Штамм Закат

За многие века те, кто получил от вампиров дар вечно­сти, заплатили за это целые состояния. В своих подвалах Древние сохранили месопотамские серебряные кольца и обручи и византийские монеты, золотые соверены и не­мецкие марки. Та или иная валюта сама по себе ничего не значила для них. Что деньги? Не более чем ракушки для торговли с аборигенами.

— Значит... вы хотите, чтобы я был для вас... добытчи­ком, так, что ли?

Господин Квинлан обеспечит тебя всем необходимым. Что бы ты ни пожелал. Он наш лучший охотник. Очень квалифициро­ванный и очень преданный. Во многих отношениях - уникаль­ный. Единственное ограничение - соблюдение тайны. О нашем существовании никто не должен знать - это задача первостепен­ной важности. Мы оставляем на твое усмотрение подобрать себе других охотников, таких же, как ты сам. Невидимых, никому не известных, но тем не менее искусных убийц.

Гус едва не взбрыкнул, как необъезженный жеребец, од­нако сдержался — он словно бы почувствовал, как неиз­вестно куда подевавшаяся мама снова возникла за его спи­ной и изо всех сил натянула уздечку. Искусные убийства... Вот где его гнев найдет свой выход. Возможно, это как раз то, что ему требуется.

Губы Августина Элисальде сложились в злобную ухмыл­ку. Ему нужна рабочая сила. Ему нужны убийцы.

И он точно знал, куда за ними направиться.

Фет, ошибившись только в одном повороте, провел Эфа в тоннель, выходивший к заброшенной внутренней платфор­ме «Южной паромной петли». Десятки станций-призраков испещряли линии МССГГ, «Инда»* и БМТ*. Их больше нет на картах подземки, однако из окон составов, совершающих регулярные рейсы по действующим линиям, эти станции все-таки можно углядеть — если знать, куда и когда смотреть.

Подземный климат здесь более влажный, чем в других местах; под ногами сырость, стены на ощупь скользкие, по ним сочится вода, словно камни истекают слезами.

Светящийся след, образованный выделениями стригоев, совсем истончился. Фет озадаченно огляделся по сторонам. Он знал, что маршрут, пролегающий под самым началом Бродвея, составлял часть первоначального плана подземки: станция «Южный паром» начала принимать пассажиров еще в 1905 году. А три года спустя был открыт подводный тоннель, соединяющий Манхэттен с Бруклином.

Высоко на стене виднелась керамическая плитка, сохра­нившаяся с тех давних времен, — в мозаичный узор были вплетены первые буквы названия станции: «SF»'. Рядом — уже современная табличка с нелепой надписью:

ОСТАНОВКИ ПОЕЗДОВ НЕТ

Как будто все только и делали, что по ошибке здесь оста­навливались. Эф заглянул в небольшую нишу, служившую техническим помещением, посветил там синей лампой.

Из темноты донеслось хихиканье.

— Вы из МССП? — спросил чей-то голос.

Эф сначала учуял человека и лишь потом увидел его. Из углубления в стене — там на полу были навалены грязные изодранные матрасы — выдвинулось нечто: беззубое чуче­ло в многослойном одеянии из напяленных друг на друга рубах, штанов и пальто. Вонь его тела, упорно просачивав­шаяся наружу, была отфильтрована и выдержана, как ста­рое вино.

— Нет, — сказал Фет, беря переговоры в свои руки. — Мы здесь не для того, чтобы кого-то выковыривать.

Мужчина окинул их цепким взором, быстро оценив, можно ли им доверять.

— Меня звать Безум-Ник, — сказал он. — Вы сверху?

— Ну да, — ответил Эф.

— И как там? Я здесь один из последних.

— Из последних? — переспросил Эф.

Он только сейчас различил контуры ветхих палаток и конурок из картонных коробок, стоявших поблизости. Спустя несколько секунд появилось еще несколько при­зрачных фигур. Это были «люди-кроты» эпохи Джулиани*, обитатели городской пучины, обездоленные, лишенные всяких прав, реальные следствия теории «разбитых окон»*. Вот куда они забились в конце концов — на самое город­ское дно, где было тепло круглые сутки, изо дня в день, даже в самые жуткие зимние холода. При некотором везе­нии и определенном опыте в таких подземных «стоянках» можно было жить по шесть месяцев кряду, а то и больше. Некоторые же кроты, те, что держались подальше от шум­ных станций, оставались здесь годами, ни разу не попада­ясь на глаза ремонтных бригад.

