Страница 55 из 72
Через два часа я прибываю на большой международный вокзал. Придется снова немного подождать, потом я сяду на ночной поезд, где у меня заказано спальное место. Нижнее, потому что я знаю, что не буду спать и часто буду выходить курить.
Пока я один.
Вагон медленно заполняется. Старая женщина, две девушки, мужчина примерно моего возраста. Я выхожу в коридор, курю, смотрю в темноту. Около двух я ложусь и, кажется, ненадолго засыпаю.
Рано утром прибытие на другой крупный вокзал. Ждать нужно три часа, я провожу их в буфете, за несколькими чашками кофе.
На этот раз я сажусь в поезд своей родной страны. В нем очень мало пассажиров. Сиденья неудобные, окна грязные, пепельницы переполнены окурками, пол черный и липкий, туалетом пользоваться почти невозможно. Нет ни вагона-ресторана, ни буфета. Пассажиры достают пакеты с едой, едят и оставляют жирные бумажки, пустые бутылки на столике у окна или бросают их на пол под сиденья.
Только двое из пассажиров говорят на языке моей страны. Я слушаю их, но не разговариваю.
Я смотрю в окно. Пейзаж меняется. Мы покидаем гористую местность, начинается равнина.
Я снова чувствую боль.
Я, не запивая, глотаю лекарства. Я не подумал о том, что надо взять с собой питье, и мне неприятно просить попить у кого-нибудь из пассажиров.
Я закрываю глаза. Я знаю, что мы подъезжаем к границе.
Вот и она. Поезд останавливается, входят пограничники, таможенники, полицейские. У меня спрашивают документы и с улыбкой их возвращают. Зато двух пассажиров, которые говорят на местном языке, долго допрашивают и обыскивают их багаж.
Поезд снова трогается, и теперь при каждой остановке садятся только местные жители.
В мой Маленький Город не заходят поезда из-за границы. Я прибываю в соседний город, он находится дальше в глубь страны, он крупнее. Я мог бы сразу пересесть, мне показывают маленький красный поезд, состоящий из трех вагонов, который раз в час отходит от платформы номер один в Маленький Город. Я смотрю, как поезд уходит.
Я выхожу из вокзала, сажусь в такси, еду в гостиницу. Я поднимаюсь в номер, ложусь и тут же засыпаю.
Проснувшись, я раздвигаю занавески на окне. Оно выходит на запад. Там, за горой моего Городка, садится солнце.
Каждый день я хожу на вокзал, смотрю, как приходит и уходит красный поезд. Потом я гуляю по городу. Вечером я выпиваю несколько стаканов в баре гостиницы или в каком-нибудь другом бистро города, с незнакомыми людьми.
У меня комната с балконом. Я часто сижу на нем, тем более что становится теплее. Оттуда я вижу такое огромное небо, какого не видел сорок лет.
Я все дольше брожу по городу, я даже выхожу из него и гуляю за городом.
Я иду вдоль стены из камней и металла. За стеной поет птица, и я вижу голые ветки каштанов.
Кованые железные ворота открыты. Я вхожу внутрь, сажусь на большой замшелый камень около ворот. Этот большой камень мы называли «черной скалой», но он никогда не был черным, он, скорее, был серо-голубым, а теперь он весь зеленый.
Я смотрю на парк, я узнаю его. И я узнаю большое здание в глубине парка. Может быть, деревья все те же, птицы наверняка другие. Прошло столько лет. Как долго живет дерево? Как долго живет птица? Понятия не имею.
А сколько живут люди? Кажется, что вечность, потому что я вижу, как ко мне приближается директриса Центра.
Она спрашивает:
— Что вы здесь делаете? Я встаю, говорю ей:
— Я просто смотрю, госпожа директор. В детстве я провел здесь пять лет.
— Когда это?
— Примерно сорок лет назад. Сорок пять. Я узнал вас. Вы были директором Центра восстановления.
Она кричит:
— Какая наглость! Вы знаете, что сорок лет назад меня еще на свете не было, зато извращенцев я с первого взгляда могу определить. Убирайтесь, или я вызову полицию.
Я ухожу, возвращаюсь в гостиницу, выпиваю несколько стаканов с незнакомым человеком. Я рассказываю ему свое приключение с директрисой:
— Конечно, это не она. Та, должно быть, умерла.
