Страница 69 из 128
На одной из станций к нам в купе вошел маленький пухлый мужчина с крючковатым носом. Как выяснилось, это был еще один представитель новой Турции — местный бизнесмен. Я тут же угостил его вареным яйцом и получил взамен апельсин.
— Я говорить много плохо английский, — сообщил он.
— Я был бы счастлив, если б мог так же говорить по-турецки.
— Вы есть много добрый, — ответил он, поднимаясь с места и вежливо кланяясь.
Наш попутчик сообщил, что занимается продажей машин. Я высказался в том смысле, что дороги должны опережать автомобили. Он, похоже, удивился и согласился, что мысль стоящая, хотя и несколько неожиданная. Затем бизнесмен упомянул, что бывал в Англии, и я, естественно, поинтересовался, как ему моя страна.
— Берлин лучше, — ответил он. — Лондон нет нравиться.
Мы углубились в обсуждение сравнительных достоинств обеих столиц, а за окном проплывали все те же бескрайние просторы Малой Азии. Я едва не пропустил миг, когда мы покинули пределы бывшей провинции Галатия и въехали на территорию, которая в эпоху Павла называлась Фригией.
Над равниной догорал закат. Наш поезд остановился на маленькой станции, позади которой вздымались могучие холмы. Мы зашли в привокзальное кафе выпить по чашечке обжигающе горячего сладкого кофе. Зал был заполнен молчаливыми ширококостными мужчинами — жителями окрестных гор. Они развлекались игрой в нарды и делали это на свой, турецкий лад. Игроки молча, с непроницаемыми лицами трясли кости, а их товарищи столь же невозмутимо наблюдали за игрой, задумчиво потягивая кальян.
Центральное место в комнате занимала большая печка, по стенам были развешаны цветные литографии, изображающие сцены охоты: прячась за соснами, люди в высоких меховых папахах целились в разъяренного медведя, тот поднялся на задние лапы и угрожающе надвигался на охотников.
В углу кафе жалась небольшая стайка сельских женщин, они нянчили многочисленных отпрысков. Несколько солдат-пехотинцев разместились за столиком, убрав с прохода вещевые мешки. Они достали из карманов какие-то пакеты и теперь сосредоточенно поедали нехитрый ужин, запивая его горячим кофе. Крошечные чашечки выглядели до смешного нелепыми в их огромных, огрубелых руках.
Звук колокола оповестил пассажиров о скором отправлении поезда, и мы поспешили вернуться в купе. За окном совсем уже стемнело. Наш поезд медленно полз по бесконечной равнине, далекие холмы терялись в ночной тьме. Дорожные разговоры как-то незаметно стихли, все стали готовиться ко сну. Хассан улегся очень компактно — словно задремал в кавалерийском биваке с саблей под боком. Маленький продавец автомобилей тоже заснул и неожиданно будто превратился в толстого восьмилетнего мальчика. Его рот приоткрылся, на смуглом лице застыло довольно глупое выражение. Трудно было представить, что этот человек еще недавно говорил о бизнесе, планировал какие-то сделки. Впрочем, я тут же одернул себя: не слишком-то красиво подсматривать за спящими людьми. Посему я поспешил отвести любопытный взор от своих товарищей и, соорудив себе подушку (чудовищно неудобную) из собственной куртки, улегся спать.
Открыв поутру глаза, я не сразу сообразил, что же изменилось. Холодный свет заливал купе, проникая через запотевшие, заляпанные грязью окна. Обратив внимание на опустевшую койку напротив, я понял, что наш попутчик сошел ночью. В этот миг проснулся Хассан: он вырвался из пучин сна, как опытный пловец выныривает из морской глубины. Уже в следующее мгновение он обрел ясность мышления и заговорил:
— Ага, наш друг покинул нас в Алашере. Он просил передать вам наилучшие пожелания…
В Алашере! Я подумал: каким же надо быть оптимистом, чтобы рассчитывать развернуть автомобильный бизнес в этом захудалом городишке.
Я по привычке выглянул в окно. Оказалось, что мы едем по прибрежной равнине. Здесь было ощутимо теплее, буро-коричневые тона сменились зелеными. Вокруг нас на многие мили тянулись колосящиеся посевы и фруктовые сады, солнце щедро заливало своими лучами плодородную долину. Окружающий пейзаж радовал глаз, вскоре на горизонте показалось море и на его берегу — город Измир.
