Карнавал судеб

Вскоре после окончания второй мировой войны дочь Ротшильда Эмми пожертвовала поместье Международной лиге спасения с условием, что там будет размещен Центр реабилитации жертв нацистских «медицинских исследований».

К тому времени подобралась команда первоклассных медиков — хирургов, дантистов, дерматологов, психиатров, физиотерапевтов. Северное крыло здания было переоборудовано в клинику пластической и восстановительной хирургии, южное — перестроено под жилые помещения, где ничто, по возможности, не напоминало больницу, потому что мисс Ротшильд надеялась как раз на то, что красота окружающего мира поможет людям забыть о пережитых страданиях.

— Душа нуждается в лечении не меньше, чем тело, — частенько говаривала она.

Поэтому комнаты были обставлены с довоенной роскошью и элегантностью, заново оборудованы сауны, теннисные корты и бассейн. Стены украшали чудесные картины, на кухне колдовали швейцарские повара, которые вместе с диетологами изобретали блюда, полезные для здоровья и изысканные одновременно. Каждый вечер из Лозанны приезжало струнное трио, чтобы развлекать обитателей «Маривала» за ужином; в большом зале показывали кинофильмы (преимущественно комедии). Нигде, ни в одном медицинском учреждении мира пациенты не были окружены таким вниманием и такой роскошью. Иногда с благотворительными целями здесь выступали даже мировые знаменитости (например, Артур Рубинштейн и Марсель Марсо).

И все-таки «Маривал» прославился прежде всего в области операционной деятельности. К 1950 году это название стало синонимом по отношению к самым передовым методам современной хирургии. Здесь творились чудеса, писалась новейшая история медицины — и все главным образом благодаря достижениям молодого швейцарского врача.

Доктор Рене Фрэнкл и сам был (впрочем, остается и по сей день) воистину чудом. Молодой, крепко сбитый уроженец Цюриха одним из первых занялся изучением возможностей микрохирургии, применением лазерной технологии при исправлении всевозможных дефектов кожи, расширением использования синтетических материалов в операциях разного рода. А кроме того, Фрэнкл был даже больше художником, чем просто хирургом, — своего рода Микельанджело. Коллеги постоянно подтрунивали над его мастерством, называя его «доктором Франкенштейном». Тот факт, что вымышленный персонаж проводил эксперименты в предместье Женевы, только усиливал сходство, но Фрэнкл относился к подобным остротам со спокойным достоинством.

— Франкенштейн творил чудовищ, — мягко отвечал он. — Я же создаю красоту.

В 1954 году выписался последний равенсбрюкский «подопытный кролик», и поскольку миссия «Мари-вала» подошла к концу, было объявлено о его продаже, и он перешел в руки концерна европейских предпринимателей. С этого момента он начал функционировать как коммерческий платный Центр пластической хирургии, приносящий доход своим акционерам. Во главе Центра был поставлен доктор Фрэнкл.

К концу десятилетия Центр вышел на международный уровень. Со всего света туда обращались люди как попросту тщеславные и скучающие, так и по-настоящему страдающие и отчаявшиеся. Единственное, что роднило их всех, — большие деньги. Будучи уверенным в своих успехах, персонал «Маривала» никогда не занимался открытой саморекламой: сдержанность и осторожность были его тактикой. Кстати брошенное словечко, ненавязчивое упоминание в колонке светской хроники — этого было достаточно, чтобы восемнадцать номеров никогда не пустовали.

Большинство клиентов оберегали свое инкогнито пуще зеницы ока, так как поначалу разговоры на тему пластической хирургии считались такими же неприличными, как, например, разорение или инцест. Поэтому в списках пациентов «Маривала» постоянно мелькали фамилии «миссис Смит» или «мсье Дюпон», но посвященные знали: в определенных кругах заявления типа «я собираюсь провести несколько недель на курорте в Швейцарии» воспринимались довольно скептически.

Опыт общения с жертвами войны научил доктора Фрэнкла, что процесс исцеления в той же степени зависит от душевного состояния, что и от физического. Термин «пациенты» был исключен из лексикона, вместо него персонал должен был употреблять слово «гости» и соответственно вести себя с ними, постоянно убеждая их не обращать внимания на свои шрамы и бинты, а чувствовать себя отдыхающими необыкновенного курорта на берегу Женевского озера.

