Открытие сезона

Линда Ховард

Открытие сезона

Пролог

Кармела нервно вцепилась в мешок, где лежали ее второе платье, небольшая бутылочка воды и маленький пакетик с едой — все, что сумела собрать для поездки на север, через границу. Орландо объяснил ей, что остановок не будет ни для питья, ни для еды, ни для чего другого, пока они не доберутся до Лос-Анджелеса. Она была заперта в кузове старого грузовика, который мотало и швыряло на ухабах. Ее тоже кидало из стороны в сторону, пока ей не удалось втиснуться в угол и там упереться ногами и спиной в распорку… Но конечно, так не поспишь, потому что едва Кармела расслаблялась, ее тут же бросало и она катилась кубарем по грубым доскам кузова.

Кармела безумно боялась, но была полна решимости. Энрике отправился через границу еще два года назад и сказал, что пошлет за ней. Вместо этого он женился на американке, чтобы его не могли никогда депортировать, а она осталась с разбитыми мечтами и растоптанной гордостью. В Мексике у нее не осталось ничего и никого. Если Энрике смог жениться на американке, она сделает то же самое! Только она найдет себе богатого. Она же очень красивая. Так говорили все. Когда она выйдет за богатого североамериканца, то оставит Энрике с носом. Он пожалеет, что лгал ей и предал ее.

О, мечты у нее были грандиозные, но сейчас, мотаясь в кузове крытого грузовика, вскидываясь на каждой выбоине дороги, она чувствовала себя маленькой и потерянной. Она слышала скрежет металла, когда Орландо переключал скорости, и тихий вскрик боли, если кто-то из других девушек ударялся о борт машины. Тут были еще три, все такие же молодые, как она, все желавшие лучшей жизни. Они не назвали друг другу своих имен и вообще почти не разговаривали. Слишком заняты были мыслями об опасности того, на что решились, чересчур печальны и возбуждены одновременно. Они горевали о том, что навсегда ушло в прошлое, что оставили в Мексике, и были взбудоражены надеждой на открывающиеся перспективы. Потому что любая жизнь лучше той, какая была у них раньше. Там отсутствовало все достойное человека. Ничего хорошего не было и у Кармелы.

Ей вспомнилась мать, умершая семь месяцев назад, изможденная, уставшая от тяжелого труда и частых родов. «Никогда не позволяй Энрике трогать тебя между ног, — снова и снова твердила ей мать. — Только когда станешь его женой, а то он на тебе не женится, и будешь ты мыкаться с ребенком, а он найдет себе другую красотку». Ну и что? Она не позволяла Энрике трогать ее между ног, а он все равно нашел себе другую. Но по крайней мере она не осталась с ребенком на руках.

Впрочем, Кармела понимала, что имела в виду мать: «Не будь такой, как я». Ее мать смутно надеялась, что Кармела получит от жизни больше, чем она. Ей не хотелось, чтобы красавица дочка состарилась раньше времени, чтобы ходила вечно с одним ребенком на руках, а со вторым — в животе и умерла до сорока лет.

Кармеле было семнадцать. У матери, когда ей стукнуло семнадцать, было уже двое детей. Энрике никак не мог понять настойчивого желания Кармелы остаться девственницей. Он то злился, то дулся на ее твердый отказ заняться с ним любовью. Возможно, та женщина, на которой он женился, позволила ему это. Но если все было именно так, значит, он никогда не любил ее, Кармелу. Она еще легко отделалась. Не стоит тратить слезы на такого дурака.

Она попыталась подбодрить себя мыслями о том, что в Америке ей будет лучше. Все говорили, что в Лос-Анджелесе больше работы, чем людей, что там у всех есть автомобиль и телевизор. Может, она будет сниматься в кино и станет знаменитой. Все считали ее очень красивой, так что не исключено, что ее мечты сбудутся. Но пока ей было семнадцать лет и она одинока и очень напугана.

Одна из девушек что-то проговорила, но шум мотора заглушил ее голос, дошло лишь сквозившее в нем напряжение. В этот миг Кармела поняла, что все остальные в таком же страхе, как и она, а это означало, что она больше не одинока… Это было не бог весть каким утешением, но она сразу почувствовала себя увереннее.

