Титаника

Французская и итальянская прислуги Парижского кафе с вожделением поглядывала на роскошных и своенравных американок. Я вспоминаю этих стройных молодых людей, многие из которых увидели море в первый раз и в последний: в начале кораблекрушения экипаж закрыл бедняг в их спальном помещении, и несчастные утонули вместе с судном: как они ни кричали, никто не пришел открыть им дверь. Они старались создать местный колорит и походили на таких французов и итальянцев, которых показывают в своих пошлых романах о континенте второразрядные английские писатели.

Парижское кафе представляло собой широкий коридор, продолжавший ресторан «А la Carte», где пассажиры первого класса любили обедать: вид оттуда открывался более красивый, чем из обеденного зала, а еда была не столь обильной. У богатых главная забота — как бы не съесть лишнего, вот почему они отдают часть своей еды бедным — это именуют милосердием. Плетеные столы кафе были покрыты зелеными скатертями — очень удобно для бриджа.

— Ваш муж, кажется, не в лучшей форме, — сказала мадам Корк, обращаясь к мадам Андрезен.

Аннабел Корк была крепкой молодой брюнеткой, в чьем голосе звучали мужские ноты. Она, кисло улыбнувшись, позволила мне сесть за их стол, при этом весь вид ее говорил: так уж и быть, она согласна терпеть рядом пассажира второго класса, если ему двадцать два года. Может быть, она сочла меня милым. Я среднего роста, поэтому мне не приходилось смотреть на Эмили Уоррен очень уж сверху вниз, а некоторым женщинам нравится, когда мужчина не занимает много места. Батшеба Андрезен была почти такой же рослой, как ее подруга Аннабел, и между ними я чувствовал себя, как полк в окружении.

— Покер? — предложила Батшеба.

— Я не умею играть, — смутился я.

— Вы уже были в подобном положении, когда мы играли в бридж, — возразила Аннабел Корк.

— Вы преувеличиваете, — сказала мадам Андрезен своей подруге. — Жак Дартуа играл правильно, хотя без гениальности.

— Естественно, — сказал я, — у меня ее нет.

— Это Самюэль не следил за игрой.

Во всяком случае, как подсчитала Аннабел Корк, они проиграли пятнадцать долларов. И им придется раскошелиться. Это будет семь долларов и пятьдесят центов с каждого.

— Вы когда думаете расплачиваться, молодой человек?

— Сначала мне нужно отправить радиограмму моим родителям, чтобы они перевели эту сумму в Нью-Йоркский банк.

— Попались, — с улыбкой сказала Батшеба. — Аннабел, ну вы же не станете портить вечер, то и дело твердя о несчастных пятнадцати долларах.

— Дело не в несчастных пятнадцати долларах, а в игре. Если ты выиграл деньги, которых никто тебе платить не собирается, — значит, ты все равно что вовсе и не играл. Если вы не заплатили вашему психоаналитику — это все равно, что вы и не говорили с ним. Или говорили, как с подругой за чашкой чая, то есть не говорили.

— Извините, мой друг, — сказала мне Батшеба. — Она имеет честь быть одной из первых пациенток доктора Фрейда.

— Вы знаете Фрейда? — спросил я Аннабел.

— Я бы сказала, что это он меня знает. Я довольствуюсь тем, что его поддерживаю. Я восхищаюсь им. Он нашел способ получать деньги, не предлагая взамен ни продуктов, ни услуг, ни техники.

— Примерно как мы с вами! — вставила Батшеба.

Они покатились со смеху, как две злые маленькие девочки, только что столкнувшие третью в лужу. Люди стали вставать и расходиться по каютам. На «Титанике» ложились рано. Грустноватый это был корабль, похожий на большой санаторий. Люди тут в основном целыми днями лежали или сидели. Пройдут пару кругов по прогулочной палубе — и уже ищут, где бы присесть. На корабле полно было шезлонгов и кресел. Нам то и дело приносили что-нибудь попить или поесть. Все были на виду, так что и секса тут никакого не было, разве что между супругами. Но и жены с мужьями не выказывали особой пылкости — девять браков из десяти были заключены по расчету. Вот разве что полковник Астор со своей девятнадцатилетней женой, но она ждала ребенка… «Титаника» была кораблем скуки и фригидности. Может, Бог и наказал его за то, что он отвернулся от замечательной жизни, которая была дарована ему в начале времен, и разбился об окоченевшие и неловкие пальцы властителя мира…

— О чем вы задумались, Жак? — поинтересовалась Батшеба.

