Страница 73 из 91
Гайдамаки за всё разом рассчитались. Вита поспешно оттолкнула воспоминания о последнем дне жизни. Ничего, пока удавалось голову под подол спрятать. Отторгала послушная память, вытесняла кошмар, вечером начавшийся, да всю ночь и утро тянувшийся. Кальбовы дети прокляты, чтоб их матери и на том свете только гной пили. А-а, вонь ехиднова... Еврейская память древняя, через сто лет каждую мелочь припомнишь, а сейчас не надо, не надо!
Пятно темное, потом и болью воняющее. Смерть родителей, тетки да братиков, та срамная боль затерла. Всё на свете затерла. Пусто. Не было ничего. Крутила тебя в аду конда проклятая, пользовались. Только яркая лампа над столом раскачивалась. Керосину не жалели. Меты вшивы.
Вита плотнее зажмурились. Пошло оно прочь!
Отступило с легкостью. Жизнь впереди, жуть успеет вернуться, толстыми заскорузлыми пальцами похапать, тело развернуть-вывернуть.
Что помнишь, так тот взгляд перепуганный, сквозь очки на кончик носа съехавшие. Прапорщик боевой, ветеран. Дите малое. Руки у него тряслись. Укусила его тогда или нет? Тут память подводит, изменяет. И ведь его не спросишь.
Смешной он. Серьезный. Смотришь, как губы поджимает, и хихикнуть хочется. Фуражка на голове крутится, ну точно школьник-голодранец, только рогатки и не хватает. Втюрился в Катерину, как сопляк последний. Разве ж она ему пара? В ней блеску господского восемь пудов, даже когда падалью насквозь провоняется. Вот дурной. Все смущается.
...- Ты на кого смотришь, дочь нефеля ?! Кому улыбаешься? Совсем мозг растеряла? В арон меня вгонишь, - грохнула вскинутая на плиту кастрюля, выплеснула жирную волну, повисли пряди капусты.
- Да, мама, разве я улыбалась? Да нужен мне тот хлопец. Що я, возниц не видала?
- Ты глаза-то прячь, дура безумная. И так по ножу ходим. Молва о бесстыдной дочери Якова пойдет - кто тебя, харизу , защитит? О, замуж бы тебя быстрее спровадить. Забились в щель клопиную, приличного жениха за сто верст искать. Все отец твой, упрямец. Свининой торгуем, точно курой кошерной. Ой, хорошо, бабка твоя умерла, прокляла бы меня и внуков своих до седьмого колена. Субботу твой отец забыл, Тору никогда не раскрывает. Ой, спаси нас Бог!
- Мама, не начинай. Не старые сейчас времена. Да сходи - не слышишь, Мишука ревет.
Метнулся по кухне подол, шагнула мама к двери, к младшему сыну торопясь. Распахнулась дверь - и чернота за ней. Выгорело все.
Вита получила удар по колену, мигом просунулась. В темноте Катя крутила руку какому-то низкорослому типу. Тот шипел сквозь зубы, лягался. Катя заломила руку круче, в локте чуть хрустнуло, человечек пискнул, напряженно замер, уткнувшись лицом в узел.
- Та угомонитесь вы, чи ни? - заворчали с соседней лавки.
- Спите, спите, - пробормотала Катя, отбирая у прижатого воришки чайник. - Тут от тесноты человеку ногу свело.
Катя сунула чайник проснувшемуся Проту и повела вора к выходу. Человечек тихо скулил, согнувшись от боли, перешагивал багаж и спящих на полу.
- Проспали мы, - прошептал Прот. - Чайник-то почти новый. Вот жалко-то было бы.
Долетел тихий вскрик - Катя ссадила злоумышленника на насыпь.
- Добрая она сегодня, - прошептал Прот.
- То она спросонку. Сейчас на нас нагавкает, - ответила Вита.
Катя, легко перешагивая через узлы и похрапывающих людей, скользнула на место:
- Что, гвардия, дрыхнете, как цуцики?
- То я виновата, Катерина Еорьевна. Задремала, - поспешила признаться Вита.
- Ладно уж, додремывайте. Я снаружи пройдусь. Здесь дышать нечем.
- Спи, - прошептала Вита. - Я посмотрю.
- Да чего там, - Прот понадежнее пристроил чайник под боком. - Это ты спи. Часовые мы аховые. Можно и вдвоем спать. Все равно ничего не сделаем.
- Так я руку вовек не заломаю. Был бы наган...
- Ух ты, настоящим стрелком стала, - необидно усмехнулся в темноте мальчик. - Ты отчаянная. Только нам сейчас тихими да смирными надобно быть. Крестись почаще. Тебя крестное знамение не сильно ломает?
