Страница 13 из 19
У полицейского все обострялось ощущение того, что его кружит водоворот, и вода при этом мутная. Открытия не просто ошеломляли, ничего подобного он даже представить себе не мог.
— А… а другие тела?
— В таком состоянии, что сказать о них что-либо еще труднее. Полагаю, и с них в некоторых местах была содрана кожа — в частности, на плечах, на лодыжках и на спине. Но не ногтями. Следы четкие, равномерно расположенные, довольно глубокие. Такие следы можно было бы оставить, действуя ножом или другим режущим инструментом. Классическая технология хитреца, которому нужно избавиться от татуировок на теле.
Он снова указал на ногти:
— Можно вынудить кого угодно себя покалечить, приставив ему к виску ствол. Узнать бы, почему и зачем…
— Я могу получить фотографии?
— Они в папках с документацией. И это не слишком-то красиво, это ой как некрасиво, уж поверьте.
— Я всегда верю судмедэкспертам.
Патологоанатом кивнул в направлении полки, где лежал прозрачный пластиковый пакетик.
— Есть еще это. Крошечный кусочек зеленого пластика, найденный у него под кожей — между ключицей и шеей.
Шарко подошел к полке.
— Что бы это могло быть такое, как вы думаете? Есть идеи на этот счет?
— Нечто округлое, типа цилиндрика, и проколотое в середине. Скорее всего, фрагмент порта или манжетки подкожного внутривенного катетера, какие применяются в хирургии.
— А с какой целью они применяются?
— Уточню это у кого-нибудь из хирургов, но помнится, областей применения довольно много. Часто, к примеру, такие катетеры ставят онкологическим больным, находящимся на длительном курсе химиотерапии, иногда так подают питательные растворы, препараты крови, даже антибиотики. Смысл тут в том, что благодаря катетерам нет необходимости постоянно травмировать вену. Думаю, кое-что подскажет токсикологический анализ тканей: был ли клиент чем-нибудь болен? Не страдал ли он, например, раком?
— Что еще?
— Остальное — уже не мое дело. Остальное относится к области технологии судмедэкспертизы, для вас не особо существенной. Ну, скажем, я изъял кусочки ткани из поясничной мышцы, чтобы можно было определить ДНК каждой жертвы. Поскольку черепа у всех были начисто выбриты, отправил ребятам из токсикологической лаборатории волосы с лобка. Теперь пусть они пашут. Будем надеяться, что их открытия позволят идентифицировать эти трупы, иначе дело затянется до бесконечности и чрезмерно усложнится.
— А вам не кажется, что это уже произошло?
Судмедэксперт принялся стаскивать с себя запятнанный комбинезон. Шарко, глядя вниз, в пол, потер губы:
— Даже в те времена, когда я не вылезал из моргов, мне ни разу и в голову не пришло купить такую обувь, как у вас, резиновую. Вы и представить себе не можете, сколько пар мокасин я там вконец загубил! Запах смерти, он… он будто врастает в кожу. А такие, как у вас, — они где продаются-то?
Доктор пристально поглядел на собеседника, потом разложил по местам в глубине прозекторской недавно использованные инструменты и ответил, чуть улыбаясь:
— Сходите в «Леруа Мерлен», там в отделе садоводства найдете то, что вам нужно. А теперь — всего вам наилучшего, комиссар, желаю успеха! Я же, с вашего позволения, пойду наконец посплю.
Оказавшись на улице, Шарко первым делом глотнул побольше свежего воздуха, потом посмотрел на часы. Почти одиннадцать… Большую часть экспертных заключений он получит к концу дня. Парижский полицейский глянул на безоблачное небо и принюхался к своей одежде. Меньше двух часов там пробыл — и все насквозь пропиталось вонью… Франк решил, что надо зайти в отель переодеться, а потом уже отправиться к коллегам в территориальное управление, чтобы узнать, как там все, и, если получится, почитать дела. Да, еще не забыть бы в гостинице разделаться с этой чертовой мухой, которая не давала ему спать.
Ну а если в течение сорока восьми часов ничего здесь не сдвинется с места и не будут получены конкретные данные, он соберет вещи и двинет в Нантерр. Будет думать там. Уж очень он соскучился по своим маленьким поездам, сил нет как соскучился.
