Перст судьбы

— Могу себе представить, чем это кончилось, — сказал Люк сердито.

— Меня заклеймили, назвали аферисткой, которая пыталась женить на себе их сына. Все было враньем: у меня не было ни времени, ни желания этим заниматься; я всегда хорошо училась и за каждый год получала грамоту. В свободное время я делала уроки или помогала по дому. Теперь-то я понимаю, что они старались выгородить своего сына, он, видимо, делал такие вещи уже не один раз. Но тогда, в шестнадцать лет, я не могла опомниться. Меня называли потаскухой, это был кошмар для меня. И хотя инспектриса взяла меня из той семьи, мне казалось, что она тоже мне не верит.

— Слава Богу, у нее хватило ума хотя бы забрать вас.

— Конечно, я была рада уйти из той обстановки, но тогда мне казалось, что весь мир отвернулся от меня. Никто мне не верил, никто не заступился, ни одна живая душа. — Она замолчала, чтобы передохнуть, и взглянула на Люка. — Во время суда, — продолжала Андреа, — когда прокурор обвинял вас во всех смертных грехах, старался утопить, я вспоминала собственный горький опыт. Тогда все мои поступки толковались наоборот, как и ваши. Глядя на ваших партнеров, я думала, не стремятся ли они вас ложно обвинить? Именно тогда у меня зародились сомнения в вашей виновности. Но, к несчастью, не было ни одного показания в вашу пользу, ничего такого, что...

— Андреа, — попытался перебить ее Люк. Но она уже не могла остановиться.

— За те недели, что прошли после суда, я много думала о вас. Я молилась. Увидев вас в тюрьме, я поняла, почему вы так разозлились на мой приход. Вы думали: какая двурушница, сначала помогла меня засадить, теперь пытается утешить проповедью. Но я знала твердо: виновны вы или нет, я не хотела для вас больших страданий. Не хотела, чтобы вам на долю выпало такое же одиночество, то же отчуждение, что выпали когда-то мне.

В наступившей тишине он взял ее руку, поднес к своим губам и горячо поцеловал. Это было неожиданно; тепло этого поцелуя, дойдя до кончиков пальцев, стало разливаться по всему ее телу. У нее вырвалось невольное «ах!», и он повернул к ней голову. Андреа отняла руку.

— Наконец-то я услышал правду, — сказал Люк, нервно вздохнув. — Может, ответите мне еще на один вопрос? Что вы думаете обо мне сейчас? Как по-вашему, я виновен или нет?

— Это знаете только вы сами, да еще Господь Бог.

Снова повисло молчание.

— А если я скажу вам, что виновен, это изменит ваше отношение ко мне?

Этот вопрос породил новую душевную боль, она ее почти парализовала. Что он хочет этим сказать? Что она зря за него заступалась? Она отвернулась, не отвечая.

— Я задал вам вопрос, — повторил он с настойчивостью, неожиданной в этот момент.

— Люк, мы уже не в зале суда, и вы искупили свою вину перед обществом. Я никогда не хотела быть вашим судьей, и эта глава нашей жизни закрыта.

— Вы знаете, что я говорю совсем об иных вещах, о личных, о наших отношениях. Между вами и мной, и больше никем.

— Боюсь, я вас не понимаю. — Она пыталась сообразить, чего он добивается. Хочет ли он близости с ней так же сильно, как и она? Если да, то о каких отношениях он думает и надолго ли? Андреа знала, что, если он втянет ее в серьезный роман, она захочет принадлежать ему навсегда.

Люк сердито выпалил:

— Даю вам срок до вечера. Вы должны что-то решить и дать мне ответ.

Сердце ее учащенно забилось.

— А сегодня вечером я приглашена на ужин. — Она взглянула на часы. — А почему мы не возвращаемся? Они, видимо, уже заметили, что мы летаем слишком долго.

— Я мог бы вернуть вас на землю, если бы вы сказали мне, — холодно произнес он. Из чего следовало, что это по ее вине они болтаются в воздухе. Ей захотелось возразить, но он ее уже не слушал, так как начал переговоры с диспетчером. — Держитесь, — предупредил Люк, когда они начали спуск.

Андреа вцепилась в кресло и неожиданно для себя испуганно вскрикнула, когда земля понеслась им навстречу. Однако, когда самолет покатился по асфальту, она поняла, что аэродром выглядит как-то иначе.