- Та я бильше ни в кого не верю. И креститься можу, и сало жевать. А "Отче наш" меня давно выучить заставили.
- Разумно, - одобрил Прот.
- Допомогло-то мне оно как, - с горечью прошептала Вита.
Мальчик очень осторожно обнял ее за плечи:
- Что делать, жизнь нам во испытание дана. Терпеть - наша участь.
- Она-то не сильно терпит, - Вита кивнула на окно.
- Екатерине Георгиевне иные испытания даны, - мягко прошептал Прот. - Она сильнее, так и боль её куда острее.
- Какие испытания? - сердито зашептала Вита. - Ей бог сповна всего отпустил. Даже с лишком. Вот ты скажи, почему на нее мужчин як мух на мед тягне? Ну, волосья да бюст у нее красноречивые. Так она же ростом с телеграфный стовп. Так нет же, каждый слюни пускае. Ты вот скажи, тебе со стороны виднее.
Прот молчал.
Вита смутилась:
- Ты що? Я же в том смысле, что ты еще молоденький. Или ты... тож?. Ну вот, я не подумала. Извини меня, дурищу жидовскую... Я тебя все как малого вижу.
Прот с досадой повертел шеей, но руку с плеча девушки не убрал:
- Меня все за малого держат. Тем и спасаюсь. А про Катерину одно могу сказать: ее то мучает, до чего мы с тобой еще не доросли. Влюблена она. Давно уже. Безнадежно.
- Да що ты выдумываешь? - не поверила Вита. - Кто на ее чувство не ответит? Не бывает таких кобелей. Ей же тильки поманить стоит. Ни, не может того быть. Та она к тому ж, это.... Неправильна. Ты ж в монастыре был. Сказать мы никому не скажем, но между нами...
- Ты про это лучше молчи, - оборвал Прот. - Нам не понять. Да и не наше то дело. У Катерины на душе чувство. Тяжкое такое, что все наше поганое злато перевесит. Без надежды она живет.
- Без надежды нияк не можно, - яростно зашептала Вита. - То ад, если без надежды.
- Потому и жалко ее. Она хоть и надеется, но сама себе не верит. Душа у нее трескается. Жалко.
Вита растерянно молчала. Поверить в то, что можно жалеть Катерину Георгиевну, красивую, уверенную, бесстрашную, все умеющую, было решительно невозможно. Нет, ошибся Протка. Дар у него путанный, вот что-то не то и разглядел. Нет, одинокой Катерина никак не может быть. Да она над жалостью к себе первая и посмеется.
- Да что ты испугалась? - прошептал Прот. - Не одинокая она. У нее друзья есть. Собачка пушистая, красивая. Домик тихий. И еще один - большое поместье. Она туда тоже вернется. Хозяйствовать там станет. И тот человек ее тоже любит. Может, и встретятся они. Катерина хоть и не верит, но все к тому делает.
- Що ж ты сразу не сказав? "Душа трескается". Ужасов нашептал. Так встретятся они или как?
- Не вижу. Видно, на грани это решится. Екатерина Георгиевна сама свою судьбу ведет. Редкий человек.
- От то так, - согласилась Вита. - Туточки я согласна. Встретятся. Наша Катерина любую стену лбом прошибет. Мне б таку уверенность.
- Да у тебя сейчас и своей хватает, - прошептал Прот. - Завидую. Ты только ее, уверенность, не порастеряй.
Вита хмыкнула:
- А ты следи. Как только хде прохудится, сразу пхни меня. Заштопаю свою уверенность.
- Пихну, - Прот улыбнулся. - Вита, а ты меня совсем не опасаешься? Дара моего проклятого? Остальные меня касаться не очень-то желают. Даже Екатерина Георгиевна иной раз спохватится.
- Ни, я не боюся, - Вита слегка запнулась. - Ты и так про меня все знаешь. Та вы все по меня все знаете.
- Я чуть больше знаю, - печально сказал мальчик.
- То про Геру? Та я не больно скрываю, - пробурчала девушка. - Я и ему почти в лицо сказала. Только он не понял. Или подумал, що смеюся.
- Да понял он все, - пробурчал Прот. - Ему бы самому... уверенность заштопать. Сито, а не уверенность.
- При чем тут сито? Он же с Катерины глаз не сводит. А я хто такая поряд с ней? Жидовка порченная...
- Да что ты со своим еврейством каждый раз высовываешься? - рассердился Прот. - Он о тебе как о еврейке и не думает. Ты ему нравишься. Пусть и не так, как Катерина, но все равно. Только запутанно у него в голове все.