Вариант 19

- Тільки без гамору. И балуйтеся скоріше, - нахмурившись, сказал старший.

Высокий парень ухватил монашку за плечо. Та едва слышно ахнула, попробовала оттолкнуть крепкую руку. Хлопец ухмыльнулся, цапнул крепче:

- А ну, Дмитро, бери ее. Або не хочеш?

Второй хлопец с некоторым смущением подхватил монашку под другую руку. Широкое лицо девушки исказилось, она хотела закричать, но ладонь высокого хлопца ловко запечатала ей рот.

Офицер судорожно сглотнул, прохрипел:

- Греха, пановэ, не боитесь?

Усатый крепко ударил офицера обрезом. Вторым ударом сшиб на землю, принялся топтать порыжелыми сапогами:

Прапорщик уже не шевелился, и селянин, отдуваясь, сказал:

- От, Петро, ти мені скажи по-сусідськи, - чого москалі такі вперті? Уж сам би о смерті думав, а все нас життю вчить. От порода - гірше жидів, чесно слово.

Старший пожал широкими плечами:

- Та нам що? - усатый сплюнул. - Головне, за хлопчика пусть що обіцяно заплатить. Дві тысячи - воно нам як раз, а, Петро?

Катя сидела, слушала и ничего не слышала. Кусты кружились, забитый кровью нос не дышал, зато в рот упрямо лез густой лесной запах, мешал вздохнуть. Катя тупо смотрела, как по щекам мальчика текут слезы. Прапорщик зашевелился, с трудом подтягивая к животу ноги. Кудрявый парнишка стоял, крепко зажмурившись. Близко, за кустами, возились, утробно ухали.

- Піду, допоможу, - озабоченно сказал усатый. - Шось завозилися.

- Ох, дивися, задаст тобі Мотя, - усмехнулся старший, поправляя папаху.

Катя сидела, прикрыв уцелевший глаз, так кусты меньше плясали. Ведя мальчика за плечо, подошел хуторянин, пнул девушку:

- От ты яка.... Из бар колишних, видать? Знатно тебя оскопили... Прям порося ободрота.

Первыми из кустов вышли парни, за ними раскрасневшийся усатый.

- Що? - с усмешкой спросил старший.

- Не сильно-то и ворушилась, - шепелявый цыкнул сквозь широкую щербину в зубах.

- Витками хоч прикрили?

- Так, дядьку Петро, ми зараз с лопатами повернемося, зариемо, - заверил высокий хлопец.

- Ну, пішли тоді. Снідати давно пора.

Катя брела последней из пленников, изредка ее брезгливо подталкивали в спину стволом обреза. Следом за девушкой шагали шепелявый усач с сыном.

- Зрозуміло. Батьку, дядько Петро с грошами не обдурить? Гроши за хлопчика не маленьки обицяни.

- Або я дурний за тебе? Догляну. А ось башмаки и піджак с ней сняти потребно. Гарний піджак. Може відстирається....

Катя сосредоточилась на том, чтобы передвигать ноги исключительно по тропинке. Мысль споткнуться пугала. Упадешь - не встанешь.

Вышли из леса, невдалеке виднелись крыши хутора. Пришлось обогнуть поле с кукурузой. Катя устала так, будто рванула километров на пятьдесят с полной выкладкой. Яростно залаяла собака. Вошли во двор. Появились две бабы. Тараторили так, что и слова разобрать не удавалось. Катя и не пыталась. Лечь бы поскорее...

Пленных затолкали в погреб.

- Ой, Петро, та вони ж усе запаскудять!

- Ни. Вони городски, культурни. Знають, як що, шкиру живцем здеремо.

В погребе было прохладно, спокойно. Катя сползла на чурбак, осторожно прислонилась затылком к бочке и отключилась.

***

Проснулась от собачьего лая. Пес гавкал так, для порядка - во дворе чужих не было. Катя вяло вспомнила своего Цуцика, пса-хаски, скучавшего без хозяйки за тридевять земель отсюда. Ага, и за без малого сто лет тому вперед. Ну да, опять вляпалась бестолковая хозяйка. Туман из головы повыветрился. Мысли приобрели относительную связность, забитый спекшейся кровью нос все-таки начал различать крепкий дух соленых огурцов и капусты. В животе что-то сжалось. Угу, кушать хочется.

Рядом шептались:

- Уехал. Вроде к обеду обещал быть.

- Нам-то что? Уж нас-то, ваше благородие, досыта накормят. Хорошо если прикопают, а то и свиньям могут скормить. Слышь, как боровы в хлеву хрюкают? Эх, надо было стрелять.

