаны. Атомы передавали сообщения между нами.
— Сильнее. Глубже. Ну же, Бэрронс. Еще. — Я была неистовой. Неуязвимой. Эластичной. Ненасытной.
Его рука касается моей шеи, гладит лицо. Он смотрит на меня. Замечает каждый нюанс, следит за сменой выражений, словно от этого зависит его жизнь. Он трахает меня с отчаянием умирающего, который пытается увидеть Бога.
Бэрронс заполняет меня собой, и я думаю: что, если мы на самом деле не занимаемся любовью? Мы словно создаем, производим, будим независимый элемент в воздухе, и, если его окажется достаточно, а не просто много, мы сможем изменить мир. Потому что когда Бэрронс во мне, я чувствую, как изменяется, заряжается силой пространство между нами, вызывая обратную реакцию, и чем больше он касается меня, тем сильнее я хочу его. Секс с Бэрронсом насыщает меня. А затем подпитывается от меня. Насыщает и снова подпитывается. Это бесконечный цикл. Я вылезу из постели и буду отчаянно хотеть вернуться в нее снова. И я...
— Я ненавидел тебя за это, — мягко говорит он.
Это моя фраза.
— Мне всегда мало, Мак. И это меня бесит. Я готов был убить тебя за то, что ты вызвала во мне эти чувства.
Я его отлично понимала. Бэрронс был моим слабым местом. Ради него я могла бы стать Шивой — разрушителем миров.
Бэрронс выходит из меня, и мне хочется кричать.
А потом он берет меня на руки, и я оказываюсь на кровати, на подушках, широко раздвинув ноги, и, когда он входит в меня сзади, я всхлипываю от облегчения. Я снова цельная, я живая, я...
Я закрываю глаза и растворяюсь в наслаждении. Это все, что я могу. Быть. Чувствовать. Жить.
Я снова при-йа.
С ним я всегда буду ею.
Намного позже я смотрю на Бэрронса снизу вверх. Он снова на мне, едва входит. Я чувствую себя возбужденной, горячей, поразительно живой. Мои руки заброшены за голову. Ему нравится дразнить меня, и, только когда я начинаю сходить с ума от возбуждения, он резко вжимается в мое тело до конца. И каждый раз я теряю волю.
Я знаю, меня сводит с ума то, насколько Бэрронс опасен. Я «запала» на плохого парня. Он — проблема, и это меня заводит. Бэрронс альфа-самец, он не подчиняется приказам и плохо играет в команде.
А чего еще я ждала? Вполне возможно, что я часть древнего создателя Невидимых.
Бэрронс целует меня. Имя В'лейна давно исчезло с моего языка. Остался только Бэрронс, и это правильно: никто другой мне не нужен.
— Вполне возможно, что с тобой все в полном порядке, Мак, — говорит он. — Возможно, ты именно та, кем должна была быть, а все конфликты происходят потому, что ты пытаешься играть за другую команду.
Я выгибаю спину.
— Хочешь сказать, что я злая?
— Зло — это не определение бытия. Это выбор.
— Я не думаю...
Мой рот занят. А к тому времени, как я могу продолжать, я забываю, о чем хотела сказать.
Затем мы оказываемся в ванной, огромной комнате из итальянского мрамора с душевыми насадками на стенах. Посредине стоит скамья идеальной высоты. Думаю, мы могли бы остаться здесь на несколько дней. Бэрронс принес еду, и я перекусила прямо в душе. Потом я мыла его, скользя ладонями по его прекрасному телу.
— Когда ты умираешь, татуировки исчезают?
Его волосы потемнели от влаги, кожа приобрела глубокий бронзовый оттенок. Вода стекала по телу. Он был по-прежнему возбужден.
— Да.
— Так вот почему они изменились. — Я нахмурилась. — Ты возвращаешься таким, каким был до первой смерти?
— Ты все время была при-йа?
Я ахнула и попыталась отвернуться, чтобы он не видел моих глаз. Иногда они меня выдавали, как бы я ни старалась, особенно если чувства были сильны.
Бэрронс схватил мою голову, потянул за волосы, заставляя посмотреть на него.
— Я знаю — не была!
Его губы накрыли мой рот. Бэрронс прижал меня к стене. Я не могла дышать, и мне было все равно. А он ликовал.
— Что происходит, когда ты умираешь?
— Я возвращаюсь.
— Ну, это-то понятно. Но как? Где? Ты просто восстаешь из пепла?
Я услышала треск, и внезапно он оказался на полу, запрокинув голову. Мышцы сокращались: Бэрронс боролся, пытаясь остаться в форме человека. И проигрывал бой. Появились когти. Черные клыки вспороли кожу. Я видела, что он не хочет превращаться, но что-то в моем вопросе взбесило его.
Я не могла смотреть, как он сражается с собой. И подумала о том, пытался ли кто-то хоть раз ему помочь. Я ответила, чтобы привязать его к реальности, сосредоточиться на «здесь и сейчас».
— Я понимала, что происходит, с той секунды, когда ты спросил, что я надела на выпускной. — Я упала рядом с Бэрронсом на колени, обхватила его лицо ладонями, притянула его голову к своей груди. — Тогда я только начала всплывать. Я словно была там, но в то же время меня там не было. Я здесь, Иерихон. Останься со мной.
Позже мы спали. Точнее я. Не знаю, чем занимался Бэрронс. Я устала и впервые за долгое время согрелась ощущением безопасности, отключившись в подземном мире рядом с царем зверей.
Я проснулась от того, что Бэрронс входил в меня сзади. Мы занимались сексом столько раз, столькими способами, что я едва могла двигаться. Я испытала такое количество оргазмов, что считала: невозможно даже захотеть снова, но когда он входил в меня, мое тело говорило о другом. Я хотела его почти до боли. Я скользнула рукой вниз, и стоило мне коснуться себя, как меня накрыло оргазмом. Бэрронс толкнулся глубже, подгоняя наслаждение. Я лежала на боку. Он прижимался ко мне. Обнимал, касался губами шеи. Покусывал мою кожу. Когда я перестала дрожать, он тут же вышел. И я снова хотела его. Я пошевелила бедрами, и Бэрронс вернулся, двигаясь медленно, так медленно, что это напоминало пытку. Он подавался вперед, я сжималась. Он выходил, я лежала и напряженно ждала. Мы не говорили ни слова. Я почти не дышала. Бэрронс остановился и замер. Ему нравилось ощущение, которое он испытывал, находясь во мне. Мы лежали в тишине. Я не хотела, чтобы это заканчивалось.
Но все когда-нибудь заканчивается, и, когда мы разделяемся, мы еще долго не говорим. Я наблюдаю за тенями, которые танцуют на картине на стене. Я чувствую, что Бэрронс, лежащий за мной, не спит.
— Ты когда-нибудь отдыхаешь?
— Нет.
— Это, должно быть, ад.
Я любила спать. Сворачиваться клубочком, дремать, видеть сны. Мне это было необходимо.
— Я вижу сны, — холодно сказал Бэрронс.
— Я не это имела в виду...
— Никогда не жалейте меня, мисс Лейн. Мне нравится быть собой.
Я перекатилась, коснулась его лица. Позволила себе быть нежной. Провела пальцами по его щеке, погладила волосы. Он словно впал в транс от моих прикосновений. Я пыталась представить себе, как можно жить без сна. Преимуществ было много.
— А как же ты видишь сны, если не спишь?
— Я грежу. Людям иногда нужно отрешиться от всего. То же состояние достигается с помощью медитации, и подсознание вырывается на свободу. Большего мне не нужно.
— Что случилось с твоим сыном?