Начало начал

— Я сказала все, что собиралась. Еще два дня я буду в Афинах. Отель «Лагониси».

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Хорошо, Трейси. Я могу ответить тебе уже сейчас. Давай пройдемся.

Никос, поддерживая Трейси под руку, спустился с ней на берег.

— Пожалуй, следовало попрощаться с мистером Падакисом.

— Я позвоню ему завтра, — сказал Никос.

На берегу он проводил ее к лимузину с затемненными стеклами, припаркованному у пирса. По дороге в машине Никос сделал несколько важных звонков и вел разговор то по-английски, то по-гречески: он говорил корректно, но неизменно жестко. Когда он убрал телефон, Трейси решилась спросить:

— Теперь, когда мы одни, что ты можешь мне сказать?

— Твой дед был не из тех, кто тратит время на пустую болтовню. Ты как он. Но скажи мне, как тебе моя страна, моя родина?

— В Греции я впервые. Я вообще мало где была, разве что на Французской Ривьере и в Швейцарии. Но могу прямо сказать, что греческий ландшафт поистине восхитителен. Дух захватывает, когда думаешь о тех великих событиях, которые происходили на этих просторах. Но даже если смотреть на все взглядом невежды и просто наблюдать, как лунный свет ложится на морскую гладь или освещает вершины гор, то и тогда начинаешь любить эту землю только за то, что она такая красивая... Почему ты так на меня смотришь?

— Поражаюсь твоему спокойствию.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что твоя мать умерла всего несколько дней назад, а ты так спокойно рассуждаешь о ландшафте Греции.

— Всю мою жизнь я слышу попреки. Мой дед не обходил комментарием ни один мой поступок. Каждое сказанное мною слово он подвергал жестокому суду. Я думала, что с его смертью освободилась от такого отношения... Что касается смерти моей мамы, которую я любила так, как никого и никогда не буду любить, то скажу тебе вот что: у нее был рак. Она болела долго и мучительно. Она болела годы, в последнее же время я старалась не отходить от нее. Мы обе выплакали много слез, зная, что смерть неизбежна. Мы простились друг с другом. Она тяжело и мужественно умирала. Ее смерть означала конец тем мучениям, на которые ее обрекла болезнь. Да, я приехала в Грецию, взошла на борт яхты, где веселые люди слушают музыку и попивают шампанское. Да, я наслаждаюсь красотами твоей родины. Но если ты видишь в этом только безразличие к смерти мамы, то ты очень несправедлив ко мне.

— Убедила. Я согласен быть твоим наставником, пока в этом есть необходимость. С тебя довольно?

— И это все, что ты можешь мне сказать? — в недоумении спросила Трейси.

— Пока — все.

— А ты можешь сказать, куда нас везет твой шофер?

— В мою афинскую квартиру. Я уже распорядился, чтобы домработница подготовила комнату для тебя — мою комнату для гостей.

— Не хотелось никого притеснять. Я сняла номер в отеле.

— Трейси, все, что я делаю для тебя, я делаю исключительно в память о Диане, которую я очень любил и уважал как женщину и человека.

— Я благодарна маме за многое, и за память, которую она оставила о себе, в том числе, — с улыбкой произнесла Трейси, втайне обиженная его признанием. Поэтому она иронически прибавила: — Если тебя смущает моя репутация, то я обязуюсь вести себя хорошо. Только, прошу тебя, не повторяй в каждом предложении, что эта Трейси Лоретто недостойный человек.

— Мне безразлично, какой человек эта Трейси Лоретто. Я могу взять на себя ответственность только за благополучие наследницы Пола Лоретто. Твоя частная жизнь меня совершенно не интересует.

— Хорошо, но если ты согласен взять на себя такую ответственность, тебе часто придется бывать в Буффало. Ты мог бы останавливаться в особняке деда и занимать любое количество комнат, хоть целый этаж.

— У меня отвращение к этим псевдоаристократическим американским мавзолеям.

— Когда мама была жива, мы обсуждали возможность организации в особняке Лоретто центра поддержки эмигрантов, прибывших из Италии, центра, в котором бы располагалась столовая для малоимущих, комнаты для ночлега, предназначенные бездомным, и классы для профессионального переобучения.