Для меня картина Измира складывалась из нескольких составляющих. Прежде всего, это впечатление от посещения пароходства. Затем бесконечные поездки по городу на конных экипажах — запряженных парой лошадей арбах, которые бодро грохотали по булыжным мостовым Измира. Естественно, как и повсюду в Малой Азии, кофе: мне кажется, я пил его беспрестанно — чашку за чашкой. Ну и напоследок хочется выразить благодарность тому незнакомому фотографу, который щелкнул меня на измирской набережной и уже через полчаса принес готовые фотографии (они, кстати, очень пригодились для полицейского отчета, который в обязательном порядке составляется на всех отъезжающих).
Измир может похвастать совершенно великолепным месторасположением: он лежит у подножия горы Паг в окружении многочисленных холмов, которые спускаются к побережью. Эгейское море образует гавань, где на рейде стоят корабли с Родоса, Пирея, Салоник и прочих древних городов.
Однако что касается коммерческого благополучия Измира, о котором я столько читал и которое подспудно ожидал увидеть, здесь меня ожидало горькое разочарование. От былого величия не осталось и следа. По решению союзников после Первой мировой войны город перешел к Греции на правах колонии. Такое положение вещей сохранялось до 1922 года, когда турки захватили Измир, что вылилось в жуткую массовую резню. В ту ночь город был сожжен дотла на глазах у союзного флота. Я разговаривал с людьми, которые стали свидетелями тех трагических событий. У них до сих пор перед глазами стоит ужасная картина: вся береговая линия превратилась в сплошное пожарище, и на фоне бушующего пламени мечутся тысячи фигур — они сражались, сопротивлялись и умирали. Кому-то повезло: они сумели попасть на одну из перегруженных шлюпок, которые бежали под защиту военных кораблей. Но тысячи людей — греков, армян, евреев — погибли в ту ночь.
Измир так до сих пор и не оправился от той трагедии. Его, конечно, отстроили заново, но это уже другой город. Он не только утратил былое богатство, но и лишился своей деловой аристократии. Те, кому удалось пережить резню двадцать второго года, навсегда покинули город. Некогда могущественные европейские компании сегодня переживают не лучшие времена: они лишились всех привилегий, постоянно терпят притеснения со стороны государства и в условиях повальной паранойи и шпиономании отчаянно пытаются спасти хотя бы остатки своего финансового благополучия.
В одной из кофеен мне поведали историю, связанную с бриджем — любимейшей игрой европейской знати. По словам рассказчика, бридж зародился в Измире на базе карточной игры под названием «хедив». Якобы в конце девятнадцатого века прародитель современного бриджа просочился в лондонские клубы, но уже под другим именем — «русский вист» или «бирич».
В Измире мы распрощались с Хассаном.
— Когда-нибудь ты вернешься, — сказал он, — и мы организуем экспедицию в Милет и Галикарнасс.
— От всего сердца надеюсь, что так и будет.
После этого я отправился в рекомендованную гостиницу — она стояла возле вокзала и называлась «Английский пансион». Затем мне пришлось заниматься неотложными делами, которые заняли у меня большую часть дня. Освободился я уже к вечеру и испытывал лишь одно желание — поскорее добраться до постели. Я вошел в отведенный мне номер и замер в удивлении. Если бы мы перенеслись на двадцать лет назад, то эта комната вполне могла бы принадлежать какой-нибудь английской школьнице. Обстановку ее составляла покрытая белой эмалью мебель, которую дополняли плетеные журнальные столики. На одной стене висела литография, изображавшая встречу Данте и Беатриче; на другой принимала ванну Психея. Сэр Лоуренс Альма-Тадема тоже внес свой вклад — с репродукцией картины «Вопрос».
Скажу честно: за все время путешествий я не встречал ничего подобного. Мне приходилось снова и снова повторять себе, что я нахожусь в Измире, на берегу Эгейского моря. Что совсем рядом возвышается громада Пага, со склонов которого наверняка можно разглядеть береговые огни Митилены. Что город со всех сторон окружен холмами, которые постепенно повышаются, пока не достигают высокогорного центрального плато Малой Азии. На одном из журнальных столиков я обнаружил экземпляр «Байстендер» двухмесячной давности. Судя по сгибам, журнал аккуратно упаковали в Англии и отправили сюда по почте.