— Это не наш аэродром! — воскликнула она.

— Ну если не наш — мы попали в переплет.

— Люк, я серьезно. Где мы находимся?

Он не отвечал до тех пор, пока не остановил самолет окончательно, среди совершенно незнакомых ангаров и спортивных самолетов. Хоть он и повернулся к ней, глаз не было видно за темными очками.

— Мы в Санта-Фе.

— Где?!

Он не торопясь снял с головы наушники и отстегнул ремень. Она заволновалась, когда он протянул руки, чтобы отстегнуть ее ремень; лица их сблизились, и она уловила тонкий запах его лосьона.

— Когда вы были здесь в последний раз? — спросил он.

Ей было так стыдно, что она медлила с ответом.

— Никогда. Я все собиралась здесь побывать, но вечно что-то мешало.

— Значит, вы получите большое удовольствие, хотя сейчас и зима. — Он ухитрился поцеловать ее в губы, пока она молчала.

— Люк! — воскликнула Андреа. — Мы не можем здесь остаться. Что будут делать дети и отец Пол, которые нас ждут?

— Отец Пол уже договорился с родителями, которые увезут детей с аэродрома.

— Да, но как же ужин, на который я приглашена? Я не успею переодеться.

— Не волнуйтесь об ужине. Я знаю в этом городе отличный ресторанчик.

Андреа онемела. Это могло бы быть самым волнующим событием за всю ее жизнь, и как она выглядит? В теплой куртке и в джинсах, под курткой старая «мужская» рубашка, волосы собраны в примитивный хвост. Едва ли подходящий вид для «ресторанчика», где часто бывает этот человек, с его деньгами и вкусом. Он и сам был одет просто: в темно-коричневую кожаную куртку, джинсы, а под курткой — водолазка вишневого цвета. Но его одежда подчеркивала стройную, мускулистую фигуру. Собственно говоря, он был воплощением мечты любой женщины — ее мечты прежде всего!

— Я говорю серьезно, Люк. — Она вздохнула. — Церковный совет штата Нью-Мексико отчитывается за полгода работы, по этому поводу — ужин, на котором я и отец Пол обязаны быть.

— Отец Пол извинится за вас. Когда я открыл ему свои планы, он согласился, что вам полагается выходной. Он сам сказал, что вы очень много работаете, причем без перерыва.

— Значит, вы меня украли?

— А разве вас иначе получишь?

— Конечно, нет, — проворчала Андреа. — Суббота — самый насыщенный день для церкви. — Могла бы и промолчать: стоя спиной к ней в проеме двери, он не слушал ее.

Уже оказавшись на земле, он сказал:

— Я всегда сначала оценивал имущество, а потом вел переговоры. Это годится и тогда, когда имеешь дело с «трудной» женщиной. Прыгай, Андреа!

О, как ей этого хотелось, как хотелось, но она боялась его объятий.

— Я лучше выйду нормальным путем, — сказала она. Со времени того первого поцелуя она позволяла себе иметь с ним дело только на приличном расстоянии, избегая всяких физических контактов.

— Представляю, как вы хотите есть и пить, — сказал Люк, — видимо, не меньше, чем я. Вон там, совсем рядом, есть кафе, где мы можем заморить червячка, а потом возьмем такси и поедем в город.

Как только она спрыгнула на землю, он обнял ее за талию и прибегал к этой уловке в течение всего вечера.

Часы, проведенные с Люком в Санта-Фе, запомнились ей как волшебный сон. Они бродили по улицам этого симпатичного городка, сохранившего испанскую и индейскую архитектуру и культуру во всем их очаровании; они заходили в маленькие магазинчики и большие музеи, где Люк рассказывал ей об индейцах племени тива, основавших Санта-Фе в незапамятные времена. (Как выяснилось, Люк унаследовал любовь к археологии от своего деда.) Потом он повел ее в музей народного искусства, от которого она пришла в полный восторг, но ближе к вечеру Люк стал твердить, что им необходимо поужинать, прежде чем настанет время возвращаться в Альбукерке.

Мексиканская пища стала для нее новым открытием. Совсем не похожая на ту подделку «под Мексику», которую она ела в забегаловках, эта еда имела тонкий, возбуждающий вкус. Хотя надо сказать, внимание ее было настолько поглощено кавалером, что она могла бы с тем же удовольствием поедать опилки.