— У Дианы всегда было много светлых идей.

Это была идея Трейси, которую ее мать всецело поддерживала. Однако это была идея самой Трейси. Никос же был слишком предубежден в отношении нее и даже не допускал такой мысли.

— Для организации центра необходимо учредить благотворительный фонд, чем я и займусь по возвращении. Я планирую перебраться в дом поменьше и поуютнее.

— В какую-нибудь уютную виллу комнат в пятьдесят на юге Франции? — рассмеялся Никос.

— Как ты догадался? Я присмотрела одну такую на Лазурном берегу, — съязвила Трейси.

— И долго ты протянешь без привычных вечеринок и возлияний?

— Из всех твоих намеков, Никос, следует, что ты совершенно меня не знаешь.

— Тебя я действительно плохо знаю, но я хорошо знаю таких, как ты.

— И кто же я, по-твоему?

— Богатая наследница, которая прописалась в колонках светских новостей.

— Возможно, я была такой прежде, но теперь я другая.

Никос не стал спорить с ней, он просто рассмеялся.

При жизни деда и до ее брака с Карлом фон Акселем Никос Лазаридис часто бывал в особняке Лоретто. Никос наблюдал Трейси начиная с той поры, когда ей исполнилось пятнадцать. Иногда он с ней о чем-то заговаривал, и она отвечала ему, стараясь не выдавать смущения. Но ей никогда не приходилось оставаться с ним наедине. Эта дорога до его дома на заднем сиденье его лимузина была, если не принимать в расчет водителя, первым для нее уединением с мужчиной ее мечты. А для него Трейси по-прежнему оставалась девчонкой.

— Твой дед часто летал по делам в Афины, и каждый раз я настаивал на том, чтобы он взял с собой тебя и Диану, погостить здесь. Ты знаешь об этом?

— Нет. Дед никогда не передавал нам этого приглашения. И вообще, мы никогда с ним никуда не ездили. К нам изредка приезжали его немногочисленные друзья и знакомые: ты и еще двое-трое гостей... Тебе должно быть известно, что он не особенно жаловал меня и маму, как, собственно, и всех женщин на свете.

Никос рассмеялся.

— Я это заметил. У вас в доме даже кровати перестилали слуги, а не служанки, не говоря уже о правлении фирмы, в котором не было ни одной женщины. И какова ирония судьбы! Теперь именно от тебя зависит, будет ли существовать корпорация «Лоретто» или пойдет ко дну. Ему бы следовало лучше подготовить свою внучку и единственную наследницу к этой миссии.

— Странно слышать это от тебя, ведь твое мнение обо мне полностью совпадает с мнением моего глубокоуважаемого деда.

Упрек был справедлив, и остаток пути они провели в молчании. И только поднявшись на лифте к дверям его пентхауса и оказавшись в гостиной перед окном, Трейси восхищенно воскликнула:

— Боже! Какая красота! Какой замечательный вид открывается из твоих окон! Такое впечатление, что это самая высокая точка Афин.

— Считай, что это мой Олимп.

— Я уже поняла, что ты из тех, кто любит, когда их хвалят другие, иначе говоря, льстят им, — подшутила над ним Трейси.

Когда Трейси подшучивала над ним, Никос чувствовал себя моложе. Именно в таком насмешливом ключе они общались, пока их дороги не разошлись: он дразнил ее за подростковую категоричность и наивность, она критиковала его самонадеянность взрослого. Это длилось до тех пор, пока ее дед не решил поставить крест на ее детстве и не выдал ее за инфантильного и распущенного Карла фон Акселя.

— Я очень сожалею обо всем лишнем, что в сердцах было сказано на яхте. Я ложно истолковал твое появление. Если бы ты сначала изложила свои обстоятельства, я бы сам предложил помощь.

— Если бы я была тобой, то наверняка сделала бы все именно так, как ты сказал. Но, увы, я всего лишь Трейси Лоретто. И, признаться, меня покоробило твое истолкование моих мотивов, Никос.

— Когда официант передал мне твою записку и сказал о твоем желании видеть меня, деловая встреча — это действительно было последнее, что пришло мне на ум. Уж не обессудь.