Страница 73 из 86
Взорвав джип, он еще пару суток пробирался на Средний Запад, где, наконец, разыскал знакомого врача, поставившего его на ноги.
Только под осень Шеббс двинулся на поиски денег. С ним был Джекки. Он видел, что Шеббс полол веры в успех, но, к сожалению, батареи передатчика, вложенного в пластиковый мешок с деньгами, давно сдохли. Шеббс и Джекки искали наугад и искали безрезультатно.
Впрочем, Джекки посмеивался. Он не чувствовал себя проигравшим, ведь он собирался окупить пережитое доходами от будущей книги, но Шеббса его настроение раздражало. Однажды, проснувшись, Джекки не нашел Шеббса в палатке. Не было его и в лесу. Ушел ли он, обозлившись на приятеля, оставил ли поиски, разочаровавшись, или, напротив, решил продолжать поиски в одиночестве — этого Джекки так уже никогда и не узнал.
Не думаю, что Шеббсу повезло. Двадцатидолларовые купюры, номера которых, естественно, были зарегистрированы банком, на рынке так ни разу и не всплыли. А где-то через год, играя на берегу реки Колумбия, довольно далеко от того места, где предположительно выпрыгнул из самолета Шеббс, некий восьмилетний Брайан Ингрэм случайно наткнулся в песке на пачку долларов. Уголки купюр были сглажены; недалеко, ниже по течению, были найдены еще две пачки двадцатидолларовых купюр, перетянутые сопревшей резинкой. Но, как установил Джек Берримен, и эти купюры не являлись частью тех, что в свое время были выданы Шеббсу…
— “Видел я все дела, что делаются под солнцем, и вот — все это тщета и ловля ветра…”
Ловля ветра.
Я перевел дыхание.
Пять суток, проведенные в душном вагоне, давали о себе знать… Даже Йооп уже почти не улыбался, а два резвых пенсионера из Спрингз-6 давно забросили свои самодельные карты. Кто-то садился под взрывное устройство, кто-то дремал, кто-то мрачно молчал, уставившись невидящими глазами в пространство — ничто никого не трогало.
Одна деталь, впрочем, действовала успокаивающе — от расстрелов малайцы отказались. Видимо, их переговоры все же двигались в нужном направлении. Однажды нам даже выдали хлеб и копченую колбасу, явно полученную из армейских запасов.
— Как там в Амстердаме? — спросил я Йоопа, когда он вновь появился в вагоне.
Я спрашивал не столько ради самих новостей, сколько ради Шеббса, которого опять привязали к взрывному устройству, я боялся случайностей. Мне не хотелось, чтобы случайности вмешивались в это дело. Я усмехнулся, слушая Йоопа. О да, в Амстердаме хорошо. Патриоты Южных Молукк близки к успеху. Главное сделано: мир узнал, наконец, о судьбе молуккских патриотов, мир с волнением следит за их действиями. Близко время, когда Южными Молукками начнут управлять не чиновники, присланные из Индонезии, а сами молуккцы.
Свобода!
Я усмехнулся.
Во всей этой истории больше всего меня забавлял один достаточно неловкий, на мой взгляд, момент. Чтобы добиться своей свободы, коричневым братцам пришлось почему-то расстреливать жителей далекого бобрового штата, никогда не интересовавшихся их островами.
Ну да, усмехнулся я. Мыло для нечистой совести еще не изобретено. Не все ли равно, на чьей крови, на чьих костях строится свобода? Лишь бы была крепкой!.. Разве, убивая Цезаря, Брут и Кассий думали не о той же свободе? Правда, Цезаря убили сами римляне, им видней… Однако тот же Юлий Цезарь, не задумываясь, умертвил вождя готов Верцингетерикса… Чего не сделаешь во имя свободы?..
— “И вот — все это тщета и ловля ветра…”
Ловля ветра.
Я прислушался.
— “Что было, то и будет, и что творилось, то творится, и нет ничего нового под солнцем…”
Я смотрел на человека в долгополом пальто, привязанного к взрывному устройству.
Походил ли он на Шеббса? Несомненно. Был ли он Шеббсом? Я сомневался. А он, перехватив мой взгляд, медлительно улыбнулся:
— Учитесь терпеть. Нет ничего такого, что не имело бы конца.
Мог бы так сказать Шеббс?