10
Реставратор кинопленки Клод Пуанье жил на улице Гамбетта — в самом водовороте разноцветных и разнообразных магазинов и лавок. С одной стороны — Ваземм с его крытым рынком и смешением народов, с другой открывался путь в студенческие кварталы, находящиеся между улицами Сольферино и Вобана. Домик реставратора зажали с двух сторон китайский ресторан и табачный ларек, а семидесятилетний хозяин был на вид так же неказист, как его обиталище: очки с бифокальными стеклами в коричневой роговой оправе, старый бордовый шерстяной пуловер с V-образным вырезом, плохо поглаженная клетчатая сорочка. Кем он был на самом деле — реставратором древних фильмов или все-таки древним реставратором фильмов?
— Я сказал бы о себе «древний реставратор древних фильмов», — улыбнулся, словно прочитав ее мысли, хозяин домишки. — Работу десять лет назад пришлось оставить из-за глаз. Помутнели, свет проходит уже не так хорошо, как раньше. А кино ведь, знаете, это прежде всего свет. Нет света — нет кино.
Люси вошла в один из тех еще сохранившихся на севере старинных домов, где в гостиной можно увидеть кафельный пол из наклеенных на цемент плиток, где все трубы прокладывались на виду, а потолки были высокими. На газовой плите дымился кофейник, распространяя по всему дому едкий запах, когда Клод принялся разливать варево по чашкам, Люси подумала, что это не иначе как жидкий уголь, и сразу бросила в свою целых два куска сахара — она-то, сроду не пившая сладкого кофе!
— Ну что, Клод? Вы уже произвели вскрытие фильма?
Пуанье снова улыбнулся. Зубы старика выглядели такими же не тронутыми цивилизацией, как обстановка его дома, тем не менее, если бы убрать морщины, наверняка оказалось бы, что Клод — мужчина невероятного обаяния. Типа Редфорда.
— Ах, до чего же полицейский термин — «вскрытие»! Но как такой прелестной женщине пришло в голову гоняться за преступниками?
— Возможно, потому, что меня в дрожь от этого бросает. Мы ведь, в конце-то концов, делаем одно и то же: вы — с миром кино, с вашими бобинами, я — с миром улицы. Мы стараемся исправить то, что неладно.
Она постаралась глотнуть из чашки — ну и гадость, хоть весь сахар мира туда положи! К ней подошла ангорская кошка, мурлыча, потерлась о ее ноги. Люси ласково погладила кошку.
— Вы давно знакомы с Людовиком?
— Я служил в армии с его отцом. И именно я — больше двадцати лет назад — подарил Людовику его первый кинопроектор: Пате, для девяти с половиной миллиметровой пленки. Сам я тогда попросту избавился от старичка таким образом — места-то у меня тут мало, а Людовик обрадовался, стал устраивать в доме своего отца киносеансы — показывал кино прямо на стене. Паршивая история с ним приключилась… Его мать тяжело заболела и умерла, когда мальчику еще и девяти не исполнилось. Знаете, он ведь хороший парень.
— Знаю. И пришла сюда, чтобы ему помочь. Расскажете мне о фильме?
— Пошли наверх.
Они стали подниматься по узким скрипучим ступенькам, выдававшим возраст дома, и Люси видела по дороге десятки портретов: не кинозвезд, а неизвестной женщины. Лицо этой женщины с очень тонким искусным макияжем фантастическим образом притягивало свет. Наверняка — память о былой страсти Клода, о безвременно утерянной любви… Добравшись до второго этажа, они оказались в подобии прихожей с истертым полом, здесь царил полумрак.
— Слева — моя проявочная лаборатория. Знаете, я ведь и сейчас иногда снимаю старенькой шестнадцатимиллиметровой камерой, просто так — забавы ради. Можете не сомневаться, что уйду я из этого мира, зажав в пальцах кусочек кинопленки.
Он распахнул дверь в комнату без окон — и Люси увидела камеры, бобины с пленкой, бидоны с химикатами — потом тихонько прикрыл дверь.
— Нам надо дальше — туда, в глубину.
Последняя комната выглядела настоящим цехом киностудии или даже несколькими цехами вместе: тут стояли монтажные и просмотровые столы, самые совершенные компьютеры и сканеры для кинопленки. Имелся в немалом числе и инструмент более давних времен: ножницы, склеечные прессы, резаки для пленки, рулоны скотча, линейки. Люси как чувствовала, когда спросила про «вскрытие»: похоже, здесь разбирали фильм на кусочки и исследовали каждый кусочек отдельно, как судмедэксперт исследует фрагменты тела… Здесь нашлись даже перчатки, которые реставратор тут же и натянул на руки, — правда, белые нитяные.