Страница 36 из 91
- Церковь смирению учит. Любая власть от бога дана, - прошептал Прот, хлебая борщ.
- Ешь. Богословскую дискуссию позже продолжим. Сейчас дохлебаем, пойдем к колодцу. Ты по малолетству, полагаю, мне нормально воды слить сможешь. А товарищ Павел нам пока харчей соберет. И на долю прапорщика не забудь чего-нибудь прихватить.
Катя фыркала - вода в колодце оказалась ледяной. Прот аккуратно лил на спину. Катя яростно терла шею и плечи, раздетая до пояса, стояла в луже воды. Одежда висела на досках заборчика, там же, под рукой, сторожил новоприобретенный маузер.
- Уф! - Катя вытерлась чистым рушником и перехватила взгляд мальчика. - Эй, Первый, тебе сколько годков? Сдурел, что ли, так смотреть? Чему вас в монастырях учат? Рожу отверни. Блин, ни на кого понадеяться нельзя. Дай пиджак накину.
- Екатерина Георгиевна, у вас совсем родинок нет? - прошептал мальчик.
- Вот эпическая сила, до чего тщательно исследовал. Отвернуться воспитания не хватило? Нет на мне никаких родинок. Не досталось мне. Затрахали своей астрологией-астрохимией.
- Значит, вы сама свою судьбу решаете? - потрясенно пробормотал Прот.
- Блин, судьба-то здесь при чем? Что за предрассудки? Да отвернись, говорю!
Катя накинула изжеванный пиджак, сгребла остальную одежду и оружие и пошла в хату. Герман, конечно, в чем-то прав: мародерство - занятие не из почтенных. Только иногда брать трофеи становится обыденной привычкой. Война, пусть и гражданская, все равно война.
Катя, шлепая босыми пятками по чистому полу, пошарила в сундуках. Женского тряпья оказалось уйма - зажиточно жили хуторяне. Ну и жили бы, если бы не заимели привычку на случайных прохожих прыгать.
С сорочкой Катя не мудрствовала, отобрала серую мужскую, вроде бы не слишком просторную. С сапогами пришлось повозиться - хуторские бабы запаслись обувью впрок, видать, по случаю. Катя подобрала пару по ноге. Правда, сапоги оказались слишком мягкие, из козлиной кожи, зато пришлись практически впору. Портянок девушка не нашла, пришлось в спешке нарезать самой из холщевых полотенец. Но освободиться от изящных полусапожек было истинным счастьем, - уж до чего в них бегать неудобно, кто б поверил.
В дверь неуверенно постучали.
- Что там? - рявкнула Катя, придвигая к себе кобуру с маузером.
Сунулся Пашка. Глянул на раскрытые сундуки, на девушку:
- Я это... харчи собрал. Уходить бы.
- Сейчас уходим. Ты куда смотришь, твою мать? - Катя живо сдвинула голые колени.
Парень поспешно перевел взгляд, взглянул командирше в лицо и открыл рот.
- Да иди ты на хер! - окончательно обозлилась Катя. - Пулеметом займись, самец-недоросток.
- Так я это... Рана-то у вас где?
Катя метнула в него сапог. С реакцией у парня был порядок, - успел голову убрать и дверь захлопнуть. Девушка натянула галифе, сапоги, нерешительно покосилась на зеркало. Заглядывать в него очень не хотелось. За день трудновато привыкнуть к мысли, что твою привлекательную внешность в одночасье сделали куда менее привлекательной, зато гораздо более неординарной. Впрочем, Катя привыкла смотреть правде в глаза. Прихватив для поддержки маузер, подошла к мутноватому зеркалу. Лицо бледное, влажные волосы небрежно зачесаны со лба. Глазища, как обычно, пронзительно зеленые, взбешенные. Остальное вроде тоже как обычно. А где же расколотый череп, где мозги, ветерком обдуваемые? Катя недоверчиво потрогала лоб. Череп был на месте, твердый и холодный. Э, подруга, да ты, видать, твердолобее, чем думала. Как же так? Ведь кровью истекала, кожа лоскутом болталась. Нет, шрам имеется, но какой-то несерьезный, тонкая розовая полоска, как будто неделю назад веткой поцарапалась. Бровь, правда, на две половинки разошлась. Вот, блин, сюрприз. Не сказать, что неприятный.
Когда Катя спрыгнула с крыльца, личный состав топтался у брички. Раззявили рты, видно, давно баб в галифе не видели. Катя сердито швырнула в бричку "вечный" саквояж, поправила на точеной талии ремень с оружием:
- Чего стоим? Пашка, о конях позаботился?
