Я смогла все рассказать

Я не понимала, о чем они говорили. Ни одна, ни другая не обращала на меня внимания, словно меня вообще не было рядом. В комнате было очень душно, я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Мне казалась, они говорят о какой-то другой женщине и про других детей. И Джека и Мелиссу хотят забрать у меня и отдать приемным родителям? Что это, страшный сон?

– Девочке уже три года, – ответила социальная работница, – а большинство пар хотят усыновить младенца. В то же время мы стараемся не разлучать братьев и сестер, поэтому, скорее всего, их отправят в детдом, где они будут воспитываться до семнадцати лет.

Патронажная сестра подсела ко мне. Она пыталась меня приобнять, но я увернулась.

– Вам нужно выбрать, – сказала она, – отдать сына на усыновление или расстаться и с ним, и с Мелиссой. Знаете, сколько бездетных пар мечтает усыновить маленького мальчика?.. У него будет счастливое детство, любящие родители, – прибавила она и даже улыбнулась.

Мне хотелось накричать на нее, сказать, что никто не посмеет забрать у меня сына. На этот раз никому не удастся нас разлучить. Я хотела заорать, что у Джека и так будет счастливое детство, а любящая мать у него уже есть – это я!

Но я ничего не сказала. Даже не пошевелилась. Я с трудом соображала, что происходит. После длинной паузы мне удалось выговорить:

– Я не могу потерять Мелиссу. Она – моя жизнь.

Больше я не произнесла ни слова.

В конце концов было решено, что я могу оставить Мелиссу, при условии, что отдам Джека на усыновление. Уже уходя, две женщины поругались.

– Две недели? Малыш проведет здесь еще две недели?! Но это же жестоко! – заявила патронажная сестра.

Женщина из социальной службы рассердилась:

– Что вы от меня-то хотите? Это достаточно быстро! Мы и так расхлебываем кашу, которую она заварила, забрав сына. Приходится в спешном порядке искать ему «временную» семью.

Они обсуждали будущее моего сына так, словно я при этом вообще не присутствовала. Никогда мне еще не было так больно, как тогда. Когда Билл насиловал меня, когда я страдала от жестокости матери и от одиночества, мне было очень плохо. Но в этот раз я была разбита, уничтожена. Я ничего не чувствовала, кроме ужасающей пустоты в душе.

Джек оставался у меня на две недели, до тех пор, пока ему не подыщут семью.

Я не могла смотреть на него, боялась взгляда его красивых голубых глаз. Он не знал, что его ожидало. Не знал, что ему предстояло вновь расстаться со мной, на этот раз навсегда. И что я теперь скажу дочке? Как объясню, что братика снова куда-то забрали? Что же мне теперь делать?

Социальные служащие – если, конечно, можно так назвать людей, которые, вместо того чтобы помочь мне, отбирали у меня ребенка – сдержали слово: Джек провел со мной еще две недели. Это было ужасное время. Я заботилась о сыне, но это не доставляло мне радости. Я кормила и купала его, но не играла с ним. Я старалась лишний раз даже не смотреть на него. Я не могла держать его на руках. Иногда в моей душе угасала боль, а на смену ей приходило ужасающее безразличие. Лечащий врач увеличил дозу антидепрессантов, сказав, что это должно помочь мне прийти в себя. В себя я так и не пришла, но таблетки помогли мне пережить это ужасное время.

В какой-то момент меня осенило. Ко мне вернулась надежда. Я решила разыскать Ларри, позвонить ему и пригласить в гости.

На что я рассчитывала? На то, что он, увидев малыша, упадет передо мной на колени и мы счастливо заживем, словно ничего и не случилось? Какая же я была дура.

Адреса Ларри я не знала, поэтому попросила нашу общую знакомую связаться с ним. Из последних сил я навела идеальный порядок в квартире и нарядила Джека. Ларри растает, когда увидит малютку! Все закончится хорошо!

Тут мне позвонили. Это была та девушка, к которой я обратилась за помощью. Ларри просил ее передать, что не собирается приходить и что не желает больше слышать ни обо мне, ни о сыне. Сердце мое снова было разбито.