Безум-Ник взирал на Эфа, слегка повернув голову, чтоб было удобнее его единственному зрячему глазу — второй скрывался под молочным, зернистым, как рисовая каша, бельмом.

— Ну да. Большинство колонии разбежалось — прям как крысы. Да, парень, так-то. Исчезнули, побросав свои очень даже приличные ценности.

Он широким жестом обвел кучи валявшегося здесь ба­рахла: рваные спальные мешки, грязные башмаки, несколь­ко потрепанных пальто. Фет почувствовал острый приступ жалости. Он знал: эти вещи представляли собой все земные блага, все имущество тех, кто недавно покинул сей мир.

Безум-Ник улыбнулся, но без тени улыбки на лице.

— Необычно, парень, да? Просто мороз по коже.

Фет вспомнил статью, которую прочитал когда-то в жур­нале «Нэшнл джиогрэфик», — а может, он видел этот сю­жет по каналу «История», — где рассказывалось об одной колонии переселенцев, обосновавшейся в Новом свете еще в доамериканские времена, вроде бы на острове Роа­нок. В один прекрасный день эта колония исчезла. Более ста человек сгинули невесть куда, бросив все свои пожитки и не оставив никаких намеков на то, что означал этот вне­запный и таинственный исход, кроме двух загадочных над­писей: слова «Кроатон», начертанного на одном из стол­бов в покинутом форте, и трех букв «кро», прорезанных в коре стоявшего неподалеку дерева.

Фет снова устремил взор к мозаичным инициалам «SF», выложенным плиткой высоко на стене.

— А ведь я тебя знаю, — сказал Эф, держась на диплома­тическом расстоянии от истекающего вонью Безум-Ника. — Я тебя видел в этих местах... То есть не здесь, а там, на ули­це. — Эф ткнул пальцем вверх, в сторону поверхности. — Ты обычно ходишь с картонкой, на которой написано: «Бог следит за вами», или что-то в этом роде.

Безум-Ник улыбнулся, подтвердив едва ли не полное от­сутствие зубов во рту, нырнул в свою пещеру и, гордый от того, что его признали знаменитостью, вытащил нарисо­ванный от руки плакатик. Ярко-красными буквами там было начертано: «Бог следит за вами!!!» — именно так, с тремя восклицаниями, добавленными для усиления.

По сути, Безум-Ник был фанатиком, в своем исступле­нии почти дошедшим уже до мании величия. Здесь, внизу, он был изгоем из изгоев. Жил под землей столь же долго, как и все остальные, а может, гораздо дольше. Он утверж­дал, что может добраться до любой точки города, не вы­ходя на поверхность, — и все же ему явно не хватало уме­ния мочиться, не орошая носки собственных башмаков.

Безум-Ник двинулся вдоль по рельсам, знаком предло­жив Эфу и Фету следовать за ним. По пути он скрылся в какой-то хибаре, сложенной из деревянных поддонов и покрытой сверху брезентом, — там внутри змеились старые обгрызенные провода удлинителей, уходившие куда-то сквозь крышу сооружения: видимо, они были под­соединены к некоему скрытому источнику электриче­ства, принадлежавшего к обширной энергосети велико­го города.

Со свода тоннеля уже начала тихонько сочиться вода — ее источали трубы, проложенные вверху. Капли шлепа­лись в грязь, превращая ее в месиво, барабанили по бре­зенту, покрывавшему хибару Безум-Ника, и стекали в спе­циально приготовленную пластиковую бутыль из-под «Гаторада».

Безум-Ник выдвинулся задом из хибары, таща за собой старый предвыборный реквизит — вырезанную из твердо­го картона фигуру бывшего мэра Нью-Йорка Эда Коха с его фирменной улыбкой на лице — мол, «ну, как я вам?».

— Вот, — сказал Безум-Ник, передавая Эфу здоровен­ную — в рост человека — фигуру. — Держи.

Затем Безум-Ник провел их к дальнему тоннелю и по­казал рукой на землю — там шли рельсы, исчезающие в тем­ноте.

— Вон прямо туда, — сказал он. — Туда они все и ушли.