Страница 101 из 128
Зато какой эффектный вид открывался во время путешествия по каналу! Стоя на палубе, наблюдатель видел прямо по курсу изумительной красоты белый город. Великолепным фоном к нему служила гора Пион (она же Прион), переходящая в отроги Кореса. Стоило перевести взгляд чуть левее, и вы видели знаменитый храм Дианы — он сверкал золотом, синими и красными красками, которыми был расписан белый мрамор. Здание располагалось столь хитрым образом, что по мере приближения к гавани наблюдатель мог рассмотреть храм почти со всех сторон.
Я провел не один час, блуждая по развалинам Эфеса, которые занимают огромную площадь. Утомившись, я присел на поваленную мраморную колонну и съел пару заготовленных сандвичей. В нескольких ярдах от меня сохранился обломок храмовой лестницы — широкие, величественные ступени, ведущие вверх… в никуда. Рядом с ними валялся камень с высеченным именем Августа Цезаря. Вся его оборотная сторона была испещрена сотнями царапин — будто кто-то точил ножи. В нескольких шагах от меня густые заросли тамариска скрывали вход в подземную пещеру: возможно, в свое время здесь было хранилище золотых запасов и прочих сокровищ Эфеса. Пока я обдумывал такую возможность, кусты тамариска зашевелились, и из них выглянула небольшая бурая мордочка. Вначале я подумал, что вижу лисицу, но, как выяснилось, это был шакал. Он вскинул голову, принюхался и вдруг как-то совсем по-собачьи затявкал. В этот миг порыв ветра вынес на полянку обрывок оберточной бумаги, в которую были упакованы мои бутерброды. Все, меня засекли! Я поймал взгляд круглых глаз, устремленных прямо на меня; маленький черный нос сморщился… а в следующее мгновение шакал исчез из поля зрения. Я снова остался один посреди мертвого города. Тишина и одиночество обрушились на меня с такой силой, что я пожалел о бегстве маленького зверька…
В памяти встали слова из «Откровения Иоанна Богослова»:
«Ангелу Ефесской церкви напиши: так говорит Держащий семь звезд в деснице Своей, Ходящий посреди семи золотых светильников… Но имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак, вспомни, откуда ты ниспал, и покайся, и твори прежние дела; а если не так, скоро приду к тебе и сдвину светильник твой с места его, если не покаешься…» 50
Я бросил еще один взгляд на заросли тамариска. Я слышал крик выпи, с болота доносился лягушачий хор. Воистину, светильник Эфеса сдвинут с места.
Я сидел в эфесском театре.
У меня под ногами лежал огромный полукруг. Белые ярусы с прикрепленными к ним сидениями местами разрушились. В одном месте выросло фиговое дерево, и сквозь его фигурные листья я смотрел на призрачную дорогу, которая тянулась сквозь заболоченные земли к бывшей гавани. Слева от дороги виднелись какие-то белые руины, напоминавшие кости доисторического животного, а справа под зарослями тамариска и высокой травой угадывались странные формы.
Этот театр когда-то вмещал двадцать четыре тысячи зрителей. Несмотря на позднейшую перестройку, он в основном сохранил тот же вид, какой имел во времена Павла. Именно здесь, в эфесском театре случился бунт серебряников, направленный против христианства и его апостола. Я открыл Новый Завет, чтобы просмотреть краткое упоминание о жизни Павла в Эфесе.
Павел посетил этот город в ходе третьего миссионерского путешествия. Он пришел сюда из Антиохии Сирийской, пройдя всю Малую Азию. Мы помним, что годом ранее он отбыл из Кенхрей, восточного коринфского порта. На том же корабле с ним плыли преданные друзья и единомышленники Акила и Прискилла.
Эта семейная пара, как и сам Павел, владела ремеслом обойщиков. Они решили перебраться из Коринфа в Эфес в поисках более выгодной работы. В Коринфе тоже не было недостатка в заказах, но это была простая, грубая работа — шитье палаток, починка парусов. А Эфес славился производством роскошных шатров, что открывало заманчивые перспективы перед умелыми мастерами. Кроме того, Акила и Прискилла надеялись обжиться в Эфесе и подготовить почву для прибытия своего учителя Павла. Апостол полностью доверял этой семейной паре и отзывался о них с неизменной любовью и уважением. По весьма меткому замечанию Артура Макгифферта, Акила и Прискилла «являли собой самый в апостольской эпохе прекрасный пример того, как муж и жена, имея стремление к добру и действуя согласно, использовали его для распространения Евангелия».