Следующая неделя стерлась из памяти. Помню только, что я совсем не спала. Помню, как объясняла Мелиссе, почему у нас забирают ее братика, почему он будет жить с другой мамой. Мне было очень тяжело отвечать на вопросы дочки. У меня не было другого выбора. Я была обязана дать сыну шанс на счастливую жизнь, должна была сделать все, чтобы у меня не отобрали Мелиссу. Это очень жестокий выбор, но мне пришлось его сделать.

И вот настал день расставания с Джеком. Я попросила соседку посидеть с Мелиссой, чтобы она не видела, как увозят ее брата. Сама я тоже не была готова это видеть. Какая мать готова расстаться с ребенком? Соцработники приехали на большой служебной машине «вольво». С тех пор я ненавижу машины этой марки.

Коляска с Джеком стояла в саду. Две маленькие игрушки, слоненок и медвежонок, были привязаны к тенту.

– Несите скорей ребенка, – резко сказала женщина из социальной службы, – у нас очень мало времени.

Не помня себя от горя, я побрела в сад. Я склонилась над коляской, протягивая руки к сыночку, с которым меня вот-вот должны были разлучить. Когда брала его на руки, он уцепился за слоненка и оторвал его от тента. Неужели Джек понимал, что должно было произойти? Он хотел остаться со мной? Страдал по-своему?

Скрепя сердце я понесла его к машине. Но на полпути остановилась. Что же я делаю! Нужно все исправить, пока не поздно. Кто-нибудь, помогите мне!

Поблизости не было никого, кто мог бы прийти мне на помощь.

Представители социальных служб уговаривали меня положить Джека в коляску без всяких фокусов. Но я просто не могла себя пересилить. Я прижала к себе сына, намереваясь не отпускать его. Началась небольшая потасовка, одна из женщин стала вырывать ребенка у меня из рук. Я отчаянно сопротивлялась и кричала:

– Нет, нет! Он мой! Не отдам! Вы не имеете права! Пожалуйста, нет!

Тут я окончательно сломалась. Я пыталась удержать малютку сына, которого я родила всего пару недель назад, но мне не удалось. Его уложили в кроватку и поместили ее на заднее сиденье «вольво». Почти сразу же машина тронулась с места.

Громко рыдая, я повалилась на траву.

Все кончено. Всю жизнь я буду винить себя за то, что позволила забрать сына. Всю жизнь буду скучать по нему.

Спустя несколько недель я потребовала, чтобы мне позволили увидеться с Джеком. Его тогда еще не усыновили. Я была очень подавлена, мое состояние вызывало серьезные опасения у лечащего врача, так что он добился для меня еще одной встречи с сыном. Я была так счастлива! Я надеялась, что все еще можно исправить. Может быть, мне все-таки разрешат оставить его? Стоит мне только увидеть сыночка, и все сразу наладится!

Когда настал день встречи и я наконец снова взяла Джека на руки, я почувствовала одновременно счастье и боль. В этот момент я вдруг смогла трезво оценить ситуацию. Конечно же ничего не изменится. Конечно же мне не разрешат оставить Джека. Его усыновит бездетная пара, и я не в силах этому помешать. С сыном на руках я вышла в сад. Вдруг там есть калитка? На секунду я представила, что будет, если сейчас украду Джека и убегу? Куда я побегу? Не знаю. Просто убегу. Задыхаясь, я поспешила в глубь сада, в надежде найти выход на улицу. Тут меня настиг один из соцработников и отобрал Джека.

Все было кончено.

Все мои надежды рухнули.

Я знала, что ничего уже не исправить. Джек никогда больше не вернется ко мне. Никогда.

Глава девятнадцатая

Скорбь – отвратительное чувство. Она съедает нас изнутри и безжалостно калечит душу. Несколько месяцев я жила, словно в непроглядном тумане. Горсти таблеток притупляли боль, но я все равно беспрестанно думала о Джеке. Я сторонилась колясок, мамаш с детьми. Ничего, кроме Мелиссы, меня абсолютно не интересовало. Уложив ее спать, я, как правило, просто сидела без движения всю ночь, не в силах уснуть. Я не плакала, сама мысль о слезах была мне неприятна.

Дни шли за днями, и в самом конце осени ко мне снова пришла представительница социальных служб. Первой моей догадкой было, что приемные родители хотят отказаться от Джека. Может, они решили вернуть его мне. А что, в моей жизни уже происходили невероятные события. Как правило, невероятно плохие. Самое время случиться чему-нибудь невероятно хорошему. Однако ничего хорошего меня не ожидало.