— Взгляните на малайцев, — все так же медлительно проговорил мой сосед. — Мне кажется, что-то произошло. Они явно к чему-то готовятся.
— Вы понимаете по-малайски?
— Нет. Но я многое чувствую.
Чувствую… Он произнес это странно… Ни улыбки, ни усмешки не было на его длинном невыразительном лице. И вдруг я с пронзительной ясностью представил его не в душном вагоне, а в огромной прокопченной лаборатории. Стоя на фоне черного вытяжного шкафа, на фоне многочисленных полок с загадочными ретортами, он вытягивал длинные руки над пылающим в очаге огнем и медленно бормотал слова магических заклинаний.
Почему нет?
Он великолепно вписывался в тайную лабораторию современных алхимиков.
Философский камень… Уроборос… Красная и зеленая змеи… Может, я никогда так близко не стоял к столь великой тайне… Метеорит ли это, вынесенный к Земле космическими течениями, искусственно ли созданное вещество с невероятными характеристиками, — мне, в сущности, было сейчас все равно, я просто хотел добраться до чуда.
“В моем досье, — сказал мне однажды доктор Хэссоп, — есть немало данных о странных взрывах, сносивших вдруг целые кварталы. Вспышка света, и все. И никто никогда не мог доказать, что там размещались пороховые погреба или артиллерийские склады… Я знал человека, который сам держал в руках некое вещество. Оно походило на кусок красного стекла и имело раковинистый излом. Человек, получивший это вещество, должен был прийти ко мне однажды вечером осенью пятьдесят седьмого года. Он не пришел. Он стал жертвой одного из тех взрывов, о которых я уже говорил… Я знал другого человека, который сам держал в руках “олово с зеленым свечением”. Может, это был таллий, не знаю. Но ведь таллий выпускает зеленоватое свечение лишь будучи разогретым, а он держал свой образец в голых руках… И он тоже исчез при так и не объясненном взрыве…”
Я задумчиво разглядывал своего привязанного соседа.
За пять дней я ни на шаг не приблизился к его тайне, если он, конечно, владел какой-то тайной. Зато теперь я, как никогда, был уверен: никто, кроме него, не мог оставить на светлой коже кресла изображение двух пожирающих друг друга змей.
А он?.. Сделал ли он это сознательно?..
Но что бы ни произошло, сказал я себе, я обязан вытащить его из этой дыры живым. Что бы ни произошло, он должен побывать в Консультации.
— Будьте осторожны, — сказал я негромко. — Что бы ни задумали коричневые братцы, я постараюсь вам помочь. Если начнется свалка, держитесь рядом со мной.
Он взглянул странно. Он видел меня насквозь. Он вдруг сказал:
— “Туун”… Вы ведь сказали так?.. “Туун”… Нет, я никогда не смогу побывать на вашей вилле…
— Но почему? — быстро возразил я.
Он медленно улыбнулся. Я понял, что говорить ничего не надо. Просто я еще раз убедился: я обязан вытащить его из этой дыры. Он никому не должен достаться. Он — моя добыча.
В вагон вновь вернулся Йооп. И он, и его незаметный напарник, не глядя на нас, разрядили автоматы. Патроны падали прямо на пол и катались по нему. Фермеры с надеждой повернули головы. Кто-то из заложников приподнялся.
— Сидеть! — крикнул Йооп. — Всем сидеть на своих местах. Вас могут неверно понять.
И объяснил:
— Мы выйдем первыми. Только после нас вы можете оставить вагон.
— Йооп, — сказал я. — Снимите взрывное устройство.
Йооп быстро сказал что-то напарнику, и они обидно расхохотались.
— Там нет никакой взрывчатки, — объяснил Йооп. — Чистый камуфляж. Мы пошли на это, чтобы поддерживать дисциплину.
— “Всему свой час, и время всякому делу под небесами: время родиться и время умирать… Время убивать и время исцелять… Время разбрасывать камни и время складывать камни… И приблизятся годы, о которых ты скажешь: “Я их не хочу”…”
И приблизятся годы, о которых ты скажешь…
Кем бы ни был мой медлительный сосед, для него эти годы, несомненно, приблизись. Он был мой. Он мог подойти ко мне в Спрингз-6, а мог и не подойти, это не имело значения — он был мой. Он мог быть Шеббсом, а мог им не быть, это не имело значения — он был мой. И кажется, он тоже это понял, потому что сидел молча, нахохлившись, как птица.