Зенитчик-2

Сейчас Николай храпел на старом, протертом до дыр диване. Я только обозначил свое участие, и почти все содержимое бутылки досталось ему. Закусывали солеными огурцами, принесенными в пакете из старой газеты. Убедившись, что хозяин на некоторое время полностью отключился от проблем этого мира, я решил разобрать содержимое портфеля.

Первым делом достал «парабеллум», нехорошо носить взведенный пистолет, пусть и поставленный на предохранитель. На надежность люгеровского предохранителя никто не жаловался, но боевая пружина устает. Сначала вытащил магазин. Кляк-кланц, и по полу покатился бочкообразный золотистый патрон. Клик — щелкнул ударник. Подобрал с пола патрон и попытался вставить его обратно в магазин. Хренасе пружинка! Пришлось приложить нешуточное усилие, прежде чем патрон встал на место. Один, два, три… Ладно, чего их считать, и так ясно, что осталось семь.

Закончив с пистолетом, я начал разбирать бумаги в свете и без того слабенькой лампочки, да еще и горевшей в полнакала. Напряжение у них тут ни к черту, но хорошо, что вообще есть. Все вещи и документы, относящиеся к двадцать первому веку, сразу отложил в сторону — в ближайшее время они мне вряд ли понадобятся.

Оставшиеся документы заинтересовали меня сильнее. Оказалось, что я стал обладателем нескольких незаполненных бланков командирских удостоверений и красноармейских книжек, зато уже с поставленными печатями и штампами воинских частей. Думаю что бланки подлинные, либо изготовлены с учетом достижений полиграфии двадцать первого века. Так что без тщательной экспертизы уличить меня будет невозможно. Жаль, что ни одного гражданского паспорта мне не досталось. А может, это и к лучшему — подделать записи в паспорте намного труднее, чем в красноармейской книжке. Поэтому придется мне опять форму одевать, тем более что гимнастерка у меня уже есть, осталось только добыть остальное обмундирование. Что еще? Справка Паричского военкомата о моем призыве в РККА. Отложил в сторону, еще может пригодиться. Оставшиеся бумаги оказались бланками командировочных и отпускных удостоверений, продовольственных аттестатов и справок о ранении. Короче, полный шпионский набор, с которым можно продержаться некоторое время. А мне и не надо держаться долго.

Деньги пусть лежат, а вот папкой со своим делом я занялся. Сверху лежало что-то вроде листка по учету кадров с моей фотографией десятилетней, приблизительно, давности. Не иначе из паспортного стола взяли. Я достал паспорт и сравнил. Ну, точно! Что у нас дальше: родился, учился, работал… Ничего интересного, это я о себе и так знаю. Смятая бумага полетела на пол. Моя здешняя автобиография, собственноручно написанная в запасном полку, видимо, вытащили из личного дела. На пол. Ого, а это что? Характеристика, написанная командиром батареи старшим лейтенантом Филаткиным. Так, так, интересно. Что тут у нас: «образование…, в РККА с…». Не то, а вот: «В исполнении служебных обязанностей настойчив, энергичен, инициативен. Требователен к себе и своим подчиненным. Дисциплинирован». И дальше: «Политически грамотный, морально устойчив». Ну, еще бы! А вот и вывод: «занимаемой должности соответствует». Короче, сразу орден с закруткой на спине. Характеристика полетела на пол к остальным бумагам.

А вот и то, с чего все началось — запрос особиста из запасного полка Брянского фронта. У-у-у, сволочь! Я выместил свою злобу на ни в чем не повинной бумажке. Следующий лист тоже не порадовал. Первое, что бросилось в глаза — резолюция в правом верхнем углу, написанная косым малоразборчивым почерком. Напряг зрение. Что-то вроде: малоконкретно, поручить агенту собрать дополнительный материал и подпись «нач. особ. отд. л-т ГБ» фамилию хрен разберешь, то ли Костылев, то ли Кошелев. Сама бумага являлась рапортом младшего сержанта медицинской службы Вороновой О.Л. Вот сучка! Некоторые мои промахи, оговорки и незнание реалий этой жизни мужики списывали на старорежимное интеллигентское воспитание, а эта стерва прозрачно намекнула на мое возможное эмигрантское прошлое и шпионское настоящее. А я-то считал, что уже пообтерся и от местных жителей ничем не отличаюсь. Фактов у нее, конечно, не было, поэтому особист и не стал сразу меры принимать, а там и фрицы подоспели, всем не до меня стало.