— Это невежливо — спрашивать людей, о чем они думают, — сморщила нос Аннабел. — Если они о чем-то думают, значит, у них нет желания об этом говорить.

— После определенного количества миллионов долларов, — усмехнулась Батшеба, — невежливость перестает существовать.

— Напротив, — возразила мадам Корк, — она там начинается.

— Я думаю, что мы на корабле, где никто не занят любовью.

Фраза, весь смысл которой ощущал до конца только я, потому что больше никто не знал, что я еще девственник.

— Что вы об этом знаете? — спросила Аннабел, скрывая раздражение, как будто я ее осуждал.

— В третьем классе семья занимает каюту на четверых. Не очень-то удобно для супружеской жизни. А одиноких разделили: мужчины — на носу, женщины — на корме. Во втором классе женщин меньше, чем в первом, и намного меньше, чем в третьем. Ну, может быть, найдутся одна-две пары, которые занимаются любовью, пока другие сидят с их детьми. Что касается первого класса — там каюты так велики, что мужчине непросто найти женщину. И там тоже есть прислуга, дети…

— Разница в возрасте, — вставила Батшеба.

— Да что за чепуха! — Аннабел Корк все больше злилась, несомненно, потому, что ее мужу перевалило за семьдесят. — И откуда вы все знаете о «Титанике», мсье Дартуа?

— Я разделяю каюту с Филемоном Мерлем, детективом из Атлантической страховой компании.

Взгляды, которыми обменялись Батшеба и Аннабел, я почувствовал прежде, чем заметил. Они были стальными. И эта сталь была крепче, чем у корпуса «Титаники». Они поняли, что Мерль послал меня шпионить за ними. Такие женщины, как они, мыслят грубо и прямолинейно. Рядом с нами села, вернее, уселась плоскогрудая Жюли де Морнэ, бледный цветок в желтом одеянии, она только что вздохнула с облегчением, уложив своего мужа, герцога де Морнэ, в постель, с отваром ромашки и «Мыслями» Паскаля, и спросила, кто я.

— Он в одной каюте с детективом Атлантической страховой компании, — объяснила Аннабел.

Это был хороший способ дать мадам де Морнэ понять, что в моем присутствии ей не следует говорить о том, что мне казалось все более реальным, — о секретной цели этих трех колдуний, временно принявших восхитительный облик, о потоплении «Титаники».

Глава 8

Поцелуй Батшебы

Кто-то безымянный и сердитый дернул рубильник, и половина зала погрузилась в сумерки. «Титаника» была одним из первых лайнеров, где использовалось электричество, и корабль заливал ярчайший свет. Мы с Батшебой Андрезен были в Парижском кафе последними клиентами. Официант с кругами под глазами нетерпением наблюдал за нами, а мы ждали, когда он, вооружившись ружьем или швейцарским ножом, прикажет нам идти спать.

— Вы потеряли еще шесть долларов, — сказала Батшеба. — Что, не везет?

— Просто я не умею играть. Я это говорил мсье Мерлю, но он настаивал.

— Настаивал на чем?

— Чтобы я играл с мадам Корк, мадам де Морнэ и вами. Он хотел, чтобы я стал вашим другом, вашим доверенным лицом.

— Всех троих?

— Нет. Одной достаточно. Очевидно было, что это вы.

— Занятный вы человечек.

— Даже так?

Это «даже так» было излишним. Ирония не рождает доверия. Я вербовал Батшебу, делая вид, будто это она меня вербует. Предприятие было деликатное, тут требовались такт и осторожность. А что делал я? Фанфарон. Неужели я и эту миссию провалю, как агреже, из-за моей пресловутой смеси самодостаточности, развязности и рассеянности?

— Что он хочет выведать? — спросила Батшеба.

— Не устраиваете ли вы, мадам Корк и мадам де Морнэ заговора против «Титаники».

— Заговора против «Титаники»?

Батшеба рассмеялась — будто кучу мрачных и кратких мыслей высыпали на дырявый большой барабан.