- Ага, - парень разобрал вожжи. - Куда направляемся-то?
- Для начала - подальше отсюда, - Катя поднялась в седло. - Потом совещание устроим, с обозрением местности и определением личных индивидуальных маршрутов.
- У бандитов карта уезда имелась, - прапорщик мрачно толкнул прикладом щегольской портфель. - Я полюбопытствовал.
- Отлично, - Катя подбодрила каблуками недовольного гнедого. - Поехали...
Вслед бричке и всаднице тоскливо заскулил забившийся в конуру кобель. Хутор опустел.
***
Село обошли по петляющей сквозь дубраву дороге, остановились на опушке. Впереди тянулся заросший заболоченный яр, дорога его пересекала и уходила в сторону села, расположенного в низине, у прудов, мягко сверкающих в свете предвечернего солнца.
- Это Старый Бабай, - прапорщик интеллигентно указал травинкой точку на истрепанном листе карты. - То село, в виду которого мы с бандой столкнулись - Новый Бабай. Вот нитка железной дороги. Здесь, соответственно, город. Вот к югу - Мерефа.
- Север-то у карты срезан, - глубокомысленно заметил Пашка, склонившийся над измятым листом.
- Москва, Кремль и товарищ Троцкий на месте, не сомневайся, - пробурчала Катя. - Как я понимаю, путь твой, товарищ физкультурник, лежит в советскую Россию. Валяй, там сейчас как раз Буденный Первую Конную армию формирует, может, успеешь шашкой помахать, под шрапнель угодить. К конягам у тебя явная склонность. А вы, ваше благородие? В город? Там, пожалуй, нынче лечиться гораздо спокойнее, чем по курортам шастать.
- Я обещал за мальчиком и святыми сестрами присмотреть, - пробормотал Герман. - Плохо у меня получилось. Не знаю, есть ли смысл сейчас мальчика в Лозовую переправлять.
Катя оглянулась на пацана. Прот сидел в бричке, обхватив двумя руками полюбившийся саквояж, жмурился на солнышко. Похоже, мальчику было совершенно безразлично, куда именно направляться.
Катя потянулась было почесать лоб, отдернула руку:
- Предлагаю до темноты передохнуть тут, укрывшись на опушке. Засветло шастать на виду у селян неблагоразумно. Полагаю, наши вольные стрелки были не последними в здешних миролюбивых местах.
Пашка с прапорщиком увели лошадей с дороги. Катя срубленной веткой замела следы колес на съезде с дороги, расправила траву, примятую колесами.
Прот поджидал, сидя под дубом:
- Побеседовать желаете, Екатерина Георгиевна?
- Ты весьма догадливый юноша, - Катя села рядом, кончиками пальцев потрогала лоб.
- Чешется? - спросил Прот. - Надо бы компресс поставить. Дня два еще свербеть будет.
- Я потерплю. Вообще, большое тебе спасибо. Повязку ты наложил просто замечательную. Талант. На доктора тебе нужно выучиться. Ну, а пока ты мне о себе расскажи. Краткую биографию, так сказать. Знаешь, что такое биография?
- Знаю. Прот Владимирович Павлович. 1907-го года рождения. Мать из мещан. Отец неизвестен. Сирота. Воспитывался при Свято-Борисо-Глебском монастыре. Грамоте обучен. Немного учился врачеванию. Плотью слаб - левая сторона тела плоха. После разорения обители отправлен в Змиёво-Марьинский женский монастырь. Да не добрался пока дотуда.
Катя кивнула, барабаня пальцами по прикладу карабина. Все вроде верно: слабость здоровья налицо, ехал с монашками, которые, судя по идиотским поступкам, были самими неподдельными святыми сестрами. По малолетству агентом какой-либо службы этот малый Павлович быть никак не может. Хотя, если Павлика Морозова вспомнить или Леню Голикова... Все равно маловероятно. Серьезный тихий мальчик. Может, из-за болезни пришибленный, может, из-за монастырского воспитания. Умненький... даже слишком. Историю со лбом и странными ощущениями пока отложим в сторону. Возможно, это из-за кровопотери приглючилось. Не может же он лечить наложением рук? Или может? Неестественный пацанчик. Да, собака где-то здесь порылась. Он - неестественный. Анкету изложил, будто в сотый раз на собеседование вызвали. Наводящих вопросов ему не нужно, лишнего тоже не сболтнет. Может, в монастырях вообще общепринято резюме составлять?