Страница 8 из 9
…Нина открыла дверь квартиры, удивленно взглянула на взъерошенного сына и незнакомого не слишком опрятного мужчину.
– Это кто, Коля?
– Сейчас объясню, – пообещал незнакомец, отодвинув ее от порога и войдя в квартиру. – Говорю же: щас объясню! Закрывай дверь.
Она попятилась, Николай сказал, закрыв входную дверь:
– Он говорит, что является моим биологическим отцом. Знает, как мою родную мать зовут, – Коля быстро прошел из прихожей в кухню, появился на пороге с разделочным топориком в одной руке, с мобильным телефоном – в другой. – А это известно теперь любому жулику. Я звоню в полицию, а если он дернется… Сам на меня напал, сам в квартиру влез…
– Черт, прям крутой, – хмыкнул незваный папаша. – Да звони, только перед этим можешь меня немножко порубать. Завтра нас по телику покажут. В одной клетке. А Валька, мамочка твоя родная, всем все расскажет. Хорошо она говорит. Я прям заслушивался, когда она в колонии сидела… Потому ты на свет и появился.
– Отнеси на место топор, – велела Нина. – И телефон положи. Посмотри на него и на себя в зеркало. Я все думала: где ж Валентина такого косоглазого нашла… Как тебя зовут? – спросила она у гостя.
– Роман, – ухмыльнулся тот. – Не нравлюсь, что ли?
– Да мне от тебя детей не рожать. Сыном своим я довольна. Чего ты про него вспомнил – дураку понятно. Но раз пришел, мой руки, пойдем чай пить.
Николай, насупившись, смотрел на сидящего напротив него за кухонным столом мужчину. Расселся действительно как папаша. Ну, косоглазый. Мало, что ль, таких. Он украдкой посмотрел на свое отражение в круглом зеркале, висевшем на стене. Похож здорово. Тут и говорить нечего. Угораздило.
– Как вас называть? – вежливо обратился Роман к хозяйке квартиры. – Читал в газете, что Ниной зовут, а как по отчеству – не знаю.
– Ниной и зови, – ответила та.
– А у сына в метрике какое отчество стоит?
– Николай Александрович. Так обе старшие хозяйки тогда решили. Мужа их звали Сашей.
– Ну, про мужа я знаю. Получается, что они Колю признавали?
– Признавали. Не скажу, что обожали, но не чужой он им был. Надежда Васильевна до… смерти своей деньгами его поддерживала. Жить можно было, но на черный день не откладывали. Так что если ты пришел к богатому сыну, то ошибочка вышла… Завещания она тоже не оставила: не своей ведь смертью померла. В общем, прав у нас ни на что нет.
– Может, и оставила, просто сказать не успела…
– Не знаю.
– Так надо поискать. Квартира пустая, ключи у вас есть.
– Не, я от него тащусь, от этого папы, – изумился Николай. – Он хочет, чтоб мы его в чужой дом повели – чужое завещание искать. Слушай, я им по всему родной внук был, это запросто доказать можно. Я и без завещания при делах. А ты при чем?
– Отцовство тоже доказать сейчас легко, – огрызнулся Антонов.
– Но не нужно, – почти весело выпалил Коля. – Ты нам всем не пришей кобыле хвост. Моя родная мать тебя сроду не вспомнит. Мало ли с кем она и когда…
– Коля, – строго прервала сына Нина.
– А если вспомнит? – спокойно возразил Роман. – А если не забывала? Если виделись мы с ней совсем недавно? Как муж и жена. В той самой квартире. Что скажешь? Вы тут меня унижаете – не пришей кобыле хвост, то да се, – а я, может, один способен Валентину из тюрьмы вытащить. Вот пришел узнать: вам это надо или пусть она следующий срок мотает?
Глава 10
Высокая элегантная дама вышла из машины у дома на Первой Аэропортовской улице, достала два пакета с продуктами, вошла в подъезд, поднялась в квартиру на четвертом этаже, в большой прихожей прислушалась. Вода не льется, телевизор не работает, значит, мама отдыхает. Она отнесла пакеты на кухню, зашла в ванную – умыться и переодеться. Перед зеркалом, как всегда, стояла долго, внимательно разглядывая ухоженное лицо, красиво уложенные волосы естественного белокурого редкого цвета. Как у отца – Александра Майорова, о котором сейчас так много говорят и пишут. Вспоминают, конечно, и ее, Ирину, дочь от первого брака. Отец писал хорошие стихи, у него были неплохие картины, он придумал свой музыкально-поэтический жанр в художественном кино, но он не знал такой славы при жизни. Подобную славу в наше время приносят только преступления и вывернутая наизнанку для всеобщего обозрения частная жизнь, постыдные тайны и страшные трагедии. Ирина отказалась участвовать в одной популярно-истеричной передаче о сенсациях, посвященной, как ей сказали, творчеству ее отца. Ну, понятно, чему на самом деле этот балаган был посвящен. Она случайно включила два дня назад телевизор ровно в ту минуту, когда на экране появилась ее фотография рядом с портретом отца. Они очень похожи. Она быстро выключила телевизор и подумала, как бы его испортить, сломать. Мама… Она любит смотреть все передачи, а у нее больное сердце. Конечно, Ирина ничего не придумала. Даже если бы у нее получилась диверсия, мама в тот же день вызвала бы мастера. Она терпеть не может, когда что-то выходит из строя.