Мой новый знакомый поднимает стакан:
— Вывод: либо все директрисы похожи в разные времена, либо они очень долго живут. Завтра поедем вместе в твой Центр. Сможешь смотреть его сколько захочешь.
Назавтра незнакомец приезжает за мной в гостиницу. Он отвозит меня на машине до Центра. Перед самым входом он говорит:
— Знаете, та старая женщина, которую вы видели, это действительно та самая. Только она больше не директриса — ни в этом доме, ни в каком другом. Я узнавал. Ваш Центр — это теперь приют для стариков.
Я говорю:
— Мне хотелось бы только посмотреть на спальни. И на сад.
Ореховый куст на месте, но он кажется мне сильно скрюченным. Скоро он умрет. Я говорю своему спутнику:
— Мое дерево скоро умрет. Он говорит:
— Не будьте сентиментальны. Все умирает. Мы входим в здание. Мы идем по коридору,
входим в комнату, в которой спал я и спали другие дети сорок лет назад. Я останавливаюсь на пороге, смотрю. Ничего не изменилось. Дюжина кроватей, белые стены, белые пустые кровати. В это время дня кровати всегда пусты.
Я бегом поднимаюсь на второй этаж, открываю дверь комнаты, где я просидел взаперти несколько дней. Кровать по-прежнему стоит на том же месте. Может быть, это та же кровать.
Нас сопровождает молодая женщина, она говорит:
— Здесь все было разрушено бомбами. Но все отстроили. Как раньше. Здесь все как было. Это очень красивое здание, его переделывать не надо.
Днем боль возникает снова. Я возвращаюсь в гостиницу, принимаю лекарства, собираю чемоданы, расплачиваюсь за номер, вызываю такси.
— На вокзал.
Такси останавливается перед вокзалом, я говорю шоферу:
— Сходите купите билет до города К. Я болен. Шофер говорит:
— Это не моя работа. Я довез вас до вокзала. Выходите. Мне не нужен в машине больной.
Он ставит мой чемодан на тротуар, открывает дверцу с моей стороны:
— Вылезайте. Выходите из моей машины.
Я достаю из бумажника иностранные деньги, протягиваю ему:
— Пожалуйста.
Шофер входит в здание вокзала, возвращается с билетом, помогает мне выйти из машины, берет меня под руку, несет мой чемодан, доводит меня до перрона номер один, ждет поезд вместе со мной. Когда поезд прибывает, он помогает мне сесть в него, ставит чемодан рядом и предупреждает обо мне проводника.
Поезд трогается. В вагоне почти никого нет. Это вагон для некурящих.
Я закрываю глаза, боли стихают. Поезд останавливается почти каждые десять минут. Я знаю, что сорок лет назад я ехал так же.
Перед прибытием в Маленький Город поезд остановился. Монахиня стала тянуть меня за руку, трясти, но я не двигался. Она спрыгнула с поезда, побежала, легла в поле. Я был один в купе. Над нами пролетали самолеты, они расстреливали поезд. Когда снова наступила тишина, вернулась монахиня. Она дала мне пощечину, поезд тронулся.
Я открываю глаза. Мы скоро будем на месте. Я уже вижу серебряное облако над горой, потом появляются башни замка и колокола многочисленных церквей.
Двадцать второго апреля, после сорока лет отсутствия, я снова в Маленьком Городе моего детства.
Вокзал не изменился. Он только стал чище и украшен клумбами цветов — это цветы местные, я не знаю, как они называются и нигде в другом месте их не встречал.
Я вижу автобус, отъезжающий с остановки, в нем немногие прибывшие пассажиры с поезда и рабочие близлежащего завода. Я не сажусь в автобус. Я продолжаю стоять перед вокзалом, передо мной на земле стоит мой чемодан, и я смотрю на аллею каштанов Вокзальной улицы, которая ведет в город.
— Хотите, я понесу ваш чемодан?
Передо мной стоит мальчик лет двенадцати. Он говорит:
— Вы пропустили автобус. Следующий теперь только через полчаса.
Я говорю ему:
— Ничего страшного. Я пойду пешком.
Он говорит:
— У вас тяжелый чемодан.
Он поднимает мой чемодан и продолжает его держать. Я смеюсь:
— Да, тяжелый. Я знаю, ты не сможешь нести его долго. Я занимался этим до тебя.