День гнева (сборник)

Правда, никто мне и не мешал жить так, как я живу.

Теперь я каждый день ходил на мельницу старого Фернандо Кассаде. Я не пытался больше уйти от патруля, ведь солдаты и офицер просто шли за мною, никогда мне ни в чем не препятствуя. Наверное, в их постоянном присутствии был какой-то темный смысл, но, святая Мария, я никак не мог его уловить. Я даже сказал однажды офицеру, устроившемуся выше по ручью под тенью пальмы:

— Я прихожу сюда пить обандо.

— Нехорошее дело, — ответил офицер убежденно.

— Наверное. Но я прихожу сюда пить обандо. Вы когда-нибудь пробовали обандо?

— Конечно, — сказал офицер.

— А сейчас выпьете обандо?

— Нет. Нехорошее дело, — ответил офицер убежденно.

— Наверное, вас интересует спорт?

— Да. Это полезное дело.

— Это так, но ведь оно возбуждает, оно лишает покоя. Ведь всегда интересно знать, какая лошадь придет в гонке первой.

— Вы, наверное, не видели сегодняшней “Газетт”, — заметил с достоинством офицер. — Сегодня первой придет “Гроза”. Она принадлежит Хесусу Эли.

— Вот как? А какая лошадь будет второй? Офицер перечислил всех лошадей по порядку из финиша. Я расстроился:

— А как же с прелестью неожиданного?

— О чем вы? Не понимаю.

— Вот и хорошо, — вовремя спохватился я. — А зачем вы за мной ходите? Ведь об этом ничего не говорится в “Газетт”.

— Обандо, — поцокал языком офицер. — Есть нарушения. Это временные меры.

Тем не менее патруль ходил за мною повсюду. Я привык к нему, как постепенно начал привыкать к вырхз спранди и хрьдо шлавцми. Как постепенно привык к “Газетт” и к телевизору, на экране которого не было ничего, кроме пресловутого “Пожалуйста, соблюдайте спокойствие”. Я научился соблюдать спокойствие, я мог часами сидеть перед мелко подрагивающей картиной. Я начал понимать, что свобода это вовсе не выбор. Свобода — это когда выбора у тебя нет.

Ожидание, впрочем, оказалось слишком долгим. Я, видимо, перегорел. Я не почувствовал ничего необычного, когда однажды утром Маргет воскликнула:

— Кей, ты с нами!

Я взял “Газетт” из ее рук.

Бурхх молд… Шромп фулхзы… Шрхх жуулд… Ну да, высота солнца, сообщения синоптиков, прогноз… Мне ничего не надо было объяснять. Я понимал новую речь без каких-либо комментариев. Это действительно был новый язык, но одновременно он был вечный. Я, кстати, ничуть не удивился, найдя короткое сообщение о некоем Альписаро Пасседе. В три часа дня, выпив плохого обандо и скинув с себя всю одежду, это Пасседа появился перед башнями Келлета, громко крича, что ему не нравятся эти исторические строения. Он, видите ли, помнит, как французы сносили с лица земли такие же башни, только они их называли Бастилией. После этого Альписар Пасседа принес мотыгу и попытался разрушить башни Келлета. Это у него не получилось, он пал в неравной борьбе с полицейскими, вызванными кем-то из прохожих.

— Ты не там смотришь, — мягко объяснила Маргет. — Совсем не там. Перелистай три страницы.

Я перелистнул.

Думал я, правда, об Альписаро Пасседе. Интересно, что бы он там кричал, не объясни я ему, что такое Бастилия?

— Ниже. Еще ниже.

“В три часа дня, прочел я сообщение, напечатанное мелким шрифтом, — Кей Санчес, физик без работы, встретится с президентом Кристофером Колондом”.

Тут же был напечатан небольшой, но четкий портрет президента. Видимо, чтобы я узнал его при встрече.

— Почему он решил, что эта встреча состоится?

Маргет взглянула на меня с испугом:

— Кей!

— Насилие… — пробормотал я.

Маргет возразила:

— Ты счастливчик… Ты увидишь Кристофера Колонда… Мы часами глядим на окно его кабинета, а ты увидишь самого Кристофера Колонда…

— Ну уж нет! — Не знаю, почему я был так взъярен. — Весь этот день я проведу на мельнице старого Фернандо Кассаде. И не вздумай меня искать. На этот раз я сам вывихну тебе ногу.

Маргет заплакала.