С какой радостью встретили они любимого учителя, когда тот наконец спустился по горной дороге, ведущей в Эфес! Супруги отвели апостола в скромный дом на окраине города. У них накопилось множество тем, которые требовали обсуждения. Это и развитие христианской церкви, и те инструкции, которые Акила и Прискилла дали умному и образованному еврею из Александрии по имени Аполлос, и, конечно же, перспективы дальнейшей работы. Павел заявил о намерении самому зарабатывать на жизнь. Он не желал зависеть от щедрости новообращенных христиан. Таким образом, анализируя жизнь апостола в Эфесе, мы видим, что его духовные поиски шли параллельно с борьбой за хлеб насущный. Насколько это было трудно, мы можем судить по выдержке из письма коринфянам, отправленного из Эфеса: «Даже доныне терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитаемся; и трудимся, работая своими руками…» 51 И позже, прощаясь со старейшинами Эфеса, он объяснил, насколько серьезное влияние пережитые трудности оказали на его жизнь: «Сами знаете, что нуждам моим и нуждам бывших при мне послужили руки мои сии».
В канун субботы Павел откладывал в сторону рабочие инструменты, в субботу зажигал священную лампу и шел утром в синагогу рассказывать иудеям о Господе, Его страданиях и чудесном воскрешении. Так продолжалось три месяца. Но та же самая оппозиция, которая изгнала его из Антиохии Писидийской, Икония, Филипп, Береи и Коринфа, вскоре снова подобралась к дверям синагоги, замыслив недоброе против апостола. История повторялась: евреи не желали принимать Евангелие от Христа. Обращаясь к христианам Коринфа, Павел писал о широких возможностях, которые открываются перед ним и его врагами из числа иудеев: «Ибо для меня отверста великая и широкая дверь, и противников много».
Задумайтесь о проблемах, которые приходилось решать этому героическому человеку. Шесть дней в неделю он вел жизнь обычного рабочего, вынужденного в поте лица добывать себе пропитание. Но по субботам он превращался в одного из величайших духовных учителей, которые нам только известны. Он вел борьбу за души людей и планировал развитие христианской церкви. И — словно нарочно, для того, чтобы испытать прочность духа Павла — именно в это время он получил дурные вести из Коринфа: в тамошней церкви наступили разлад и шатание. Павел отреагировал жестко и решительно — он написал Первое послание к Коринфянам. Вчитайтесь в строки этого послания. Вряд ли вам предстанет образ спокойного, благодушного пастора. Нет, перед нами человек, который — помимо того, что вынужден ежедневно трудиться ради куска хлеба — ведет яростную борьбу, и ей он отдает все моральные и духовные силы, чтобы посеять зерна истинной веры и прорастить их на сухой, неблагодарной почве. С тех пор нашлось немало миссионеров, которые совершали подлинные подвиги во имя истинной веры. Они проявляли стойкость и отвагу, и я уверен: в самые черные дни своей жизни они вдохновлялись личным примером Павла, черпали силу и поддержку в его неукротимой храбрости и целеустремленности.
Несмотря на все тяготы, Павел вполне преуспевал в Эфесе. Когда же еврейская оппозиция в очередной раз готова была нарушить мир и покой в городе, апостол покинул синагогу и перенес свои проповеди в зал, принадлежавший Тиранну. Двери этого заведения были открыты как для евреев, так и для фактически любого мужчины и женщины, которые хотели послушать проповедь.
Нам не известно, арендовал ли Павел этот зал за деньги, или же Тиранн бесплатно пускал туда апостола, когда сам не пользовался помещением. Однако в знаменитом кодексе Безы [43]мы находим интересное добавление (не вошедшее в «Авторизованную версию»), согласно которому Павел занимал зал «с пяти до десяти часов». Это означало, что Тиранн пользовался залом с рассвета до одиннадцати часов утра. Затем помещение занимал Павел и освобождал его за два часа до заката солнца. Это было не вполне привычное расписание. В ту эпоху школы открывались ранним утром (часто до восхода), пока еще было прохладно. Затем на жаркое время дня занятия прерывались и возобновлялись, только когда дневной зной спадал.
43
Кодекс Безы — одна из древнейших рукописей Нового Завета на греческом и латинском языках, датируемая началом V века.