Находясь на пути к выздоровлению, можно было покидать на время территорию «Маривала» и вкушать удовольствия, которые в изобилии предлагались за его пределами. Ведь ощущение счастья — лучшее лекарство! Концерты, прогулки на яхте, джазовый оркестр в Монтре, пикники в Шилоне, рулетка и «двадцать одно» в Дивонн-ле-Бэ… А самое приятное — обход магазинов в Лозанне и Женеве: приобрести милые пустячки от Картье — что еще сможет так улучшить самочувствие женщины? Если есть деньги — скучать не придется! Вот и стекался людской поток в «Маривал», словно к последнему источнику вечной юности: высохшие от ожидания суженого богатые наследницы, отчаявшиеся гомосексуалисты, латиноамериканские плейбои, увядающие кинозвезды, идущие в гору политические деятели, сорокалетние «первые жены», страшащиеся, что мужья бросят их ради более молодых и хорошеньких, «вторые жены», ставшие уже не такими молодыми и хорошенькими, как когда их брали замуж, и одержимые теми же страхами…

— Обретение нового лица может травмировать психику, — пришел к выводу доктор Фрэнкл. — Поэтому человеку необходима соответствующая психологическая подготовка.

Чтобы облегчить процесс перехода «гостей» от увядания к быстрому омоложению, и был приглашен доктор Питер Мэйнвэринг.

С течением времени он проявил себя добросовестным и отзывчивым врачом, хотя его поражало, что он всего-навсего апеллировал к здравому смыслу своих пациентов. Ну, может, немного больше, чем просто это… В «Маривале» не было настоящих душевнобольных, и у Питера не появлялось возможности всерьез заняться исследованием человеческой психики. В его обязанности входило лишь выслушивать и успокаивать своих клиентов, а не пытаться кардинально изменить их жизнь.

Он не мог, например, предложить стареющей вдове сесть на диету, а не «убирать животик» хирургическим путем, или намекнуть, что проблемы сходящих со сцены рок-звезд начинаются не с отвисшего подбородка, а со злоупотребления кокаином — такие действия противоречили бы самому духу «Маривала». Смысл существования клиники заключался в том, чтобы ее «гости» уезжали отсюда довольными и ублаженными. Очень скоро Питер осознал, что его наняли так, словно просто приобрели очередной предмет роскоши. Так же были выписаны шеф-кондитер из Парижа, парикмахер из Рима… Богатеи рассчитывали на получение комплекта определенных услуг, где бы они ни находились, а «Маривал» от начала до конца был коммерческим предприятием.

И Питер держал свое мнение при себе. У него были долги, которые требовали уплаты, мать, которую нужно было содержать… Кроме того, он, в конце концов, свято следовал первой заповеди Гиппократа: «Не навреди».

Но тут в «Маривал» приехала Кимберли Вест.

Питер пришел в ужас. Он ворвался в кабинет Фрэнкла, трясясь от гнева:

— Не верю, что вы пойдете на это! Оперировать здоровую и хорошенькую четырнадцатилетнюю девочку только потому, что ее ненормальная мать хочет сделать из нее «Мисс Америку»! Это же нарушение медицинской этики!

— Ну-ну-у… — успокаивающе протянул Фрэнкл. — Если этого не сделаем мы, мать повезет ее еще к кому-нибудь… кто окажется куда менее искусным — могу в этом поклясться. Так что считайте, что я просто разделяю с девочкой неоправданный риск. Кроме того, у меня тоже есть определенное моральное обязательство — перед акционерами. Так что занимайтесь своим делом, Питер, а я займусь своим.

Питер колебался. Раздумывал. Пытался определить, что важнее: потребность клиники в постоянном притоке клиентов со всего света и получение им стабильного дохода, который ему так необходим, или его, видимо, старомодные принципы. Кроме того, он не мог отрицать и логику доводов доктора Фрэнкла: эта ужасная дамочка Вест и в самом деле без труда нашла бы другого хирурга, чтобы осуществить свои параноидальные намерения!