Я не стал ее утешать. Мне нравилась живая Маргет, а не эта самоорганизующаяся система. Как система она не вызывала во мне отклика. Я вдруг понял, что все эти годы рядом с ней я жил ожиданием чуда. Ну, знаете, нищий старик приходит на берег и находит горшок с золотом… А мне пытаются подсунуть горшок с дерьмом. Все во мне восставало. Я не хотел сидеть на ипподроме, зная, что первой придет “Гроза”. Наверное, это превосходная лошадь, но я не хотел на нее ставить. Мир не хочет меняться? Пожалуйста. Пусть остается неизменным, причем здесь я?

Короче, я не желал встречаться с Колондом.

С утра я ушел на старую мельницу. Мне что-то мешало. Я не сразу понял — что. А-а-а! Меня не сопровождали патрульные. Они исчезли. Они испарились. Впервые за долгое время я был один. Это меня обрадовало. Я решил весь день лежать в траве и смотреть на плывущие облака. “Газетт” обещала облачную погоду.

К старой мельнице я шел кружным путем, я не хотел, чтобы перехватили где-нибудь по дороге, Я шел мимо башен Келлета, я шел по улицам, знакомым с детства, и не узнавал их. Не было автомобилей, зато по обочинам бродили козы. Они щипали листья с живых изгородей, никто их не гнал. Кое-где на скамеечках покуривали мужчины. Их лица были спокойны. Это были лица людей, твердо уверенных в завтрашнем дне. Они просто покуривали, а воздух на улицах Альтамира был чист. Кто хотел, тот кивал мне, кто этого не хотел, тот этого не делал. Я мог подойти к любому и с любым заговорить. Скажем, о вчерашней погоде.

Я не торопился.

Я шел по городу, я рассматривал витрины. Кристофер Колонд ждет меня во дворце, я буду бродить по улицам, а потом двинусь к мельнице. После трех. Я шел, заглядывая во дворики брошенных домов, таких много на окраине Альтамиры. Иногда я заглядывал в лавки. Я спрашивал: у вас есть обандо? Мне вежливо отвечали: нет, но готовы были дать чашку. Разумеется, не пустую. Я спрашивал: можно ли найти обандо в соседней лавочке? Мне вежливо отвечали: нет. И добавляли: почему вам не попробовать обандо у нас? Похоже, национального напитка в Альтамире просто не существовало. Правда, он был везде.

Обандо — это нечто вроде электрона, — усмехнулся я про себя. — Он есть и — его нет. По уравнению Шредин-гера, электрон всегда как бы размазан, размыт по пространству. Нельзя сказать определенно, где он находится в настоящий момент и где окажется в следующий.

Кристофер Колонд тоже учился физике. Он не мог не знать уравнений Шредингера. Меня подмывало позвонить по телефону и спросить: Кристофер, что ты думаешь об отсутствии обандо в стране?

Боясь, что Маргет невольно выдаст меня, боясь, что меня все же разыщут, я забрел в один из тех заброшенных двориков, каких много на старой восточной окраине Альтамира. Здесь я и отлежусь до трех часов, решил я. И спросил себя: шхрзыл змум? И взглянул на часы. Без четверти три.

Я радовался. Я не подпал под власть Колонда, я оставался самим собой.

Я нашел калитку в глухой каменной стене и потянул за медное, давно позеленевшее кольцо.

Калитка открылась.

Я увидел полуразрушенный бассейн, в нем, впрочем, оставалась вода, невысокий навес, пальму, криво наклонившуюся к забору.

Под навесом, в тени, что-то звякнуло.

Я сделал шаг и рассмеялся.

Под навесом, удобно опустив босые ноги в бассейн, сидел человек. Он был в тени, я плохо видел его лицо, но он, несомненно, принял уже первую чашку обандо.

Увидев меня, он и мне протянул чашку.

Мне это понравилось. Ведь я ушел из-под власти Кристофера Колонда.

Я взглянул на часы и опять рассмеялся. Хрдип зръх! Три часа. Кристофер Колонд вынужден отменить встречу.

Я так торопился, что даже не скинул сандалии. Я сунул ноги в сандалиях в отстоявшуюся за годы, прозрачную, как стекло, воду. Я выпил полную чашку обандо. Жар обжег меня изнутри. Я блаженно улыбнулся, я поднял глаза на приветливого незнакомца.

И застыл.

На меня смотрели знакомые насмешливые глаза. Передо мной сидел президент Альтамиры”.

— Джек, — спросил я. — Кто-нибудь, кроме нас, прослушивал эту пленку?