Ирина вошла в кухню. Ее мать, Анна, худая, с бледным аскетичным лицом, коротко стриженными седыми волосами, вынимала продукты из сумки.
– Мама, ну зачем ты встала? Ты же знаешь, я сама все сделаю, просто мне всегда в первую очередь хочется смыть с себя улицу, влезть в халат…
– Ирочка, мне ведь совершенно нечем заняться. Я не спала, лежала, тебя ждала. Мне хочется с тобой побыть, – Анна улыбнулась, и лицо ее сразу стало не суровым, каким прежде казалось, а нежным, растерянным, добрым. Собственно, именно такой она и была. Просто радость в ее жизни оборвалась в один день. Она закрылась от всех, кроме дочери, замкнулась в себе. Да и Ире старалась не портить жизнь своим настроением.
– Тогда садись. Что приготовить на ужин? – спросила дочь.
– Ну, я, как всегда, буду простоквашу. Вот печенье еще. Все собираюсь сама испечь тебе шарлотку или наполеон. Ты себе готовь.
– Мам, я чаю с бутербродом выпью. Устала, неохота готовить, да и есть тоже. День был бестолковый.
– Расскажи, – предложила мать.
Это были лучшие их часы, когда они сидели и обсуждали дела Ирины, домашние проблемы. Иногда планировали куда-то съездить, кого-то пригласить в гости. Они никогда не нарушали одного правила: ничего не вспоминать. Слишком многое помнили. Как жили дружной красивой семьей: талантливый, известный отец, мама – музыкальный редактор киностудии, обожающая мужа. Удачливая, способная, эффектная внешне дочка, уверенная в том, что ей повезло с родителями больше, чем другим детям. В те времена все жили достаточно скромно. И вдруг пришел громкий успех к Александру Майорову, они получили эту большую квартиру, у них появился миллион друзей и знакомых. Жизнь превратилась в праздник… Который закончился в один день, когда отец собрал вещи и уехал в новую семью. О тех днях Ирина отчетливее всего помнила, как мама таяла, высыхала у нее на глазах. Ей было страшно на нее смотреть. Она бежала из школы, влетала в квартиру, кричала «мама», ожидая чего-то совсем ужасного. Но мать стойко держалась, старалась как можно больше работать, следила, чтобы Ира правильно питалась, хорошо одевалась… Все это было непросто. Мать отказалась брать деньги у отца, а он так утонул в своей сложной жизни, что особенно и не настаивал. Миллион друзей и знакомых испарился, все перекочевали на новое место жительства папы. Ирина была этому даже рада. Ей от матери-то трудно было скрывать свое поражение, разочарование, унижение, а уж как держаться перед чужими в тринадцать хрупких лет… Протекцию отца Ирина приняла, лишь поступая в литинститут. Она неплохо писала эссе, рассказы, рецензии, у нее были стиль и чувство меры, но перед безоглядным и полноценным творчеством Ира поставила для себя внутренний запрет. В нем выразилась вся ее боль. Ей казалось, что если она начнет раскрываться, как отец, если у нее это получится, то и ее судьба может понестись бесконтрольно, как горный поток, разрушая все вокруг и ее собственную душу. Какое-то время она была литературным и театральным критиком, потом, когда литература и искусство влились в рамки бизнеса, отрыла свое авторское агентство. Стала неплохо зарабатывать, но ей не нравилась работа, которая в принципе сводилась к торговле за процент, в ней не было настоящего выбора и творческого содержания. И тогда Ирина заняла свободную нишу. Ее небольшая фирма, в которой работали профессиональные литераторы без авторских амбиций, занималась доведением чужих рукописей до кондиции. До уровня, приемлемого в хороших издательствах. Иногда они просто писали заново ту ерунду, которую, к примеру, могли навалять от нечего делать известные деятели шоу-бизнеса, политики, просто богатый человек или преуспевшая в другом деле дама, жаждущая писательской славы. Не сразу Ирина вошла во вкус этого дела. Но сейчас, когда завязаны деловые отношения с издательствами, студиями, редакциями, она может по заказу найти любого автора, то есть создать его практически из ничего, как Пигмалион. Такая работа оправдывала некий шлейф секретности, которая вообще по жизни стала спасением Ирины. Она замуж вышла тихонько, в ближайшем загсе, без свидетелей. Никогда не отвечала на вопросы журналистов. О том, что родила сына, даже отцу не сообщила. Он узнал об этом через год. Захотел приехать, Ирина под каким-то предлогом отказала. Он не настаивал. Муж Ирины рано умер от рака, сына Игоря она после школы отправила учиться в Оксфорд. И сейчас главной ее заботой стала мама – ее здоровье и покой. Как им обеим хотелось хоть на день вернуть то ощущение счастья, которое они испытывали, когда были семьей Александра Майорова. Вернуть это они не могли, но само желание делало их очень близкими людьми, как будто они оказались вдвоем на необитаемом острове.