- Что ж не стрелял, пролетарий? В штаны наложил, железный кулак революции?

- Так ты команду не дал. Ты же при погонах - главнокомандующий, чтоб тебя.... Обосрались, чего уж там.

- Да уж. Слушай, пока мужиков дома нет, может, попробуем вырваться? Дверь на вид хлипкая.

- А руки? Дверь лбом, что ли, вышибать? Ну, попробуй, у тебя башка образованная, может и для полезного дела сгодится.

- Попробуй мне веревку развязать. Или перегрызть. Зубы у тебя для пролетария очень неплохие.

- Сам грызи. Там грызть дня два. Веревку-то не пожалели, мироеды.

- Черт с тобой. Хоть руками попробуй. Нужно же что-то делать.

- Давай, ты мне развязать попробуешь. Тебе-то все равно с дверью не справиться. Плохо вас, белую гвардию, Николашка откармливал.

- Что ты сюда царя приплел? Я, что, в конвое Его Императорского величества состоял, шашкой и газырями блистал?

- Угомонитесь, - прохрипела Катя. - Хозяин вернется, он рассудит. Он политически грамотный. Урод, мать его...

- Очнулась? Э-э... ты, барышня, как себя чувствуешь? - Пашка заерзал, придвигаясь поближе.

С другой стороны подсел прапорщик:

- Вы как? Мы уже и так пробовали разбудить, и по-другому...

- Облизывали, что ли? - поинтересовалась Катя, разлепляя здоровый глаз. - Бля, как я пить хочу. Давно хозяин уехал?

- Только что. Мы в щель видели. И этот, шепелявый, ушел. Договорились к обеду встретиться. Гости от Блатыка прибудут.

- А когда здесь у них принято жрать садиться?

- Часа через два, - Пашка задумчиво почесал подбородок о плечо. - Может и раньше. Рвать отсюда нужно. Катенька, ты как, в узлах разбираешься? Может, попробуешь нас развязать?

- Я тебе дам - "Катенька", - девушка схаркнула под бочку чем-то темным и липким. - Нашелся Павлушечка, твою мать! Как вышло, что мы здесь сидим? Проспали, революция-контрреволюция, песьи дети, чтоб вам жопу на британский флаг....

- Да мы, собственно, не спали, - смущенно признался прапорщик.

- Я чуть-чуть подремал, - объяснил Пашка. - Глаза протер, говорю: 'Давай карабин, я посторожу.' А он: "Ты мне голову разнесешь". Сидим, как два дурака. Спрашиваю: 'Куда монахиня делась?' - 'Отошла по своим, по женским, надобностям'. Ну, дело-то обычное. Пока перепирались, вываливают из кустов эти, с обрезами. И монашка с ними. Ну, мы как-то не ожидали...

- Но карабин ближе к тебе стоял, - заметил прапорщик.

- Про карабин я поняла, - прохрипела Катя. - Откуда господа селяне взялись?

- Ясно откуда, - Пашка сердито засопел. - Божья невеста привела. Она за помощью на хутор сбегала. Мы-то ей компания неподходящая. Вот, нашла понадежнее... Курица.

- Помолчи, - сумрачно сказал прапорщик. - О мертвых или хорошо, или никак.

- А Прот где? - поинтересовалась Катя, осторожно потираясь носом о плечо. Нос здорово чесался.

- Кто? - парни переглянулись.

- Пацан. Его Протом звать. Старинное имя с греческими корнями. Он где, и что он делал, когда вы решали вопросы революционной дисциплины, отложивши карабин от греха подальше?

- Он рядом с тобой спал. Потом драпануть пытался, да его этот куркуль Петро зацапал. За пацана две тысячи "николаевскими" обещали.

- Да мне пофигу прейскурант. Сейчас он где? Я с ним не договорила.

- В доме заперли. Под присмотром хозяйки, - прапорщик кашлянул. - А вы себя как чувствуете?

- Бывало лучше, - Катя снова сплюнула под бочку. Во рту была вязкая гадость, как будто неделю самогон пила. Или будто месяц тяжело проболела. Зато голова уже практически ясная.- Что, орлы, думаете делать?

- Нужно дверь вышибать, - решительно сказал Пашка, и уже не так решительно добавил: - Только там, у двери, узко, толком не развернешься.

- Понятно, - Катя искоса глянула на прапорщика, левый глаз девушки склеился, казалось, намертво. - Ну, а вы, ваше благородие?