Постаравшись удерживаться на ногах, когда швыряло на ухабах, она пробралась по дощатому полу кузова ближе к девушкам, пока не смогла разобрать, что говорила одна из них. Уже наступил день, и в щели между досками просачивалось достаточно света, чтобы Кармела могла разглядеть их лица.

— В чем дело? — спросила она. Девушка прижала руки к животу.

— Мне нужно облегчиться, — произнесла та тонким от стыда голоском.

— Нам всем нужно, — сочувственно откликнулась Кармела. Ее собственный мочевой пузырь был мучительно переполнен. Она старалась терпеть и не обращать на него внимания, не желая делать то, что, как она понимала, им все равно придется в конце концов сделать.

Слезы покатились по лицу девушки.

— Я больше не могу.

Кармела оглянулась вокруг, но две другие девушки выглядели такими же беспомощными, как плачущая.

— Значит, мы сделаем это, — сказала она, оказавшись единственной способной принимать решения. — Мы отведем для этого один из углов… вон тот. — Она ткнула пальцем в правый задний угол. — Там есть щель, так что все выльется наружу, и по очереди облегчимся.

— А как насчет более… ну, остального? — Плачущая утерла слезы.

— Надеюсь, мы остановимся до этого. — Теперь, когда взошло солнце, жара в грузовике нарастала. Стояло лето, так что если Орландо не сделает остановку и не выпустит их на воздух, они умрут от теплового удара. Он предупреждал, что не станет останавливаться, пока не доберется до места назначения, значит, они наверняка скоро окажутся в Лос-Анджелесе. Она заплатила Орландо лишь половину его обычной таксы, и если умрет, он не сможет получить остальное. Вообще-то все должны были заплатить всю сумму заранее, до того, как этот «койот» перевезет их через границу, но поскольку она была очень красивой, Орландо сказал, что сделает исключение.

До нее вдруг дошло, что другие девушки тоже красивы. Может быть, он сделал исключение для всех?

Облегчение стало целым совместным предприятием, потому что грузовик качался и подпрыгивал. Кармела организовала всю процедуру. По очереди, причем себя она оставила напоследок, одна из девушек приседала в углу на корточки, в то время как остальные, сгрудившись вокруг, удерживали ее в этом положении. Наконец в полном изнеможении, но заметно повеселев, они опустились снова на днище грузовика, чтобы отдохнуть.

Внезапно, после еще одного подскока на ухабе, грузовик покатился ровно. Кармела поняла, что они ехали по шоссе. Значит, скоро Лос-Анджелес.

Но утренние часы шли, и жара становилась нестерпимой. Кармела пыталась дышать нормально, другие девушки жадно хватали ртом воздух, словно он мог охладить. Но воздух был горячим, и толку от этого не было никакого. Пот катился с них градом — очевидно, им еще не скоро потребуется облегчиться.

Она терпела, пока могла, так как не имела представления о том, сколько им еще ехать. Наконец жажда стала невыносимой, и она вынула из мешка бутылочку с водой.

— У меня тут немножко воды, — сказала она. — Совсем мало, так что придется нам поделить ее поровну. — Она окинула их, каждую в отдельности, суровым взглядом. — Если сделаете больше одного глотка, прежде чем передать фляжку следующей, я отхлещу вас по щекам. И глоток должен быть маленьким.

Под ее пронзительным мрачным взглядом каждая девушка послушно сделала по маленькому глоточку, и фляжка вернулась к Кармеле. Как-то само собой получилось, что, организовав их облегчение, она заняла положение лидера, и, хотя не была рослой, в ней чувствовалась сила воли, которую остальные оценили и признали. Когда фляжка оказалась у нее, Кармела отпила чуть-чуть и вновь пустила ее по кругу. После того как каждая сделала еще по глотку, она закрутила пробку и вернула фляжку в мешок.

— Знаю, — сказала она, — это немного, но больше воды у меня нет, и нам надо растянуть эту подольше.

Воды еще оставалось, наверное, по два глотка на каждую. Но этого было недостаточно, если учесть, насколько больше они теряли ежечасно с потом. Возможно, такого количества хватит им, чтоб не умереть. «Почему другие девушки не позаботились взять с собой воды и еды? — с досадой подумала Кармела. — Хотя вполне может быть, что им нечего было взять». Какой бы нищей ни была она, всегда найдутся люди, у которых и того меньше. Ей нужно быть добрее в мыслях и поступках.