Дальше пошли ответы на запросы еще одного лейтенанта, на этот раз из ГУГБ. «Не был…, не зарегистрирован…, не значился…, не числился», короче, не существовал. Дальше пошли записи, протоколами их назвать нельзя, наших бесед с полковником, тоже ничего интересного. Куча бумаг на полу быстро росла, надо было принимать какие-то меры. Осмотрев комнату дяди Коли, я обнаружил дверцу печной топки прямо в стене. В топке оставалась зола, видимо, еще с весны. Бумаги с пола запихал в печку, а спичек-то у меня и нет. Надо было прихватить зажигалку у прибалта, да не подумал вовремя. А ведь Николай тоже курит. Беглый обыск карманов спящего хозяина принес зажигалку, сделанную из винтовочной гильзы. Остатков паров бензина хватило на то, чтобы сероватая канцелярская бумага занялась язычками желтого пламени. Однако весь дым полез обратно в комнату. Торопливо захлопнул топку и начал искать заслонку печной трубы, та нашлась под самым потолком. Через несколько минут пламя жадно пожирало подсовываемые ему листы. Минут через двадцать все усилия местных сыщиков и межвременных засланцев вылетели в трубу. То, что осталось, я убрал обратно в изрядно похудевший портфель. Однако и самому пора на боковую.

Утром Николай мучался от похмелья. Еще бы! Считай, целую поллитру в одну харю выпил! Поскольку я решил задержаться у него на несколько дней — пусть утихнет первый ажиотаж моих поисков и искатели решат, что субъект проскочил мимо их раскинутых сетей, пришлось бежать за лекарством для больного.

— На базаре найди Юрчика, — простонал дядя Коля, — скажи, для меня, он подешевле продаст.

Портфель я прихватил с собой, не дай бог, хозяин из чистого любопытства сунет в него нос. Для начала я хотел посмотреть обстановку на станции, но меня спугнул шлявшийся по перрону милиционер, пришлось сделать вид, что я просто мимо проходил и отступить обратно к рынку. Юрчика я нашел быстро — буквально первый же продавец, к которому я обратился, указал мне на ничем не приметного малорослого типа, торчавшего за прилавком, с которого он стаканами продавал махорку. Не случись второй революции, он бы наверняка был мелким лавочником, но и в Советском союзе нашел себе занятие по душе, только масштаб был еще меньше.

— Здравствуй, Юрчик. Привет тебе от дяди Коли.

— От какого еще дяди? — насторожился спекулянт.

— От Николая, вчера вон за тем прилавком гимнастерку продавал.

— А-а, от Коляна! Ну так бы сразу и говорил! А сам-то он где?

— Болеет. У тебя же небось вчера брал. Сегодня лекарство требуется.

— Понятно, — ухмыльнулся Юрчик. — Поллитра?

— Не, это он вечером опять будет пьяный, а завтра утром — больной. Чекушку давай.

Пятнадцать червонцев исчезли в кармане продавца, а бутылочка, извлеченная из-под прилавка, перекочевала ко мне в портфель.

— Слушай, Юрчик, а базар у вас всегда такой мелкий?

— По субботам побольше народа бывает, — ответил спекулянт и понизил голос, — а тебе продать что-нибудь надо или достать?

— Да ничего особенного, сапоги нужны приличные, кожаные.

Юрчик перегнулся через прилавок, оценивая размер моей обуви.

— Трудно будет. Такие здоровые редко бывают.

— А ты постарайся, в накладе не останешься. Если что-то будет, я у Коляна квартирую.

— Ну, лады.

На этом мы расстались с местным олигархом. Я еще полчаса побродил по рынку, купил командирский ремень со звездой. На обратном пути зашел в промтоварный магазин и купил две ручки с набором перьев разных номеров и две бутылки с чернилами: синими и фиолетовыми.

Лекарству Колян обрадовался, хотел выдуть всю чекушку разом, но я ограничил его аппетит третью граненого стакана. Похмелившись, он «сгонял» отоварил продовольственные карточки, и мы перекусили прямо на коммунальной кухне. А потом Николай опять прежнюю песню завел.